Сестры Ингерд

Глубокую паузу прервала графиня де Роттерхан:
-- Иоганн, когда я приглашала вас в свой дом…
-- Графиня, умоляю… Я не собирался делать ничего подобного, но… Если вы расскажете матушке, она не переживет!
Кларимонда Люге двумя руками схватилась за ворот собственного платья, как будто собираясь рвануть его в разные стороны, и воскликнула:
-- О боже мой! О боже-боже! Вы обесчестили мою подопечную! Вы обязаны… Слышите? Вы обязаны на ней жениться! Только брак смоет этот позор!
Про меня граф в этот момент явно не подумал. Он все еще прижимал светильник к груди и умоляюще смотрел на графиню. А вот она, похоже, в первую очередь вспомнила о графской невесте и, повернувшись ко мне, удивительно мягким голосом сказала:
-- Дитя мое… Мне очень жаль, но боюсь…
В глубине души я и ожидала чего-то подобного. Если честно, в данный момент я испытывала скорее облегчение, чем недовольство. Смущало меня только поведение сестры: вместо того, чтобы обговорить это со мной и решить все миром, она, свято уверенная, что я не отдам это сокровище, устроила интригу у меня за спиной. Это было грязно и не слишком порядочно.
Краем глаза я заметила, с каким сожалением на меня смотрят монашка и каким-то чудом оказавшаяся здесь горничная, как испуганно прикрыла рот Ансельма, как неловко отводит глаза красавчик-барон, все еще держащий перед собой конверт с печатью. Легко сняв с пальца массивный графский перстень, я прошла мимо хозяйки дома и протянула кольцо на открытой ладони сестре.
-- Поздравляю тебя с предстоящим бракосочетанием, дорогая.
Сестрица перестала притворяться смущенной и ответила:
– Я буду навещать тебя в твоем монастыре так часто, как смогу. Правда, Иоганн?! Ты же позволишь мне?
 Глава 24 
От слов Ангелы мне будто кипятком плеснули в лицо. В общем-то, я была совсем не против, чтобы она забрала у меня этого графа, раз уж ей так хочется. Как возможный жених, он не вызывал у меня никакой симпатии и интереса. Если бы она поговорила со мной, я легко согласилась бы помочь ей.
А сейчас я пыталась понять, чем именно я заслужила такую ненависть. Ведь она не просто “украла” графа, но еще и постаралась этими словами унизить меня, сделать максимально больно. А самое обидное, что даже не дала мне времени подстраховаться. Только сейчас до меня дошло, что сегодня третий день бала, на который мы все не едем. У меня нет ни единого шанса избежать монастыря: назад меня мачеха не примет.
К счастью, перестав скрывать свою сущность, Ангела говорила достаточно громко для того, чтобы ее услышала не только я. Все такая же прямая и высокомерная графиня Роттерхан подошла в Ангеле и отвесила ей такую пощечину, что сестра пошатнулась. На белой коже остался четкий отпечаток ладони, который наливался краснотой прямо на глазах. Ангела задохнулась:
-- Вы… Вы… Да как вы смеете! Я завтра буду такой же графиней, как и вы! Вы не смеете ко мне пальцем прикоснуться!
Вторая пощечина прилетела ей так же молниеносно. Ангела отскочила от хозяйки дома и спряталась за стол.
-- Иоганн! – почти завизжала она оттуда. -- Ты что?! Ты не видишь, что она делает?! – из глаз ее брызнули слезы. Думаю, ей было очень больно.
От крика моей сестры граф, казалось, слегка очнулся и, внимательно посмотрев на разгневанную госпожу Роттерхан, решительно ответил:
 
-- Ангел мой, ты должна быть почтительна с графиней! Это давняя подруга моей матери, госпожа Роттерхан значительно старше тебя и ты не смеешь ей дерзить.
Признаться, от этих слов ошалела не только Ангела, но и я: «Спасибо тебе, Господи, если ты там существуешь, что уберег от такого брака… Кошмар какой-то, а не мужик…». Графиня же, между тем, глубоко вздохнув, посмотрела на понурого Иоганна и заявила:
-- Вы опорочили честное имя баронетты Ольги Ингерд, граф. Да еще и сделали это в моем доме! Иоганн, я требую виру для девушки!
Затем она повернулась ко мне и сказала:
-- Не беспокойся, дитя, я позабочусь о твоем приданом и постараюсь найти тебе достойного мужа. И думаю, в монастырь тебе торопиться не следует. Затем, не давая графу опомниться, она подошла к нему вплотную и повторила, глядя прямо в глаза: -- Виру, Иоган. Большую виру!
Я слабо понимала, что такое вира, а вот граф недовольно поморщился, но согласно кивнул головой, не забыв добавить:
-- Только умоляю вас, госпожа… Я очень не хотел бы волновать матушку…
Графия еще раз вздохнула, в этот раз с сожалением покачав головой, и сказала:
-- Что сделано, то сделано. Ни к чему волновать почтенную вдову глупостями, которые уже не исправишь. Но вам самому придется объясняться с его величеством, Иоган. А сплетни о вашем браке госпожа Паткуль все равно рано или поздно узнает.
По щекам Ангелы лились самые настоящие слезы. Перепуганные сестры Мирбах, пятясь задом, пытались выскользнуть из комнаты, но графиня посмотрела на горничную и сказала только одно слово:
-- Алоисия!
Горничная кивнула, ловко закрыла дверь, не выпуская девиц, и встала, перегораживая дорогу любому, кто захотел бы выйти.
-- Иоган, каждая баронетта получает от короны тридцать золотых приданого. Я требую, чтобы вы удвоили сумму.
-- Но, дорогая графиня…
-- Никаких «но», Иоган! Это только справедливо и отчасти загладит твою вину. Если же у тебя нет с собой такой суммы, я удовольствуюсь долговой распиской.
Граф открыл рот, секунду постояла молча, закрыл рот и покорно кивнул. Госпожа Роттерхан повернулась ко мне:
-- Итак, баронетта, ваше приданое составляет шестьдесят золотых, что по нынешним временам вполне достойно даже и графской дочери. А чтобы в дом своего мужа вы смогли принести тепло и уют, я отдам вам вещи моей покойной , – и, строго взглянув на собственную сдавленно ахнувшую служанку, графиня перекрестилась и сказала сестре-монахине:
-- Часть туалетов, сестра, я пожертвую в ваш монастырь. Но приданое для своей девочки я собирала со всей любовью. Чем гнить в сундуках, пусть уж оно послужит богоугодному делу. А я, сестра, рассчитываю на вашу скромность и молчание.
Затем графиня оглядела притихших зрителей и четко повторила:
– Я надеюсь на вашу скромность и молчание. Все меня поняли? Мне не нужны сплетни, порочащие дом репутацию графов Роттерхан!
Все эти разговоры и действия не заняли даже пяти минут. Я все еще стояла, слегка одуревшая от града событий, а Ансельма и сестры Мирбах уже поздравляли меня. Но, пожалуй, самым шокирующим стали слова гонца, о котором в этой суматохе все благополучно забыли. Он подал конверт, который все еще держал в руках, графу Паткулю, и тот машинально взял, даже не посмотрев, что именно ему передали. Затем повернулся к графине, слегка поклонился и произнес: