Черты и силуэты прошлого - правительство и общественность в царствование Николая II глазами современ

Неисчерпаемым кладезем познаний в области крестьянского законодательства и аграрного вопроса был в земском отделе Д.И.Пестржецкий, впоследствии читавший курс крестьянского права в Училище правоведения и вследствие этого присвоивший себе после эмиграции из Советской России в Берлин звание профессора, хотя никогда таковым не был, ибо ни малейшей ученой степенью не обладал. Весьма любопытный тип представлял этот человек. Больших познаний в какой-либо определенной области с меньшей способностью разбираться среди них и прийти на их основании к определенному выводу я в жизни моей ни у кого не встречал. Если прибавить, что Пестржецкий отличался, кроме того, необыкновенным самомнением, большим честолюбием и немалым чванством, то станет ясно, что ни к какому творческому делу приспособить его было нельзя. Впрочем, утверждали, что свои имущественные дела он умел вести превосходно, я же знаю лишь то, что, унаследовав от какого-то дяди большое состояние в Полтавской губернии, он кстати и некстати говорил о своем обширном сельском хозяйстве и как-то противно кичился своим богатством. В земском отделе он ведал делами горнозаводских крестьян, земельное устройство которых не было завершено до самой революции, причем составлял по этим делам обширнейшие рапорты в Сенат[231]. Ввиду их спорности и огромных замешанных в этих делах интересов, они все неизменно доходили до Сената по жалобам на решения губернских присутствий со стороны либо крестьян, либо владельцев горнозаводских имений. Дело о землеустройстве горнозаводских крестьян несомненно требовало коренного разрешения ряда принципиальных вопросов в законодательном порядке. Заняться этим делом мне решительно не было времени, и я поневоле предоставил ему следовать своим прежним ходом, крайне медленным и не всегда согласованным в смысле однородности постановляемых по ним отдельных решений. Я, впрочем, несколько раз пытался разобраться в некоторых отдельных делах при участии Пестржецкого, знавшего наизусть все касающиеся их узаконения, равно как разъяснения Сената, но никогда не мог добиться определенного ответа на обращенные к нему вопросы. На каждый вопрос он отвечал градом цитат из кассационных решений Сената, но ответить определенно «да» или «нет» на поставленный вопрос он решительно был не в состоянии. Поручить при таких условиях принципиальную разработку вопроса об окончательном землеустройстве горнозаводских крестьян Пестржецкому было бы бесполезно, а допустить этого путаного человека до работы по выработке новых положений о крестьянах было бы просто вредно. Устранение от этой работы Пестржецкий, разумеется, почел за кровную обиду и невероятное с моей стороны легкомыслие; иметь такого знатока крестьянского права и не привлечь его к переработке этого права в целях согласования его с изменившимися условиями жизни Пестржецкий мог объяснить только завистью к нему и даже, быть может, боязнью, что я сам при этом обнаружу свое невежество в этих делах. Мнение это он мог считать тем более обоснованным, что всяким порученным ему делом он занимался с любовью и с полной беспристрастностью. Труженик кропотливый и дотошный, он в свои печатные труды по аграрному вопросу включал множество фактических, преимущественно статистического характера, драгоценных данных, но какие-либо новые мысли или хотя бы ясно изложенные выводы труды эти не заключают. Этим же качеством отличается и изданная им в 1922 г. брошюра под заглавием «Около земли»[232]. Это — драгоценный, но сырой материал для выяснения последствий проведенных большевиками земельных реформ. Что же касается курса крестьянского права, который Пестржецкий читал в Училище правоведения, то нельзя себе представить ничего более путаного и непонятного. Читая этот курс, я невольно жалел его несчастных слушателей, вынужденных сдавать по нему экзамен. Достойны сожаления, впрочем, и сенаторы 2-го (крестьянского) департамента, куда Пестржецкий был назначен незадолго до революции. Могу себе представить те пространные и путаные речи, которые они вынуждены были от него выслушивать по поводу всякого разбираемого ими дела.
 
Перебирая в памяти моих бывших сотрудников по земскому отделу, я не могу не упомянуть еще некоторых из них, настолько мне приятно, живя за рубежом и оплакивая дотла разрушенную великую и бесконечно дорогую родину, мысленно остановиться на том времени, когда я по мере моих сил и разумения стремился содействовать ее укреплению и развитию. При этом я должен отдать справедливость моему предместнику по управлению земским отделом Г.Г.Савичу. Талантливый, способный, знающий и умеющий работать, но ленивый и не интересующийся никаким делом по существу, он обладал особым даром разбираться в людях и подбирать не только толковых, но прямо выдающихся работников. Земский отдел заключал 16 делопроизводств, из которых каждое ведало какой- либо отдельной важной отраслью, и почти все заведующие ими были не только вполне на своем месте, но, можно прямо сказать, лучшего выбора едва ли можно было сделать. Не интересуясь сам делом, Савич не мог, разумеется, использовать столь удачно им же выбранных людей в полной мере их сил и знаний. Предоставленные самим себе, но вместе с тем лишенные возможности по собственному почину возбуждать какие-либо общие вопросы и вообще проявлять какую-либо инициативу, они поневоле вынуждены были при Савиче ограничиваться рутинным рассмотрением текущих дел, да и от этого их отвлекало постоянное составление бесчисленных справок по ним для представления их Сипягину, который, как я упоминал, воображал, что может из Петербурга разрешать местные, не имеющие принципиального значения дела. Впрочем, в земском отделе составление справок приняло необычайные размеры и по другой причине, а именно вследствие изумительной лени самого Савича. Знакомиться непосредственно с каким-либо делом он не имел вовсе обыкновения; не довольствовался он при этом и устными по ним докладами своих сотрудников, а непременно требовал от них представления письменных по ним справок, заключающих сжатое, но ясное изложение всего дела, к которому они относились. Порядок этот почитался в отделе настолько нормальным, что он сохранился и после ухода Савича, и служащие в отделе были даже несколько удивлены, когда я его, тотчас по вступлении в управление отделом, всецело раз и навсегда отменил. Это, казалось бы ничтожное, обстоятельство сразу изменило отношение к делу едва ли не всех заведующих делопроизводствами, что мне впоследствии неоднократно свидетельствовали мои ближайшие сотрудники. Вообще, Савич не только не поощрял никакого проявления инициативы у своих подчиненных, а, наоборот, относился отрицательно, чтобы не сказать враждебно, к возбуждению ими каких-либо, безразлично крупных или мелких, общих вопросов. Однако достаточно было предоставить им свободу в этом отношении, чтобы тотчас выяснилось, насколько большинство служивших в отделе относилось не только с интересом, но и с любовью к порученному им делу. Так, по инициативе моих сотрудников в земском отделе были произведены работы, в которых давно чувствовалась настоятельная потребность. Были, например, пересмотрены все изданные со времени освобождения крестьян, т. е. за сорок лет, относящиеся к крестьянскому делу циркуляры министерства, число которых достигало нескольких сотен, причем оказалась возможность преобладающее большинство их отменить, а оставленные, в весьма незначительном числе, в силе изложить в виде кратких, легко усвояемых тезисов, что, несомненно, облегчило работу местных учреждений. Еще большее значение имело издание наказа земским начальникам в их административной деятельности, в котором, между прочим, были определены границы применения земскими начальниками их дискреционной власти в отношении наложения штрафов и заключения под арест проживающего в пределах их участка крестьянского населения. Наказ этот был составлен И.М.Страховским и предварительно его утверждения подробно обсужден и рассмотрен группой лиц, служащих в отделе, большинство которых начало свою службу в местных крестьянских учреждениях. Составление подобного наказа должно было бы сопутствовать самому учреждению института земских начальников, но за истекшие с тех пор тринадцать лет исполнено не было, чем, несомненно, в значительной степени объясняются многие дефекты в деятельности этого института. Наконец, были приняты меры, из которых некоторые были осуществлены в законодательном порядке для улучшения личного состава земских начальников: так, лица, не имеющие высшего образования, должны были ранее назначения на эти должности пройти через определенный стаж, а именно состоять в должности кандидата земского начальника при каком-либо губернском присутствии и сдать специальный экзамен. Одновременно при самом земском отделе были образованы специальные курсы для лиц, желающих занять эту должность, и учреждены экзамены для прошедших эти курсы. Для облегчения и упорядочения работы волостных правлений был издан специальный сборник[233], включающий выдержку из 16 томов Свода законов, всех узаконений, которыми эти правления должны были руководствоваться, причем законы эти были приурочены к различным сторонам весьма разнообразной деятельности волостных правлений. Сборник этот скоро сделался настольной книгой в волостных правлениях. По инициативе В.И.Бафталовского, переведенного на службу в земский отдел из саратовского губернского присутствия, человека, вообще отличавшегося живым отношением к делу, было предпринято издание периодического журнала[234], в котором кроме текущих распоряжений правительства и имеющих руководящее значение решений Сената, относящихся до сферы деятельности крестьянских учреждений, помещались статьи по вопросам крестьянского права, выдержки из отчетов по ревизиям местных крестьянских учреждений и был заведен отдел ответов на обращенные в редакцию журнала любыми лицами вопросы по тому множеству недоумений, которое вызывало применение на практике нашего расплывчатого, крайне бедного положительными правилами крестьянского права. Отдел этот приобрел несомненную популярность у местных крестьянских учреждений, о чем можно было судить по количеству получавшихся в журнале разнообразных вопросов. Что же касается самого журнала, то им пользовалась даже общая пресса, неоднократно помещавшая цитаты из него на своих столбцах. Стремлением улучшить должность земских начальников и направить их деятельность в русло строгой законности были вообще преисполнены все служащие земского отдела. Я должен, однако, сказать, что огульные нападки, которым подвергались земские начальники, были по меньшей мере до чрезвычайности преувеличены. Нет сомнения, что в среде института, насчитывающего до шести тысяч человек[235], были лица, не соответствовавшие занимаемой ими должности, но, наряду с этим, множество земских начальников с любовью занималось порученным им делом, причем пользовалось уважением сельского населения, охотно обращавшегося к ним по всем своим разнообразным делам и нуждам. Не подлежит также сомнению, что на ход крестьянского общественного управления институт земских начальников имел, в общем, благотворное влияние. Сама мысль об образовании этого института была, безусловно, правильна, но, к сожалению, извращена приданием земским начальникам судебных функций[236]. Впрочем, по мере уменьшения численности как вообще поместного сословия, так в особенности тех его членов, которые предпочитали жить в своих поместьях, уровень личного состава земских начальников заметно понижался. В сущности, выбирать было не из кого, а пришлый элемент был в общем хуже даже тех местных землевладельцев, которые мало соответствовали этой должности. Завлечь в деревенскую глушь на сравнительно ничтожное содержание людей, могущих как ни на есть устроиться в более или менее культурных городских условиях, было тем труднее, что даже разрешение ими жилищного вопроса было почти невозможно. Помещики жили в своих усадьбах, а где мог поселиться пришлый человек, обреченный жить в пределах определенного сельского участка[237]?