Сестры Ингерд

В лавке медника Рольф расплатился за кучу посуды, даже не возражая и не пытаясь сэкономить: вид разоренного родительского гнезда произвел на него тягостное впечатление. Он вообще сегодня был молчалив и хмур.
-- Что ж, осталось только найти мне помощницу.
Муж согласно кивнул и направил коня к маленькой церквушке. Густав помог мне взобраться на телегу и, накидывая на ноги овчинный тулуп, пробасил:
– Ничего, госпожа, ничего… Бог даст, все у вас обустроится наилучшим образом.
 Глава 37 
Церковь действительно была маленькая, низенькая и даже какая-то приземистая. Чем-то она напоминала старинные русские церквушки средней полосы. Дом священника оказался тут же, у церкви, и даже дверь выходила в общий двор. Сам пастор был под стать своему месту службы: приземистый, плотно сбитый, немолодой. Рольфу он искренне обрадовался:
-- Сын мой! Подарил же Господь счастье!
Я заметила, что на глаза Рольфа навернулись слезы. И, понимая, что им, наверное, хочется поговорить, тихонько сказала:
-- Пойду я пока на улице побуду.
Густав куда-то ушел, оставив коней с телегой просто во дворе. Я бестолково походила вокруг телеги, сделала вид, что плотнее натягиваю попону на груз, но потом решила, что тут и без меня ничего не пропадет. Еще раз глянула на храм, прошла по чисто убранному от снега двору и потянула на себя тяжелые двери.
Что можно сказать? Нищета коснулась и храма. Висели несколько икон, с которых кто-то содрал оклады: слишком большая разница в цвете старых красок. Я отчетливо видела, где проходила линия металла, когда-то защищавшего икону от пятен, выгорания и придававшего ей богатый вид. Количество свечей, горящих в церкви, тоже не порадовало воображение. Еле теплились лампадки. А одно из окон под сводами здания было просто заколочено досками. Скорее всего, церковь захватчики не жгли: следов огня и запахов гари не было. Но, похоже, обобрали на совесть.
Какая-то боковая дверь внутри церкви приоткрылась, и оттуда тихо выскользнула невысокая девушка или даже девочка. Лет пятнадцать, очень темные, чуть взлохмаченные волосы, небрежно сколотые на затылке, какой-то совсем уж ветхий обшарпанный полушубок. В церкви, кстати, было довольно прохладно.
Девушка подошла к одной из икон и начала собирать в большую миску огарки свечей и наплывы воска с держателей. Миска стояла прямо у ее ног. Я залюбовалась, как шустро она работает руками. В одной из рук у нее было что-то вроде маленького деревянного шпателя без ручки, просто прямоугольный плоский кусочек, чуть заостренный с одной стороны. Именно им она делала два-три круговых движения вокруг позеленевших трубочек, куда вставляли свечи, и, ловко подхватывая горстью сыплющиеся кусочки воска, аккуратно ссыпала их в миску.
И свечей, и воска было немного. Потому минуты через три-четыре, закончив свою работу, девушка нагнулась за миской и поднялась, держа ее левой рукой, а правой заправляя за ухо непослушную выбившуюся прядь волос. Я кашлянула, желая обозначить свое присутствие, и добилась совершенно потрясающего эффекта: девушка как-то странно подпрыгнула, оглядываясь и пытаясь найти глазами источник звука. При этом миску с огарками она уронила, и та задребезжала на каменном полу.
Почти тут же низенькая дверь в стене распахнулась снова, и оттуда выглянула женщина лет тридцати пяти, которая заговорила:
-- Молли, детка... у тебя все в порядке?
В этот момент она заметила одновременно и Молли, прижавшуюся к стене, и меня, растерянно смотрящую на все это. Я просто не успела сообразить, как надо реагировать: «Похоже, я напугала девушку…». Женщина обеспокоенно посмотрела на меня, чуть замялась и спросила:
 
-- Госпожа, там к пастору нашему барон приехал. Просили меня жену барона в дом пригласить. Не вы ли это, госпожа?
-- Простите, кажется, я напугала вашу дочь.
Женщина в это время легко похлопывала девочку по плечу, успокаивая ее, и каким-то извиняющимся тоном пояснила:
-- Немая она у меня, госпожа баронесса. Вы уж не гневайтесь, а только резких звуков она всегда пугается. – Ступай, Молли. Сейчас я госпожу баронессу провожу, а потом сама приберусь. Ступай, детка.
Девочка упрямо мотнула головой, вывернулась из-под материнской ладони и, нагнувшись, начала торопливо собирать обломки свечей и самые крупные кусочки воска. Женщина чуть вздохнула и, поклонившись мне, предложила:
-- А пойдемте, ваша милость. Я вас к пастору в комнату сведу. Еду я уже подала, а они вас дожидаются.
Пасторский домик внутри я рассмотрела толком только сейчас. Бедненько, но чистенько. В красном углу на полочке небольшая икона со смутно различимым сюжетом. Краски настолько грязные, что еле-еле угадывается лик Бога. Перед иконой тлеет крошечная лампадка. Никаких излишеств, вроде кожей или, допустим, бархатом обтянутых кресел не было. Стол, рядом обычные крестьянские лавки. И даже связанная из старой одежды серо-черная дорожка на полу, точно такая же, как в любой крестьянской избе. Чуть закопченный потолок возле печи, а в углу, у выхода, висит стандартный неподъемный крестьянский же тулуп.
Немного получше выглядел накрытый стол. Древесина столешницы, посеревшая от времени, была чистой и трудолюбиво оттертой чьими-то руками. Даже кружевная дорожка на столе, явно постеленная ради высоких гостей, говорили о том, что за стариком пастором кто-то присматривает.
-- Знакомься, Оленька: это отец Лукас. Когда-то, в незапамятные годы, – слегка улыбнулся Рольф, – он меня крестил, а потом и первое причастие давал.
-- Рад, госпожа баронесса, что вернулись вы с мужем в родные земли. Очень рад! – говорил отец Лукас медленно, четко разделяя слова. И улыбался мне довольно тепло, так что морщины разбегались по всему лицу, подчеркивая возраст. – Пожалуйте к столу. Уж чем богаты, не взыщите… А только я скажу вам, что Сусанна такая искусница, что, кажется, она и копыто конское приготовить сумеет!
За столом я с любопытством рассматривала странное месиво, лежащее у меня в глубокой миске. Ролф же одобрительно потер руки и мгновенно запустил ложку в еду, даже прикрыв глаза от удовольствия. Проглотив первые несколько ложек, муж сказал:
-- Как давно, отец Лукас, я не ел настоящего домашнего морше!
Я с любопытством, но аккуратно попробовала это самое морше. Дегустатор из меня получился средний, однако опознать изначальные ингредиенты я смогла. Правда, не все. Крошечные кусочки мяса, думаю, принадлежали курице, картофель, немного красной фасоли, лук и морковь, а также какая-то крупа, которая разварилась до неузнаваемого состояния и придала супу густоту. «Пожалуй, это даже и не суп. Где-то в старых книгах встречалось мне слово – похлебка. Вот, наверное, это она и есть.».
Похоже, туда еще добавляли какие-то сушеные травки -- вот в них я совершенно не разобралась. Ела я с удовольствием: густое месиво насыщало очень быстро и являлось истинным благодеянием для моего измученного бутербродами желудка.
В общем-то, супы я любила всегда и варить их умела. Но мои супы были совсем другие: в чистом прозрачном бульоне, нарезанные красивыми кубиками, свободно плавали овощи, мясо, иногда немножко риса или вермишели. Блюдо в тарелке обязательно посыпалось свежей зеленью и выглядело не хуже, чем в ресторане. Это самое морше готовилось по совершенно другому принципу: особой красоты не требовалось, упор делался на сытность и вкус. А вкусно это было просто потрясающе!