Вперед в прошлое 4 (СИ)

Я остановился и, чтобы подтвердить свои догадки, чуть сдал назад под любопытным взглядом деда.
— Что случилось? Начался обмен? — спросил я у женщины.
Она разразилась таким ругательствами, что боцман заплакал бы. А бабушкин пес — взвыл бы от того, что сила великого и могучего слова свернула его уши в трубочку.
— Суки, тридцать пять тысяч!
— Что? — спросил торгующий рядом мужик.
— Обменять можно тридцать пять тысяч, и все! — зычно объявила она. — А остальное — на книжку! То есть прощайте, деньги. Ну не сволочи, не упыри, а?
На нее посыпались вопросы, а мы пошли дальше.
— То, о чем я предупреждал, — сказал я.
— Но это же меньше, чем у многих зарплата, — задумчиво проговорил дед.
— Завтра начнется паника, — предположил я. — Сегодня только к вечеру народ раскачается, эти — самые шустрые и сообразительные.
Мы двинулись по относительно безлюдной улице к рынку, а оттуда — на конечную нашего автобуса. Я напрягал память, в сотый раз пытаясь оживить детали реформы, но она будто прошла мимо меня, я даже не помню, когда мне в руки попала новая купюра. Вот что родители запаниковали и прогорели, в памяти осталось. То, что сказал деду, я просто спрогнозировал, исходя из опыта взрослого. А так ли оно будет на самом деле?
— Как ты узнал? — спросил дед.
— Подслушал, — солгал я.
Камень с плеч свалился. Огромный многотонный камень. Значит, все — правда. Все мои воспоминания и ядерная война. И правда, что мне удавалось сдвигать время на таймере. Но если мыслить логически, я продолжаю менять мир вокруг себя, соответственно, и на таймер повлиять могу. Не каждый же день мне попадать в ту комнату. Вот бы еще внушать мог, как раньше!
— Сволочи, — процедил дед, сжав челюсти, — ну какие же… твари! В воскресенье людям объявить, когда ничего сделать нельзя! Мы же не скоты, ну зачем же так с нами? Как же любить такую страну, когда она с нами — как со скотами? Раз деньги украли, теперь, вот, опять. Хорошо я в долларах держу, а кто — нет? А старики как? Тридцать пять тысяч — вот во сколько нас оценивают.
Тридцать пять серебряников.
— Наша страна больна. Психически нездорова, — заговорил я. — Но она вылечится. Страна это ведь не горстка упырей, это мы все. Вот это все, — раскинул руки я.
Дед потряс головой и усмехнулся:
— Никогда б не подумал, что обрадуюсь тому, что у народа нет денег! Пропадать нечему. Все отняли.
— Не у всех. Полиняют те, кто научился зарабатывать, — сказал я. — Жирок нагуляли? А ну в загон, сейчас мы вам жир пустим вместе с кровушкой.
Дед часто и неровно задышал, поправил ворот футболки, словно он давил.
Мы двинулись мимо рынка по площади, где чинно шла торговля. Не все смотрели новости и слушали радио. Многие отправились на море или дачу и опомнятся только вечером. Кто-то вообще на работе узнает. Самые ушлые паникеры выбежали сейчас, и, пользуясь неведением продавцов, тратили свои гроши.
Я заметил свою армянку. Вот кто точно пострадает, так это она. Куда она потом рубли денет? В Армению свою повезет? Наверняка изворотливые дельцы придумают нелегальную схему обмена, но курс вряд ли будет выгодным, и половину денег придется отдать посредникам.
Интересно, как все пройдет, как отреагируют люди, правильно ли я все рассчитал, опираясь на весьма скудные знания, и получится ли провернуть свою задумку?
  
Глава 12
 
Убей свой страх
 
Я подбежал к своей армянке, дед потопал за мной.
— О, привет, бизнесмен! — улыбнулась она во все тридцать два зуба.
— Добрый день! Давно приехали? — спросил я.
Мой тон ее насторожил, она напряглась.
— Да вот, ночью товар привезли… А что такое?
— Объявили, что будут менять старые деньги на новые.
— Точно? — не поверила она.
— Да, точно, — кивнул я, и дед тоже кивнул.
— И разрешат поменять только тридцать пять тысяч, — продолжил я. — Остальное сгорит. Так что закругляйтесь, меняйте деньги на баксы, покупайте вещи, еду, пока люди не поняли, что происходит, и все не смели.
Армянка побледнела и схватилась за сердце.
 
— Господи, а я думаю, чего они гребут, как потерпевшие… Где ж я поменяю? Валютчики работают только на прием уж дней пять! Что ж я… Куда ж…
— Вещи. Золото. Что угодно. Мое дело предупредить.
Ее глаза забегали, губы затряслись, она жестом меня подозвала.
— Глянь, какой инжир. Кто ж его купит? Пропадет же весь! — Она сжала виски. — Тебе не нужно, а?
— Ну какой теперь инжир? — развел руками я, но вдруг передумал, вспомнил, что у меня есть тысяча и протянул пятьсот рублей: — А давайте тот, что помягче и точно долго не пролежит.
Она непослушными руками принялась выгребать плоды, роняя их и стискивая, ругаясь по-армянски. Взвесила мне кило двести.
— Спасибо, — поблагодарила она и постучала в салон «москвича», прокричала своему мужу: — Вставай! Тут такое…
Получается, помогая своим, я делаю хуже кому-то незнакомому. Сейчас армянка спустит все деньги, и теперь уже этот кто-то не будет знать, куда их девать. Продавая мелочевку, взятую в Москве, я буду наживаться на чужом горе. Если б не таймер, на который я, возможно, буду влиять, вряд ли об этом задумался бы. А теперь…
Не сделаю ли я хуже?
— И опять мы нищие, — проворчал дед. — Кто-то только вылез, только голову поднял. — Он крутнул кулаками, будто сворачивает кому-то шею. — И опять с нуля.
Мы подошли к пустой остановке с расслабленными пассажирами. Они все еще в оке циклона и не видят, как приближается смерч, не слышат, как перемены играют траурный марш их надеждам. Еще несколько часов — и их захватит, закружит паника и шмякнет об стену.
А кто-то укрылся в бункере неведения, для таких перемены пройдут незаметно.
Как же хорошо, как же благодатно было в будущем!
Нам повезло: рейс не отменили, автобус пришел вовремя, и был он полупустым. Деду даже место досталось, одиночное, возле задней площадки. Я остался стоять, думая, что вот сейчас мы отметим дедов приезд, а потом надо зарабатывать рубли на обмен. Сто тысяч спокойно можно брать. Даже чуть больше, если попросить Леху Каналью.
Но была одна проблема: как только у овец паника, и они начинают метаться, на охоту выходят волки. Одному мне на промысел, на рынок то есть, идти опасно.
Когда на карманные расходы не было совсем, казалось, что сто долларов — великая сумма. Думал, проверну свою задумку — заработаю на стартовый капитал, ведь путь в Москву тогда был закрыт. Теперь же они не казались такими уж критичными, и по морально-этическим соображениям хотелось забить. Но тогда сгорят двадцать штук, которые в товаре. Куда нам столько мыла и носков? А мне нужен мопед.
Дед молчал. Смотрел в окно, и в его зрачках отражались не просто пейзажи — титрами мелькали кадры из прошлого. Он чуть остановку не проехал, пришлось тронуть его за плечо.
— Деда, нам выходить.
Он перекинул сумку через плечо. Выйдя, огляделся — будто погладил взглядом горы, помеченную зеленью речку, сейчас превратившуюся в ручей, крыши домов и заборов, серого кота, перебегающего дорогу.
— Где вы жили с бабушкой и отцом? — спросил я.
Он указал на наш дом:
— Этого дома еще не было. В двухэтажном общежитии недалеко от моря.
«Где живет Алиса», — догадался я.
— А мы живем именно в этом.
— Хороший дом, — кивнул дед, поправил сумку тяжелую сумку с кофе и его вещами, и мы пошли.
Когда поднялись по лестнице на наш этаж, дверь отворилась прямо перед нами — все уже заждались. В квартире пахло мясом, а значит — праздником. Думал, мама выйдет свекра хлебом-солью встречать, но нет, она торопливо с ним поздоровалась, уставилась на меня и воскликнула:
— Ты был прав!
Я аж опешил, но вопрос задать не успел, она добавила:
— Меняют деньги!
Вспомнились детали этого дня в той несвершившейся жизни: кто-то забежал в гости и возопил, что все пропало, деньги сгорают! Обманывают и обирают! И мать с одобрения отца побежала тратить накопления — те самые, отложенные на телевизор, потому что накануне и она, и отец получили зарплаты и не укладывались в лимит. Потом он долго долбал мать, что-де зря все спустила, вон сколько теперь можно обменять! А сколько именно — не помню. Значит, точно больше тридцати пять. Пятьдесят? Больше?