Черты и силуэты прошлого - правительство и общественность в царствование Николая II глазами современ

В денежном отношении Плеве был безукоризненно честным человеком. Происходя из весьма малосостоятельной семьи — он был сыном аудитора военно-окружного суда — и пройдя в юности через суровую школу, Плеве хорошо знал цену деньгам. Ни широкого размаха Витте, привыкшего и в частной жизни к неограниченной трате средств, ни сибаритства Горемыкина, ограничивающего свои расходы требованиями личного комфорта и не гонявшегося за показной стороной богатой жизни, у Плеве не было. Расчетливый, но не скупой, Плеве не был при этом ни склонен, ни, по-видимому, способен к денежным аферам и операциям и вообще не задавался целью составить себе сколько-нибудь крупное состояние. В виде недвижимости он обладал лишь крохотным бездоходным имением—дачей в Костромской губернии, где он и проводил свободное летнее время и пределами которого, кстати сказать, и ограничивались его непосредственные наблюдения над народной жизнью. Что же касается наличного капитала, то, как выяснилось после его кончины, все, что он накопил за долгую службу на хорошо оплаченных должностях, сводилось к 40 тысячам рублей.
Приобретенная Плеве репутация сурового и даже жестокого человека также отнюдь не справедлива. При внешней суровости, подчеркнутой величавости и некоторой замкнутости экспансивности Витте в нем вовсе не было — он на деле отличался отзывчивостью к чужому горю; душевной черствости в нем совершенно не было. Подчиненных своих он, правда, считал нужным держать в некотором страхе, причем не мог воздержаться от едкого по их адресу юмора, почему вообще не пользовался в их среде симпатиями. Однако людей, умевших ему отвечать и оберегавших собственное достоинство, он, безусловно, предпочитал людям подобострастным и по отношению к ним изменял свое обращение. Низкопоклонством и хотя бы безответным выслушиванием его едких замечаний и сарказмов его нельзя было взять. Наоборот, таких людей он презирал, причем резкость его обращения с ними увеличивалась. Именно в такое положение поставил себя Б.В.Штюрмер, бывший при нем директором департамента общих дел Министерства внутренних дел. Готовый перенести любые оскорбления, лишь бы сохранить свое служебное положение, связанное со многими жизненными удобствами, Штюрмер довел себя до того, что безмолвно публично выслушивал от Плеве весьма резкие замечания и колкости.
Имевшимися в его бесконтрольном распоряжении крупными денежными суммами[196] Плеве для себя лично ни прямо, ни косвенно не пользовался, но помочь за их счет своим действительно нуждающимся и работающим подчиненным он никогда не отказывал и притом нередко увеличивал сумму просимого пособия. Сам испытав нужду, он постигал чужую нужду, причем говорил, что, если хочешь, чтобы лошадь работала, надо ее кормить.
Как начальник, Плеве умел наладить работу подведомственных ему учреждений, умел требовать от своих подчиненных быстрого и точного исполнения своих распоряжений. Управляя Государственной канцелярией, он превосходно поставил это учреждение, причем сумел подобрать выдающийся кадр работников. К тому же он приступил, вступив в управление Министерством внутренних дел, но, быть может, за краткостью времени здесь ему это менее удалось. При выборе ответственных сотрудников он руководствовался исключительно степенью их соответствия порученному им делу и полезных работников умел ценить и дорожил ими. Это, конечно, не означает, что ему не приходилось назначать людей по посторонним ходатайствам и соображениям. Воспитанный в петербургской бюрократической атмосфере, он хорошо знал, что без некоторых уступок лицам влиятельным, без оказания им известного внимания в смысле исполнения некоторых их просьб обойтись невозможно. Но если люди, о которых хлопотали, были сами по себе для дела малопригодны, то он их пристраивал на синекуры, некоторое количество которых неизбежно имеется в любом обширном ведомстве и притом при всяком режиме. Такими должностями в Министерстве внутренних дел были члены совета министра внутренних дел и члены совета Главного управления по делам печати, а для лиц молодых — должности чиновников по особым поручениям при министре. На эту последнюю должность был между прочими назначен по ходатайству кн. Мещерского, с которым Плеве признавал нужным считаться, небезызвестный Петербургу Бурдуков, состоявший при Мещерском в должности миниона, что, впрочем, вызвало немало толков[197].
 
При всем своем природном уме, при всем стремлении широко охватить вопросы государственного строительства, отнюдь не погрязая в текущие мелочи управления, Плеве все же не был в состоянии подняться до истинно государственного понимания вещей и на деле был тем, что некогда было сказано про Сперанского, а именно — огромный чиновник. Не имея ни корней, ни прочих связей ни в одном органическом слое на селения, Плеве был чиновник по происхождению, чиновник-юрист по образованию, чиновник по всем своим взглядам, чиновник несомненно высшего полета, превосходно знающий не только бюрократическую, но и административную технику, но все же только чиновник. Он искренне был убежден, что главным, если не единственным, средством вывести Россию на торную дорогу своего дальнейшего развития было приспособление правительственного, по преимуществу административного, аппарата к быстрому и дельному разрешению множества безнадежно застрявших в правительственных учреждениях мелких и крупных административных реформ. Мешало Плеве проникнуться иными взглядами, едва ли не больше всего остального, его малое знакомство или, вернее, совершенное незнакомство со сложными экономическими проблемами современности. Плеве принадлежал к той плеяде русских государственных деятелей, которые и по образованию, и по самому строю всего народного хозяйства той эпохи, к которой они принадлежали, не постигали того значения, которое приобрели в России в последнюю четверть XIX в. вопросы народного хозяйства. До этого времени в России несомненно господствовало натуральное хозяйство; преобладающее большинство отдельных хозяйств представляло самодовлеющие единицы, почти вовсе не втянутые в общий экономический оборот страны. В ту пору почти вся государственная экономика сводилась к стремлению сбалансировать государственный бюджет доходов и расходов. Ввиду этого государственное, более или менее механическое, хозяйство привлекало преимущественное внимание, народное же почти совершенно ускользало не только от воздействия, но даже из поля зрения государственной власти. Значение его признавалось, лишь поскольку оно было необходимо для пополнения денежными средствами касс государственного казначейства, а не само по себе.
Администраторы того времени лишь смутно сознавали происшедшую коренную перемену во всем социальном строении государства, и в них еще вовсе не проникло понимание, что при новых экономических условиях, когда весь народный организм составляет одно сложное хозяйственное целое, отдельные части которого находятся в тесной зависимости друг от друга, административные мероприятия лишь скользят по поверхности народной жизни и не в состоянии оказать на нее существенного влияния. Появись Плеве у власти лет на тридцать раньше, в первой половине 70-х годов, т. е. до Турецкой кампании 1877–1878 гг., которую надо признать за грань между старым натуральным укладом хозяйственной жизни России и новым, основанным на денежном обороте, он, несомненно, принес бы значительную пользу государству в смысле лучшего устроения всей его механической надстройки, отрицать значение которой, разумеется, нельзя. Иное положение было в начале XX в. В эту пору никакие административные реформы одни и сами по себе не могли разрешить переживаемого Россией кризиса. Разнородные общественные силы, вовлеченные в общий хозяйственный оборот, настоятельно требовали прежде всего упразднения всяких сословных перегородок, по крайней мере в отношении подчинения всех слоев населения одному общему гражданскому кодексу, этому могучему регулятору хозяйственных взаимоотношений и широкой экономической свободы. Но эта простая истина еще далеко не получила всеобщего признания, а администраторам старой школы, не сведущим в экономических проблемах, была совершенно чужда. Основой государства они продолжали считать правительственный механизм и лишь к его усовершенствованию прилагали свои усилия.