Вперед в прошлое 4 (СИ)
Он еле сдерживал смех. Подождал, пока я займу место на диване, и, давясь смехом, поделился:
— Прикинь, записать, как Ян воет. Кому-то звонить по телефону, включать вой… а-ха-ха.
— И что? — спросила слушавшая его Наташка.
— А ты представь, какие у них там будут рожи, а-а-ха-ха!
Я улыбнулся. Не столько от прикола, сколько от мысли, что в этом дурном возрасте — с десяти-одиннадцати до тринадцати — смешным кажется все, какую глупость ни ляпни. Два года назад мы с Ильей чуть не лопнули со смеху, наблюдая за тем, как ползет жук, вскидывая лапки так, словно танцует ламбаду.
Борис выклянчил у бабушки ненужную кассету с песнями Вайкуле, и они с Юркой уволокли магнитофон — записывать глупости и хулиганить по телефону. Взрослые предались воспоминаниям, мы с Наташкой — чревоугодию. Потом Наташка меня удивила: с разрешения бабушки она собрала тормозок для Яна, рассказав, что у нас в подвале живет хороший сирота с обожженным лицом, и его очень жалко.
Когда мы уже раздулись от обжорства, бабушка торжественно водрузила на стол торт-медовик с кремом из сгущенки, все взяли по маленькому куску.
Так просидели мы до пяти вечера, уже на выходе бабушка вручила мне огромный пирог-манник.
— Это тебе в подвал. Тебе и твоим друзьям.
На остановку мы отправились все вместе, но без Канальи, он прочно обосновался в бабушкином гараже. А я думал о толстяке Тимофее. Выжил ли он после тренировки? Смог ли встать с кровати утром? Не запилила ли его до смерти бабка? Когда думал о ней, почему-то представлялась фрекен Бок.
Пока доехали до базы, растрясли наеденное — ушло у нас на дорогу чуть больше полутора часов. О, где ты, мой мопед⁈ Восстань из мертвых, поддайся магии неркоманта Канальи!
В подвале были только Илья с Яном. Малому выдали тормозок — Илья отнес его в холодильник, как и пахнущий ванилью манник, потому что перед тренировкой нельзя набивать живот.
Вернулся друг не один. На негнущихся ногах, походкой раздувшегося робота Три-пи-о из «Звездных войн» топал Тимофей. Точнее, походка была этого робота, а объемы — Эр-два-дэ-два. Илья положил руку ему на плечо:
— Мужик, не сдался!
Толстяк гордо вскинул оба подбородка, подошел к деду и показал ему коричневый пузырек с белой субстанцией и сразу же стыдливо спрятал. Наташка шепнула на ухо:
— Эта штука от пота, чтобы не вонять. Мы спасены!
Но насчет «спасены» она ошиблась. Началась тренировка, и я понял, что после статики и от непривычной нагрузки болят мышцы ног. Причем, судя по страдальческим выражениям лиц, — не только у меня, и сегодня дед не зверствовал, а уделил внимание отработкам ударов в движении.
Как старался Тимофей! Он просто из шорт выпрыгивал! Строил зверские рожи — наверное, воображал на месте деда своих обидчиков. Вот как придет в школу, как наваляет всем! Раньше и я об этом мечтал, но что-то мешало бросить жрать и начать тренироваться. Каждый раз думал — вот завтра так точно! Но то уроков было много, то лень рано вставать, то холодно на улице или дождь, а потом — жара. А надо просто сделать первый шаг, он самый трудный. Решиться, что не в понедельник, который не наступит никогда, а сейчас. Потом — второй шаг, третий, четвертый, пятый, и уже сам не замечаешь, как идешь.
Толстяк сделал второй шаг. В планке у него тряслись руки, словно он боролся с перфоратором, но Тим не падал. Под конец тренировки у него дрожали ноги так, что он весь вибрировал, но парень не сдавался. Ему было так тяжело, как если бы каждому из нас сейчас прицепить по рюкзаку в пятнадцать килограммов и заставить отжиматься.
А когда после тренировки Илья рванул домой и приволок манник и термос с чаем, Тимофей отвернулся и проговорил:
— Спасибо, шифу. Всем пока, я пошел.
— А он дойдет? — с сомнением спросила Алиса.
— Если нет, мы найдем его тело. Нам же по пути, — сказал Борис, и Димоны заржали.
— А дотащите? — давясь смехом, спросил Чабанов.
Минаев старался не ржать, стеснялся деда, но покраснел и раздул щеки так, что аж глаза вылезли. Увидев это, Боря с набитым ртом упал на мат и затрясся, а, прожевав, указал на него пальцем:
— За-закипает-пф-ф!
Все грянули смехом. Димон сдулся, но остался красным.
Перекусив — каждому досталось по маленькому кусочку, и дед не стал запрещать — мы разошлись по домам. Борис специально изображал ищейку, рыскал по канавам и кустам, то тело Тимофея не нашел — толстяк справился и завтра тоже должен был прийти.
Борис предложил:
— Дед, а давай ночью в море искупаемся! Оно светится!
— И маму возьмем, — напомнил я.
Наташка возражать не стала.
Мама была дома и плескалась в душе — как раз дали воду до одиннадцати.
— Я следующая! — заняла очередь Наташка.
Я ходил туда-сюда по комнате и подбирал слова. Мне казалось очень важным уговорить маму пойти с нами на море, не верилось, что вот такой вариант мамы — любящей и понимающей — останется навсегда, тревожила мысль, что вернется та, что орет и раздает затрещины. А так окунется в звезды и уже никогда не захочет становиться прежней.
Мои мысли оборвал нервный и настойчивый стук в дверь. Наташка была ближе к выходу, выглянула в глазок и объявила:
— Там тетка какая-то.
— Наверное, опять в секту вербовать будет, — предположил дед.
Я подошел к двери, посмотрел в глазок и обомлел: у порога стояла Анна Лялина. Выпуклое стекло глазка искажало ее лицо, наверное, потому Наташка ее и не узнала. А может, просто не видела ни разу и не интересовалась, что ж за бабу нашел отец.
Что заставило ее прийти?
Глава 19
И грянул гром
Из ванной выглянула мама, вытирающая голову полотенцем.
— Кто там? — спросила она.
Я ответил шепотом:
— Анна Лялина, папина новая жена.
Мама вмиг позеленела, Наташка прокричала:
— Не впускай ее! Пусть катится к черту!
После того, как Анна мне помогла, совесть не позволяла ее прогнать, но и впустить Лялину я не мог, это было бы предательством по отношению к матери.
Из кухни выглянул дед, и Наташка объяснила, да так громко, чтобы и соседи слышали:
— Любовница отца приперлась! К нам! Телевизор назад требовать? Какого хрена ей надо? Да я ее с лестницы спущу! — Она рванулась к двери, но дед ее перехватил.
Из детской высунулся встревоженный Борис, он-то тоже с Лялиной знаком. Наверное, ему не хотелось ее спускать с лестницы. Пока мы тупили, Анна затарабанила в дверь кулаками и прокричала:
— Откройте! Пожалуйста! Рому застрелили!
Меня будто молнией долбануло, и я оцепенел. Как⁈ Вспомнилась умершая раньше срока баба Валя. Черт, это ведь моя вина! Если бы не я, он бы жил и дальше!
Мама шумно сглотнула, отодвинула меня и открыла дверь. Лялина стояла на месте, не решаясь войти, бледная, с распухшим от слез лицом. Но даже несмотря на это, оно оставалось неподвижным, как у восковой куклы.
— Потом, — дрогнувшим губами шепнула она. — Спустите меня с лестницы, убьете — что хотите делайте, — лепетала она, а по неподвижному лицу текли слезы и расползались пятнами на атласной блузке.
Дед за руку втащил ее в квартиру, она брякнулась на колени перед мамой, сложила руки на груди:
— Обещаю больше к нему не подходить. Уволиться. Уехать. Только пусть живет. Помогите!
Наташка убежала на балкон, Борис заревел, мы с мамой так и стояли, не в силах сдвинуться с места. Дед вздернул Лялину на ноги, встряхнул.
— Живой?
Она закивала.
— Стреляли. Пробили легкое… Кровь. Нужна кровь, у него третья отрицательная, в больнице такой нет, на работе есть у одного, но у него гепатит. Помогите!
Я, Борис, Наташка были «положительные», как и мама, а потому наша кровь не подходила. Дед схватил Лялину за руку и потащил из квартиры со словами:
— У меня третья отрицательная. На чем ехать?
— Ма… машина…
По телу прокатилась волна жара, возвращая способность соображать, и я рванул за ними, настиг уже на улице, когда они садились в ментовский «бобик». Не дав закрыть дверцу, я уселся рядом с Лялиной и заявил: