Измена. Я больше не буду тряпкой (СИ)

— Я все понимаю, только это прошлое. Ты его не изменишь. С Марией они в браке много лет, она сделала выбор. Тебе пора жить дальше. Если хочешь отомстить, я помогу, но надо быть хитрее, усыплять бдительность врага, ай, — машет рукой, — да что я тебе прописные истины рассказываю!
— Если бы я мог, — тяжелый вздох вырывается из груди Николая. Одно упоминание о Манюне и он уже уплывает. Когда эта женщина перестанет держать его сердце в железных клещах!? — Еще и слова Глеба! А вдруг ребенок Манюни реально мой?
— А ты видел пацана?
— Нет, — мотает головой. — Слишком тяжело. Я отстранился, был как можно дальше от их «счастливой» семейки. Конечно, слышал, что она родила… — стискивает руки в кулаки. — Пережил…
— Видно, как пережил, — во взгляде друга понимание. — Я пробью, все что смогу. Но сам не лезь. Тут надо к делу с холодной головой подходить, а у тебя это не выйдет. Пообещай!
— Я с Паулиной перетру. Она что-то по любому знает. Постараюсь больше без тебя не лезть, — уклончиво отвечает Николай. Понимает, что вряд ли после того, как он воочию увидел Манюню, он сможет остаться в стороне.
— Другого ответа я и не ожидал, — смеется Артем.
Друг вскоре уходит, еще несколько раз повторив, чтобы Николай был осторожнее.
— Да, что ты прям как с маленьким, — без злобы огрызается Николай на пороге.
— Чуйка нехорошая, — Артем морщит нос. — А она обычно не подводит…
— А вот сейчас, ты, не забивай себе голову, — отмахивается Николай.
После разговора направляется в душ и пытается смыть с себя кровь и запах предателя. Ему кажется, что смрад Глеба просочился в кровь.
Он очень много лет оставался в стороне, но надо признать факт — теперь Николай не успокоится, пока не узнает всей правды.
После душа старается занять себя работой, текущей документацией, звонками. Ближе к вечеру набирает Паулину.
— Через часик приезжай, — бодро говорит подруга. — У меня есть, что тебе поведать.
— Интригуешь?
— Не без этого, — смеется.
— Тогда жди! Суши твои любимые захвачу.
— Отлично! — на том конце слышен звонок. — Все давай, кто-то в дверь звонит, — спешно говорит Паулина и прерывает связь.
Именно в этот момент Николай ощущает, будто огромная ржавая игла протыкает сердце.
Бред! Отмахивается!
Делает заказ суши и идет собираться.
К подруге он добирается через пятьдесят пять минут. Заходит в лифт, нажимает семнадцатый этаж. Во рту привкус горечи. Что с ним сегодня?!
Звонит в дверь. Тишина. Замечает, что она приоткрыта. Заходит внутрь.
— Паулина! — зовет подругу.
В ответ снова давящая тишина.
Проходит на кухню. Там пусто. В гостинную, тоже самое. Еще не переступив порог спальни, улавливает странный запах… гонит от себя мысли… Слишком этот запах ему часто встречался во время службы.
Не может быть!
Николай на секунду застывает на пороге. Не верит глазам.
После подлетает к Паулине. Осматривает ее.
— Не смей умирать! — орет не своим голосом.
Она лежит в луже крови. Нож воткнут в грудь.
Николай набирает номер скорой. И именно в этот момент раздается истошный женский вопль.
Он оборачивается.
В коридоре, прижав руки к лицу не своим голосом вопит то существо в красном плаще, что было с Глебом накануне.
— Ты ее убил! Я все видела! Полиция! Тут убийца!
  
Глава 35
 
Маша
Поправляю одеяльце на Сереже, он свернулся калачиком и спит в автобусе. Одеяло я купила на одном из рынков возле автовокзала. Это уже наш пятый автобус. Хочется уехать как можно дальше от города, где я впервые была счастлива, где вышла замуж, родила сына и не раз познала горечь предательства.
За окном ночь. Мне бы тоже поспать, а сон не идет. Оживают монстры прошлого, никак не прогнать воспоминания.
В институт я поступила с самыми радужными надеждами. Всей душой надеялась, что школа и насмешки одноклассников остались в прошлом. А тут город, тут все иначе, и мы выросли.
Но людей я все же сторонилась, сложно сходилась, не умела толком общаться. Мне было сложно поддерживать беседу, я терялась, стеснялась, все казалось, что скажу нечто глупое, и меня поднимут на смех. А ведь так хотелось влиться в коллектив, найти друзей, которых у меня никогда не было.
 
Подливала масла в огонь неуверенности и моя мать, с которой я общалась каждый вечер. Она просила меня бросить «этот идиотизм», как она называла учебу, и вернуться домой.
— Все равно никакого врача из тебя не выйдет, там деньги надо сумасшедшие и связи. Там отпрыски профессуры только учатся, куда ты глупышка прешь. Потом вышвырнут тебя, будет обидней, и все равно прибежишь к мамке плакать. Так что лучше сама под мое крыло возвращайся. Я ж тебя люблю дурочка моя. Уже мне все доказала, поступила, молодчинка, пора и честь знать, — увещевала родительница.
Я всегда покладистая, тихая, послушная, в данном случае стояла на своем. Я верила, что смогу осуществить свою мечту и стать врачом.
Сейчас, по прошествии стольких лет, мне очень горестно и стыдно, что не хватило сил осуществить мечту, что сдалась и все же поддалась уговорам, тогда уже мужа.
Подкосило меня предательство Коли, выбило остатки почвы из-под ног. Тогда в памяти отчетливо всплыли все увещевания матери, и я окончательно перестала верить в себя. Свыклась с ролью примерной жены и матери.
А тогда в начале учебы, во мне еще жила уверенность в своих силах, вера, что все обязательно получится.
Мне дали комнату в общежитии. Моими соседками оказалась две шумные девчонки одна с четвертого, вторая с третьего курса. Они каждый день пропадали на вечеринках, приходили под утро, а через пару часов с трудом ползли на пары.
Меня они игнорировали, чему я была даже рада. Вечеринки и образ жизни соседок меня мало привлекал. Не было оскорблений, травли и это вполне меня устраивало.
Группа у меня была шумная. Мама была права, очень много детей из обеспеченных профессорских семей. Они ходили одетые с иголочки, сорили деньгами направо и налево, но в целом, были дружелюбными по началу.
Я даже полагала, что обзавелась подругами. Три девочки приняли меня в свой круг. Мы вместе ходили обедать, обсуждали преподавателей, готовились к парам. Мои новые подружки жили с родителями, были из обеспеченных семей, но никогда мне не ставили в упрек мое тяжелое материальное положение. В некоторые моменты я действительно верила, что вписалась в коллектив и стала своей.
А вот их родители были иного мнения. Когда меня пригласила домой Светлана, то ее мать, не стесняясь, сказала прямо с порога:
— Светуль, ты зачем ободранную лимиту в дом притащила!? — фыркнула, окидывая меня презрительным взглядом.
— Мам! Маша моя подруга! Она очень хорошая!
— Смотри, чтобы эта «подруга» у нас чего с собой не прихватила! — женщина показала мне кулак.
— Маша не такая!
— Ждет трамвая! — скривилась ее мать.
Но все же сделала нам чай, угостила невероятно вкусными пирожными. У них дом напоминал музей, я дышать боялась, все казалось, одно неловкое движение и что-то разобьется, повредится или на меня навесят все смертные грехи.
Света же, наоборот, меня подбадривала и успокаивала.
— Не обращай внимания, Машка, у моей маман очень скверный характер, ей никто и никогда не нравится.
Похожая картина повторилась и когда я приходила домой к двум другим своим подружкам Вере и Оле. К ним, памятуя прошлый опыт, вообще не хотела идти. Но как отказать, если приглашают на день рождения?! Неудобно! А ведь мы только начали дружить!
На подарок Оле я потратила добрую часть своей стипендии, чтобы купить подруге красивый серебряный кулон.
— Не смей носить эту дешевку! — сказала тогда мать Оли. — Эту гадость стыдно и на ошейник нашей собаке вешать!
Я тогда не выдержала и расплакалась. Подруги долго меня утешали, Оля демонстративно надела кулон и сказала, что он невероятно красив. Тогда я поверила, что я действительно нашла подруг, девочки меня принимают такой, какая я есть.