Каменные человечки
– Тоже разрез брюшной полости? – спросил Эйзен, снимая очки в большой оправе, слишком крупные для его пухлого лица. Подышав на каждое стекло, он тщательно вытер их о свой лабораторный халат. На щеках от нижних краев оправы остались две горизонтальные фиолетовые вмятины.
– Да. – Прюсик воспользовалась лазерной указкой. – Судя по степени разложения, девушка, скорее всего, была убита в тот же день, когда ее похитили, то есть примерно четвертого июля. Энтомологические [8] данные позволяют предположить, что он убил ее на том же месте, где ее нашли, и не перемещал тело. Скоро поймете почему. Обратите внимание на следы сдавливания на шее.
В зале послышались негромкие голоса. Следующий снимок показывал обнаженное тело жертвы сверху. Даже листья как будто потускнели в сравнении с яркой картиной останков. Далее последовал вид туловища сбоку; вероятно, снимавшему пришлось лечь рядом с телом. Прюсик дала десятикратное изображение длинной ножевой раны, переливающейся на экране всеми цветами радуги.
– Что думаете, Пернелл? – Она увеличила изображение по максимуму, направив объектив на некий организм. Вдоль нижнего края рамки шла миллиметровая линейка.
– Семейство падальные мухи, точно. Lucilia sericata, зеленая бутылочная муха, распространенная разновидность мясных мух. Яйца откладывают в тени, рядом с проточной водой. В условиях июльской жары взрослые самки откладывают яйца в течение двадцати четырех часов после смерти, куколки проклевываются дней через восемь-девять. Личинка уже потемнела, находится на продвинутой стадии куколки. Судя по длине – примерно девять миллиметров, – со времени кладки яиц взрослой самкой прошло где-то от восемнадцати до двадцати шести дней. Конечно, это только предположение – надо посмотреть в лаборатории.
– Спасибо, Пернелл, – поблагодарила Прюсик. – Итак, если привязать время смерти к стадии личинок на трупе, получается, что девушку убили где-то в первую неделю июля.
На следующем слайде взрослые зеленые бутылочные мухи и личинки облепили край зияющего разреза в левом боку жертвы. Разрез шел от одиннадцатого ребра до тазовой кости. Прюсик провела лучом лазера по несколько смазанному участку, на котором почти прозрачные личинки с жадностью поедали труп. Причиной нечеткости изображения как раз и была неистовая активность этих обжор.
– Мясным мухам особенно нравится человеческая плоть, но и нашему убийце. По крайней мере, такого лакомства, как внутренности, он им почти не оставляет. – Прюсик показала следующий снимок – еще ближе к ране.
Планшет Хиггинса шлепнулся на пол. В тишине было отчетливо слышно сдавленное дыхание. Налетев на несколько складных стульев, молодой компьютерщик распахнул заднюю дверь и исчез в коридоре.
В темноте по губам Прюсик скользнула легкая усмешка.
– У вас есть лучший крупный план тканей вокруг рваных ран на шее? – Эйзен сосредоточенно поправил очки.
Лучшего специалиста по анализу цифровых фотографий Прюсик не знала. Конвертируя цифровые изображения, Эйзен накладывал скрытые отпечатки или частичные рисунки папиллярного узора на уже имеющиеся в обширной базе данных ФБР. Основываясь на разработанном им самим оригинальном методе, он мог, имея в своем распоряжении четкий отпечаток большого пальца, определить приблизительный рост преступника с точностью до нескольких сантиметров. Вот только в этом деле никаких отпечатков обнаружено до сих пор не было.
– Один сейчас будет. Я знала, что ты спросишь. – Она прошла взглядом по глубоким вмятинам на свернутой шее жертвы. Пока все присутствующие изучали эти свидетельства жестокости. Прюсик ощутила пульсацию в ладони. Сделав глубокий вдох, она разжала кулак, который стиснула так сильно, что два пальца свело судорогой. Потом щелкнула выключателем и вернулась на место.
Первым, постукивая карандашом по передним зубам, заговорил Эйзен:
– Пятна вдоль пореза на теле Бетси Райан указывают на то, что преступник использовал лезвие из углеродистой стали.
Вернувшийся в зал Хиггинс сел поближе к двери.
– Не проверить ли владельцев похоронных бюро и их работников? – предложил Хьюз, потирая переносицу.
– Я предполагала, что Хиггинс это уже сделал, – ответила Прюсик. – Проверьте также работников моргов в тамошних больницах, мистер Хиггинс.
– Да, мэм. – Компьютерщик заерзал, откашлялся и спросил: – Как думаете, что он делает с их органами?
Прюсик посмотрела на него из-под ладони, загораживая бьющий в глаза свет.
– Рада, что вы снова среди живых, Хиггинс. Отвечаю на ваш вопрос – я не знаю. Полное отсутствие каких-либо внутренних органов на месте преступления дает основание предположить, что он перемещает их куда-то. Вода рядом, он может отмыться. Полагаю, увлечение нашего убийцы внутренними органами значит нечто большее. Их удаление завершает какой-то внутренний процесс. – Какой? Хотела бы она знать. – В обоих случаях тела обнаружены на значительном удалении от дороги или какого-либо легкодоступного пункта. Думаю, он заманивает их чем-то, уговаривает проехать с ним на машине в более безопасное для него место. В полицейском отчете из Блэки упоминается след из разворошенных листьев, как если бы кто-то спускался второпях по крутому склону оврага. Возможно, ключевой частью преступной схемы нашего убийцы является погоня как элемент игры. Нужно проверить медкарты преступников, которые вышли на свободу в последние пять лет и были замечены в жестоком обращении с детьми или преследовании. – Прюсик помолчала и негромким, спокойным голосом продолжила: – В природе погоня – важная черта поведения хищников. У гепардов, например, мать всегда предоставляет своему подросшему детенышу позаботиться о себе самому. Поначалу молодой гепард не может убивать. Почему? Вы как думаете, Хиггинс?
Хиггинс поднял голову; лоб его влажно блестел.
– Наверное… потому что нет опыта?
– Сначала должна побежать жертва, газель Томсона. Бег жертвы – триггер, запуск механизма охоты большой кошки. С ним и связан инстинкт убийства. Молодой гепард должен дождаться, пока испуганная газель сделает свой ход, а уже потом заканчивает дело.
Прюсик остановилась в нескольких шагах от новичка.
– Газели нужно набраться смелости, чтобы решиться на эту отчаянную попытку. И когда это случится, гепард догонит ее. Пока газель стоит, большая кошка в тупике и не знает, что делать. Возможно – всего лишь возможно, – что и наш преступник тоже не может. Возможно, ему, чтобы убить, нужно, чтобы они убегали. Это его заводит.
Стоя посреди комнаты, она сложила руки в молитвенном жесте, прикоснувшись к губам кончиками пальцев, закрыв глаза, представляя все это в почти трансовом состоянии. Потом подняла голову.
– Будьте уверены, джентльмены, наш убийца пользуется человеческой слабостью. Как всегда делают все хитрецы. Он завоевывает их доверие. С детьми сделать это легче всего с помощью обмана, проецируя что-то похожее на нежность, что-то особенно привлекательное для юного ума, что-то неотразимое. Они должны попасться на это – на доверие, доброту, даже обольщение.
Прюсик прижала мизинец к ладони.
– По всей вероятности, девушки идут добровольно, без принуждения, без борьбы, которая привлекла бы к нашему убийце нежелательное внимание. Он умеет выбирать, и делает это хорошо. Уязвимая жертва всегда одинока. – Она помолчала. – Если больше нет вопросов, давайте вернемся к работе. Не стану напоминать, что давление есть и оно только усилится. Предположу, что прежде чем станет лучше, какое-то время будет только хуже.
Она вышла из лекционного зала и вернулась в свой кабинет, представляя, как плывет на спине в теплой воде, в аквамариновом свете бассейна, представляя острый запах хлора и приятную расслабленность во всем теле, которая придет потом.
В дверь постучали.
– Брюс Говард на первой линии, – просунув голову в кабинет, сообщила Маргарет. – Говорит, что это важно. – Она закатила глаза.
Прюсик вздохнула, подняла трубку и постаралась взять доброжелательный тон.