Черты и силуэты прошлого - правительство и общественность в царствование Николая II глазами современ

Высказав, таким образом, гласно и притом в наиболее распространенном органе печати, постоянным читателем которого был, несомненно, и Плеве, мой взгляд на основной вопрос всего крестьянского быта, я мог предполагать, что взгляд этот ему известен, и посему настаивать на нем не имел основания. Впоследствии оказалось, что это было не так.
Как бы то ни было, я, разумеется, согласился на предложение Плеве и затем поспешил ознакомиться в земском отделе с выработанным проектом. При этом из разговоров с чинами земского отдела выяснились два обстоятельства: во-первых, что сословное крестьянское общественное управление признано подлежащим сохранению и что об образовании всесословной волости, иначе говоря, мелкой земской единицы, речи быть не должно, а во-вторых, что едва ли не главной причиной признания необходимости пересмотра крестьянских узаконений было желание Витте по возможности сократить общий размер сельских сборов, отвлекающих часть крестьянских средств из касс государственного казначейства, куда они должны были бы поступить в виде окладных сборов и выкупных платежей, по коим за крестьянами числились все возрастающие недоимки. Та же мысль руководила Витте, когда он проводил в 1901 г. при помощи Сипягина закон о предельности земского обложения. В этих же видах он убедил Сипягина приступить к пересмотру крестьянских законоположений. В полном соответствии с этим в Министерстве внутренних дел в первую очередь была поставлена разработка нового положения о мирских крестьянских сборах, даже вне всякой связи с общим планом перестроения крестьянского общественного управления, который никем, впрочем, не составлялся и не обдумывался.
Вскоре затем последовало и само рассмотрение проекта земского отдела под председательством Плеве при участии двух товарищей министра внутренних дел, А.С.Стишинского и П.Н.Дурново, а также двух помощников управляющего земским отделом, Я.Я.Литвинова и Г.В.Глинки. В этом заседании мне ничего не стоило разбить рассматривающийся проект и одновременно в кратких чертах указать, что вопрос о мирских сельских сборах не может быть вообще сколько-нибудь правильно разрешен до отделения сельского общества, ведающего определенные хозяйственно- административные дела общего значения, от земельной общины, являющейся чисто экономическим союзом или, вернее, просто собранием совладельцев определенного земельного имущества. Отделение это, говорил я, тем более необходимо, что в действительности сельские общества часто не совпадают по их составу с земельными общинами: одни из них со стоят из нескольких отдельных земельных общин, другие, наоборот, заключают лишь часть членов какой-либо одной земельной общины. Особенно часто встречаются у нас крупные, так называемые разнопоместные селения, т. е. принадлежавшие до освобождения крестьян нескольким владельцам и потому состоящие из нескольких отдельных земельных общин и имеющие столько же отдельных сельских сходов, сколько общин они заключают. Вследствие этого дела, касающиеся всего селения, взятого в совокупности, не имеют органа для своего разрешения.
На мою критику с большим волнением отвечал Литвинов, оказавшийся, чего я не знал, автором проекта, втайне, по-видимому, надеявшийся быть самому назначенным управляющим земским отделом. К несчастью для себя, Литвинов, не отличавшийся вообще красноречием, был, кроме того, заикой, причем, как это бывает с заиками, при волнении всегда заикался больше обыкновенного. Понятно, что при таких условиях его защита проекта не могла отличаться ни живостью, ни убедительностью, а лишь вызывала у Плеве его обычную сардоническую улыбку. Говорил затем, разумеется, Стишинский, причем не столько защищал разбиравшийся проект, сколько старался выгородить и защитить своего сотрудника Литвинова.
Будучи, несомненно, знатоком действующих узаконений о крестьянах, Стишинский не мог, однако, не признать правильности моего заявления о несовпадении сельских обществ сословно-административной самоуправляющейся общины, обладающей, следовательно, публично правовым характером, с земельной общиной — единицей чисто хозяйственной, частноправового свойства, но при этом указал, что на практике это различие значения не имеет, что крестьяне к нему с давних пор привыкли, причем легко разбираются в характере подведомственных сельскому сходу дел, образовывая при встречающейся надобности либо частные сходы, состоящие из одних членов земельной общины, для разрешения вопросов, касающихся лишь последней, либо соединенные сельские сходы для рассмотрения дел, интересующих все разбитое на отдельные сельские общества, но составляющее одно целое селение.
 
Стишинский, верный себе, отстаивал, таким образом, действующий закон, признавая, однако, поневоле его по меньшей мере формальную несообразность. Признаюсь, не без трепета ожидал я, к какому решению придет Плеве: от этого решения зависела, несомненно, и моя судьба, но зависело, кроме того, и направление, по которому пойдет пересмотр положения о крестьянах. Действительно, намеченный мною план состоял в том, чтобы выработать такой проект нового положения о крестьянском общественном самоуправлении, который можно было бы путем самого незначительного изменения и дополнения превратить в положение о всесословном сельском обществе и волости. Но для этого необходимо было прежде всего формально выделить в отдельный институт гражданского права земельную общину по необходимости, по своему составу строго сословную, ввиду почитавшегося священным и неприкосновенным закона о неотчуждаемости надельных земель в руки лиц иных, кроме крестьянского, сословий. Коль скоро это было бы достигнуто, достаточно было ввести всех владельцев входящих в состав ее территории недвижимых имуществ, чтобы получилась волость всесословная, т. е. мелкая земская единица, которую я гораздо позднее, а именно весной 1914 г., тщетно старался отстоять в Государственном совете от натиска правого крыла верхней законодательной палаты: выработанный в то время Министерством внутренних дел проект образования этой низшей всесословной самоуправляющейся ячейки, принятый Государственной думой и защищаемый, правда довольно вяло, правительством, был Государственным советом, как известно, отвергнут[215].
В 1902 г. мой расчет был основан на том, что выработанные Министерством внутренних дел проекты новых положений о крестьянах должны были быть переданы ранее их представления на законодательное утверждение на обсуждение на места при ближайшем участии местных деятелей. Вот на них-то я и полагался, уверенный, что они внесут в выработанные министерством проекты те небольшие по форме, но весьма значительные по существу изменения, которые приведут к осуществлению издавна горячо проповедуемой ими мысли о необходимости разрушения той, установленной законом, непроницаемой перегородки, которая отделяла крестьян от лиц всех остальных живущих на земле сословий и тем образовала из них отдельную замкнутую касту. Само собой разумеется, что по господствовавшим в то время в правительственных кругах убеждениям, разделявшимся, как я это узнал, и Плеве, провести этот контрабандный товар можно было лишь с крайней осмотрительностью и под весьма консервативным флагом, но мне все же казалось, что при сколько-нибудь изменившихся условиях мои предположения могут осуществиться без особых затруднений. Надо было лишь с места поставить весь пересмотр положения о крестьянском общественном управлении на такие рельсы, которые в конечном результате неминуемо привели бы к преследуемой цели. Отделение сельского общества от земельной общины такими рельсами, несомненно, и было. Понятно поэтому, с каким нетерпением ожидал я, как выскажется по этому вопросу Плеве, мнение которого в ту минуту было решающим.
В этом отношении мне помог небольшой инцидент, возникший еще до того, как Плеве высказал свое решение, и ярко обнаруживший, на сколько сам он был мало знаком с условиями крестьянского быта, причем не большую осведомленность в этом отношении выказали и чины земского отдела со Стишинским во главе.
Дело в том, что при моих дальнейших объяснениях и контр-возражениях я, между прочим, указал, что между общинным и подворным крестьянским землепользованием, в особенности по отношению к общинам, фактически не производящим переделов общинной земли, существенной разницы нет. Разница эта сводится к тому, что общинник лишен права продажи состоящего в его пользовании земельного надела, тогда как владелец подворного участка надельной земли правом этим обладает. При этом в местностях, где общинное и подворное землевладение соприкасаются на практике, в давно не переделявшихся общинах происходит и продажа надельных участков, однако преимущественно односельчанам.