Магия и кровь
Первая Кровь в моем случае — это не просто типичное для колдунов катастрофическое перепроизводство телесных жидкостей, вызванное совершенно необъяснимым сочетанием генетической предрасположенности, гормонов и магии, символизирующее кровь наших предков. Это еще и первый шаг на Пути Взросления, первое из препятствий, которые надо преодолеть, чтобы стать колдуньей.
Что, конечно, восхитительно, если забыть, что я могу оказаться пустоцветом и вообще не унаследовать колдовских способностей. Пока что Первая Кровь — единственное яркое пятно при таких унылых перспективах. И каламбур тут нарочно.
Чем сильнее напирает Кейс, тем больше мне хочется остаться в ванне. Стоит мне выйти, и начнется Путь Взросления. Тут уж назад дороги не будет, не отвертишься.
— Я голая! — скулю я.
— Надо же! А я и не заметила.
Иногда Кейс ведет себя как настоящая вредина. Нет, не так. Кейс и есть настоящая вредина. Чем ты ближе к ней, тем хуже тебе приходится. Я знаю ее с рождения, поэтому любви и желчи мне достается поровну.
Уверена, все дело в том, что роды принимал дядя Ваку, а у него мощная отрицательная энергетика. И не потому, что он наркоман и сидит на мод-эйче. Просто он козел. Может, дело в том, что он в семье старший. Но, строго говоря, он принимал роды у всех наших мам. Чудо, что у такого, как он, настолько преданная и заботливая дочь, как наша двоюродная сестра Алекс. Если бы, когда дядя Ваку появился на свет, умели делать нормальный генетический скрининг, сразу стало бы ясно, что он подвержен нездоровым зависимостям и не умеет себя контролировать. Запретить ему работать врачом никто бы не смог, да и нельзя так поступать — в смысле, сразу бы заговорили про права человека, и крыть было бы нечем, — но ради его же безопасности ему должны были раз и навсегда закрыть доступ к наркотическим веществам.
Правда, такие подробные медицинские обследования нашей семье не по карману. Так что дядя Ваку мог узнать это о себе только при поступлении на работу. Даже если бы тогда уже были такие технологии, ему не сообщили бы результаты скрининга. Генетической информации выдают ровно столько, сколько нужно, чтобы ты не помер. А зачем говорить больше, если «Ньюген» может содрать с тебя за премиум-анализ кругленькую сумму?
Я погружаюсь в ванну поглубже, чтобы было видно только глаза — темные, почти черные. Кровь обволакивает губы, словно наш фирменный бальзам для губ марки «Томас».
Смотрю на кислое лицо Кейс и говорю:
— А помнишь, когда-то «Ньюген» был жалким стартапом, куда обращались белые, чтобы узнать, сколько на свете разновидностей белой кожи?
Она ехидно улыбается и задирает подбородок к потолку.
— Я на шесть процентов британка, на два ирландка и на девяносто два канадка.
Я хмыкаю.
— Такой скрининг предлагают по доступным ценам, — рекламным голосом провозглашает Кейс.
Доступные цены — это ежемесячный ипотечный взнос за шикарный кондоминиум в центре. И это самые основные данные ДНК. А от того, сколько просят за генноинженерные манипуляции, у меня даже живот сводит.
— Она что, еще в ванне? — пронзительно кричит мама из коридора.
Да чтоб меня хакнуло!
Мама рывком распахивает дверь и вламывается в ванную, словно не замечая Кейс. Темные волосы у нее заплетены в косички и просвечивают из-под нейлоновой сеточки телесного цвета — не эбеново-черного, как наши тела, а светло-бежевого, почти розового. Сеточки для волос нашего цвета в принципе существуют, но почему-то их никогда не выдают в качестве бесплатного образца.
Уединиться мне здесь явно не дадут. Если верить бабушке, наши предки всегда рядом и слушают нас. В смысле, в моем семействе издревле принято совать нос не в свое дело. Трудно представить, что Мама Оримо, которая погибла, когда помогала своим собратьям-рабам сбежать из-под палящего солнца на тростниковых плантациях Луизианы в прохладную и свободную провинцию Онтарио, решит посвятить загробную жизнь тому, чтобы шпионить за нами. Наша семья ведет тайную жизнь среди людей, которые верят только в то, что можно доказать генетически, а остальное для них просто не существует, особенно магия. Если бы Маме Оримо пришлось за нами наблюдать, она умерла бы еще раз — со скуки.
Моя мама затягивает завязки своей салатовой ночнушки и смотрит на меня сверху вниз с бледной улыбкой.
— Поздравляю с праздником Первой Крови. Это прекрасный момент в твоей жизни. Ты становишься начинающей колдуньей. Но я не я буду, если разрешу тебе весь вечер отмокать в крови.
— Так это же вроде полагается, — возражаю я.
Ритуал Первой Крови для девушки предполагает возможность долго-долго нежиться в ванне, причем от крови кожа почему-то становится мягкая-мягкая, а потом вся семья собирается на торжественный ужин в твою честь. Словно дополнительный день рождения.
У мальчиков все далеко не так увлекательно. Когда я спросила папу, как все прошло у него, он только поморщился, будто вспоминал какой-то досадный случай. У будущих колдунов, как и у колдуний, организм вдруг вырабатывает необъяснимо много крови. Но поскольку это не месячные, кровь течет отовсюду: из глаз, из носа, изо рта, и, как он выразился, из «интимных частей». Папа тогда просто смыл ее в душе и не стал ничего отмечать, как и большинство мальчишек.
Смыл в душе! Как будто это ничего не значит!
А вот девочки всегда устраивают какой-нибудь праздник, кому что нравится.
— Да, ванна — часть ритуала. — Мама подбоченивается. — И нет, тебе нельзя лежать в ней вечно. Пора вылезать и готовиться к завтрашнему дню.
Сердце у меня екает, я покрепче обхватываю коленки, вся скукоживаюсь, будто это поможет мне укрыться от маминого взгляда. Первая Кровь — это лишь первый шаг по Пути Взросления колдуньи. А завтра меня ждет Призвание. Передо мной предстанет кто-то из предков и даст задание, которое я должна выполнить, чтобы обрести колдовские способности и получить свой дар. Пролить немного крови и наслать пустяковые чары может любая колдунья. Дар — совсем другое дело. Он у каждого свой и определяется тем, как меняется твой генетический код, когда проходишь Призвание.
Мама грозно щурится:
— Второй раз просить не буду. Вылезай из ванны.
Она не повышает голоса, но маленьким канцелярским ножиком режет себе подушечку большого пальца, роняет каплю крови из пореза и наскоро насылает чары. Кровь, в которой я сижу, мгновенно становится ледяной. Жидкость в ванне густеет и сворачивается, да так, что жареная картошка с домашним карри, которую я ела на ланч, просится наружу.
Мама указывает на ванну и крутит указательным пальцем. В ответ жидкость в ванне повторяет ее движение, и ноги мне щекочут сгустки размером с теннисный мяч. Живот сводит, меня мутит, я отчаянно зажимаю ладонью рот.
Мама резко выбрасывает вперед руку, и кровь вместе со сгустками мощным водоворотом уходит в слив. От маминых чар все волоски у меня на теле искрят, будто наэлектризованные.
После чего я остаюсь сидеть в пустой ванне, и внутри у меня все так иссохло, что, наверное, и месячных больше никогда не будет.
Кейс смотрит на меня и кривится.
Мама часто, с трудом дышит, у нее вздымается грудь. Только она способна выйти за пределы своего колдовского диапазона ради чистой театральности.
Кейс хватает мое полотенце с хромированной вешалки на двери и швыряет мне. Правда, я и так сухая — мамины чары стерли с моего тела всю кровь.
Я встаю и заворачиваюсь в полотенце, а мама тычет в меня пальцем:
— Опомнись! Это тебе не праздник в честь первых месячных! Это начало Пути Взросления. У тебя завтра вечером обряд Усиления, тебя ждет Призвание! Соберись!
Мама говорит ровно то, о чем я пытаюсь не думать. Теперь, когда у меня уже была Первая Кровь, предки теоретически могут Призвать меня в любой момент, когда им заблагорассудится, — хоть в туалете, пока я, так сказать, осуществляю ежедневные поставки, хоть в разгар приготовления обеда, — и заставить выполнять задание, по результатам которого они решат, достойна ли я того, чтобы благословить меня волшебным даром.