Пожиратели миров. 4 том (СИ)

— Твой⁈ Ты, опозорившая нашу семью, наш дом, смеешь мне это заявлять⁈ Я не хочу тебя видеть, ты знаешь это⁈ Убирайся!
— Отец… — уже вмешалась Алианетта. — Это перебор…
— Перебор⁈ Ты вообще молчи! Не доросла мне что-либо указывать! А что касается тебя, Катэрия, пошла. Вон. Я не хочу тебя видеть. Нравится раздвигать ноги? Иди, не буду тебя останавливать! Но теперь не в составе нашей семьи. Я вычёркиваю тебя из семьи Голд.
— Значит вычёркиваешь? — приподняла она голову, и её глаза недобро блеснули.
— Ты хочешь мне что-то сказать по этому поводу, неблагодарная ты дрянь? — прорычал он.
— Нет, не хочу. Просто мне внезапно стало очевидно, какие в нашей семье семейные ценности, о которых ты прожужжал мне все уши. Пока они выгодны тебе, мы вместе, но стоит оступиться кому-то другому, и мы уже не ча…
Звук пощёчины был словно выстрел, разлетевшись по холлу.
— ПАПА!!!
Джеферсон стоял, тяжело дыша, весь красный, будто был готов лопнуть в любое мгновение. Его рука так и застыла после удара по щеке его старшей неблагодарной дочери. Катэрия стояла напротив него, повернув и слегка склонив голову набок, пустым взглядом смотря куда-то в угол. Было сложно сказать, о чём она сейчас думает.
А между ними, раскинув руки в сторону, злобно глядя на отца, стояла Алианетта.
— Достаточно! — вскрикнула она.
— Уйди отсюда, Али, тебя это вообще никак не касается, — прошипел её отец.
— Касается! — упрямо выпрямилась она, бесстрашно глядя отцу в глаза. — Она твоя дочь! Да какая разница, что она сделала и что о ней говорят⁈ Она наша кровь!
— Отойди в сторону, Али, — уже попросила Катэрия. — Отцу плевать на кровь. Мы семья до тех пор, пока его всё устраивает. А как что — он сразу прячется.
— Да как ты смеешь… — прошипел Джеферсон сквозь зубы.
— Очень просто. Внезапно я поняла, что мне не хочется быть Голд, — выпрямилась Катэрия, глядя отцу прямо в глаза.
Вот так просто. Будто осознание, пронёсшееся в мозгу, которое вдруг озарила голову, заставив иначе взглянуть на ситуацию вокруг себя. Внутри неё разгорелось бунтарское пламя человека, который наконец понял, что с него хватит.
Всю жизнь Катэрия только и делала то, что от неё требовали. Всю жизнь беспрекословно подчинялась, давала согласие и вела себя так, как мечтал бы любой отец. Она не сопротивлялась, когда ей выбрали пару. Не сказала ни слова, когда сказали, куда поступать и когда бросать службу. Она не сказала ни слова, даже понимая тот факт, что ей воспользуются как разменной монетой ради выгоды.
Ведь всё это ради семьи. Ради тех, кто всегда встанет за твоей спиной в случае нужды. Защитит и примет любой, какая есть…
Как выяснилась всё далеко не так.
А следом за этим осознанием пришло и понимание — а зачем ей, собственно, семья, которая бросила в то же мгновение, едва она оступилась? Не поддержала, не защитила, а набросилась сама, будто мало было ей унижения?
— Не хочется быть Голд? — он едва не задохнулся.
— Ты же сам хотел меня выгнать? Что ж, не стоит утруждаться, отец. Я уйду сама. Не очень хочется быть в роду, который трусливо спрятался, когда семья друзей попала в опалу. Лучше… как ты сказал? Блядки устраивать с простолюдинами. Прощай.
Катэрия уже было развернулась, когда отец поймал её за плечо, дёрнув на себя.
— Ты никуда не уйдёшь без моего разрешения, — прорычал Джеферсон. — Сейчас ты тихо сядешь в машину, и мы поедем в больницу, чтобы исправить твою тупость, после чего сразу же поедем к Лорье где ты…
И он с шипением отдёрнул от дочери руку.
Внезапно прикасаться к ней стало невозможно, и даже Алианетта посторонилась сестры, от которой веяло жаром.
Катэрия смотрела на него с яростью и омерзением.
Аборт? Вот так просто обойтись с родной дочерью? Приедем, сделаем и отдадим, будто она какая-то вещь⁈
До последнего Катэрия сомневалась, стоит ли делать аборт или нет, но сейчас, после слов отца, будто она какая-то вещь без чувств, с которой можно против её воли и желания сделать что угодно, в ней взыгралась ярость. Ярость и уверенность — этого ребёнка она пронесёт за собой через огонь и воду. А если понадобится, и через собственную семью.
 
— Ты не коснёшься меня ни пальцем, — прошипела она, будто огненная кошка.
— Как ты…
— Встанешь на моём пути, отец, и я сожгу тебя дотла. Решил сделать мне аборт — попробуй испытать своё здоровье против меня.
— Ах ты…
Внезапно отец и дочь стали злейшими врагами. Он едва сдерживался. И тем не менее, чтобы избежать ещё большей беды, просто произнёс:
— Убирайся.
— С радостью, ­— выплюнула она и развернулась. Бросила взгляд через плечо, слабо улыбнувшись Алианетте, и быстрым шагом вышла с территории семьи Голд.
У неё не было ни запасных вещей, ни плана, но Катэрии казалось, что задержись она там ещё на несколько минут, и беды будет не миновать. Она даже не успела попрощаться нормально с сестрой. Однако и это не проблема, в конце концов, Катэрия не собиралась исчезать.
Но сказать было легче, чем сделать.
Едва оказавшись на улице, первая проблема, с которой она столкнулась — деньги. Как это не смешно, все её деньги уходили в общий бюджет семьи. Вот так просто, будто она кровью и потом не зарабатывала их. Раньше Катэрию это ни капельки не смущало — зачем ей деньги, когда семья в любой момент может ими обеспечить. А сейчас вдруг осознала свою ошибку, но поздно.
Катэрия сразу побежала в банк, чтобы создать свой отдельный счёт, но шансов вернуть уже полученные деньги не было. Надеяться на честность отца тоже не приходилось. Оставалось…
Оставалось не так уж и много доступных вариантов. Ей нужны деньги, а значит надо немного потрясти свои связи и в первую очередь всех, кто приложил к её положению руку и не только.
* * *
Будто мне было мало своей семьи, в которой слегли абсолютно все, так ещё и Катэрия внезапно прислала мне сообщение. Короткое и не очень вдохновляющее.
«Надо срочно встретиться. Вопрос жизни и смерти. Парк Солнечный, у фонтана».
— Ох блин…
Мало мне Барбинери, вдруг объявилась Катэрия. Я достаточно хорошо знаю эту девушку, чтобы сказать, что сообщение «надо срочно встретиться» из её уст значит, что встретиться действительно надо и желательно срочно.
А ещё пришло письмо от старосты, которая писала тоже «срочно». Но это были мелочи по сравнению с тем, что к нам позвонили некоторые малоизвестные люди, включая Крансельвадских, которые подали ноту протеста и требование что-то там возместить. И если про Крансельвадских я хотя бы слышал и мог представить, что они требуют возместить, то причём здесь другие…
Всё навалилось разом и не обещало разрешиться само собой.
Что делать?
— Лика! — теперь уже я был в роли Марианетты, которому надо раздавать приказы.
Служанка не заставила себя долго ждать, выскочив из-за двери.
— Да-да? — мило улыбнулась она, хлопая ресницами.
— Зови Герадия.
— Да!
Лика убежала и через пять минут вернулась с начальником охраны поместья. Я бы позвал сюда и Вакса, однако он караулил Марианетту с дочерью, которых мы положили в одной из комнат. Больше я никому не мог доверить их, так как любой в этом доме послушается если не Марианетту, то точно её дочь в первую очередь, а не меня. И желания бегать потом от Финисии по всему дому у меня не было.
Герадий кивнул мне.
— Лика, оставь нас, — Герадию я предложил занять стул перед собой. Тот послушно сел, окинув меня взглядом.
— Вам идёт этот стол.
Сейчас я сидел за столом Марианетты, и его слова, как понимаю, были не более, чем попыткой уколоть меня. Возможно, потому что именно меня он винит в случившемся. Но сейчас вопрос стоял в другом.
— Вы знаете, что такое нота протеста? — спросил я.
— Нота протеста?
— Да.
— Ну… да, знаю. Это претензия одного дома или семьи к другому дому или семьи. Но нередко это лишь способ найти причину объявить войну.