Американец. Неравный бой

Левая рука проскальзывает под спину, в гранатный подсумок – там кольт. Правая уже вскидывает выхваченный из кобуры ПТТ.
Пам-пам! Пам-пам!
Двумя «дэйбл тэпами» из «тэтэшника» срезаю двоих врагов. Автоматчики минус. Рядом коротко огрызается «маузер». Еще один противник замертво падает, выронив из ослабших рук оружие. Двое выживших пытаются залечь. Один из них погибает в падении – пуля из кольта ударяет его в лицо. Во второго не попадаю, он уже залег.
Ох-ох-ох! Пятеро – это еще цветочки. Метрах в пятидесяти позади первой пятерки движется не меньше отделения, контуры красные, но тусклые. Опасность от них минимальная. Пока что. Оп, танк слева, но контур вовсе отсутствует – бронетехнике не до нас.
– Встать! – Голос стальной, холодный, совсем не мой. Но звучит из моего горла. Юра как ужаленный вскакивает. – Помоги подняться. – Друг хватает за руку и рывком ставит меня на ноги. Резкое движение откликается сильной рябью перед глазами и слабостью в конечностях. Ноги подкашиваются, на одном месте устоять не удается – меня сильно качает. Чувство такое, словно и пьян и трезв одновременно. Дышать из-за рывка стало сложно, жадно хватаю воздух ртом. Одно хорошо – мысли кристально чисты. Пора действовать. – Отходим и защищаемся.
Что за дьявол вселился в меня, я не знаю, но с ним я уже свыкся. А что за чертовщина творится с другом – это мне предстоит понять. Он словно белка на кофеине мечется влево-вправо, рисуя загадочные фигуры высшего пилотажа, перекатывается, прыгает в воронки и ловко выскакивает из них, стреляет точно и быстро. И при всем при этом он ни на мгновение не вышел из поля моего зрения. Его действия кажутся очень правильными и действенными – противник не может попасть в него, предсказать следующий шаг стрелка невозможно. Фонтанчики вырастают там, где пограничник был миг назад. Да и я сам, в меру моих резко ограниченных возможностей, двигаюсь, укрываюсь, отстреливаюсь. Акробатикой не увлекаюсь, не в том состоянии мое тело, но от воронки к воронке двигаюсь как можно быстрее и постоянно виляю, выписывая мудреные зигзаги.
Проклятие! Вот уже второй раз промахиваюсь. То ли дистанция слишком велика, то ли рябь мешает… Смотреть все сложнее, и дышать тоже… Черт! Ноги подкосились, улетел в воронку. О-о-ох… Не могу поднять правую руку. Нет, так нельзя. Черт-черт-черт! Почему все темнеет? Нет! Только не теряй сознания, Артур! Только не теряй сознания!..
В поле зрения мелькает фигура Юры, он вскакивает после переката и бросается ко мне. Над головой кто-то нависает, его рука выхватывает у меня «тэтэшник» и тут же стреляет куда-то. Юра пригибается, отскакивает в сторону, со ствола «маузера» срывается вспышка.
Резкий рывок. Меня тащат. Схватили за ворот куртки и тащат. Так, я вижу врага, и тело кое-как, но откликается. Значит, открыть огонь! Кольт мягко толкается, отправляя в цель тяжелые пули. Затвор отошел на задержку. Пустой магазин прочь, новый в приемник. Огонь, огонь!..
Еще рывок – и все. Кина не будет, электричество кончилось… Что-то чувствую, но далеко, ощущение, что душа уходит от тела, такими далекими кажутся физические чувства. Я умираю? Плохо. И обидно. Хотя почему же обидно? Сережа жив. Юра тоже. Может, и им суждено погибнуть, но сейчас я их защитил. Их спасут – в этом нет сомнения. Флотилия сомнет врага. Из города вот-вот подойдут наземные силы… Мой долг выполнен. Наверное. Мне уже можно отдохнуть…
– Полундра! За Родину! Ура-а-а-а-а-а!..
Это что за наваждение? Вздох, переломанные ребра острыми ножами режут изнутри, боль пробуждает разум. Хочется закричать – и не получается. Даже кашлянуть нет сил – любое движение порождает боль, а боль порождает движение. Адский круг. И я еще жив.
– Go! Move up, marines! [54]
Это еще интереснее! Бред? И очень сильный, батенька…
– Medic! Over here! [55] – рядом, почти над ухом рвет глотку Хорнер.
– Санитара! – вторит сержанту крик милиционера Горбунова.
 
Открыв глаза, понимаю, что лежу на голой земле. Под голову заботливо подложен мой хаверсак. Слева и справа от меня Юра и Сергей. Оба пограничника стоят в полный рост с оружием в руках, прикрывая меня от возможной опасности. Увидел глаза Юры – и мне стало не по себе. Там пустота! Жуткая пустота. Мне хватило мимолетного взгляда, чтобы узреть это. Им сам черт не брат!
– Отставить… – шепотом, сдерживая кашель, прошептал я. Молчаливые стражи вздрогнули и перевели взгляды на меня. Лица преобразились, в глазах появилась мысль, их отпустило нечто, что заставляло держаться до этой секунды. «Серое» состояние действует и на них? Но как? Они тоже им владеют?..
А, это мелочи… Потом подумаем. Другое важно. Все ли живы? И что вообще происходит?
Все живы. На лицах боевых товарищей усталость, но глаза горят огнем. Они с удивлением смотрят на то, как на наш берег по обе стороны от моста высаживаются морпехи. И американцы, и русские. Я вижу лишь борт одного пароходика и пробегающих по его палубе солдат. Что творится на берегу – не видно, окружающие перекрывают обзор. Слышу лишь, как высадившаяся морская пехота, поддерживаемая огнем кораблей, идет в атаку…
– Санитар! Скорее сюда!..
А мы сами-то вообще где? О, мы ведь под мостом! Над головой серая полоса бетонного пролета моста. Откуда-то из-за головы высоко вверх двумя колоннами убегает мощная опора. И там, наверху, у пересечения опор и пролета, на небольшой решетчатой площадке лежит ящик. От него к центру моста бегут провода…
Завороженный пугающим зрелищем, сознавая, что же это такое, я не заметил, как меня обступили новые лица. Вижу, что кто-то возится рядом со мной, но оторвать взгляда от ящика не могу. Хочется закричать…
– У ньэго пэрэломы! – с ярким акцентом заговорил американец. Он взволнован, но не нервничает. – Ribs, ribs. You got it? [56]
– Да, ребра. Надо расстегнуть куртку… – Боль в груди простреливает.
– Растудыть его в качель! Да у него все синее!
– Shi-i-it! How can it be? [57] Кто йего так?
Над головой нависает худощавое лицо молодого парня, бескозырка на его голове лихо заломлена на затылок. Цепкие глаза бегают, что-то замечают, оценивают.
– Лицо в крови, он кашлял кровью! Грудная клетка синяя, переломы ребер… У него гемоторакс и внутреннее кровотечение! Кровь горлом пошла… Его срочно надо доставить на «Каманин» к хирургу! Понимаешь?
– Да! How he’s still alive? Как, он йесчо жив? Nonsense!.. [58] – всплескивает руками американец.
– Жив, и будет жить, если поможем ему, союзник! Ему кололи морфин?.. – Моряк оглядывается на присутствующих.
– Не знаю… – неуверенно отвечают со стороны.
– Д… да… Я колол себе… – Медики круглыми глазами смотрят на меня. – Смо… Смотрите туда. – Правая рука опять не желает подниматься. Подымаю левую и кое-как указываю наверх.
– Don’t move, sir! What is it? [59]
Все поднимают взгляд.
– Едрить твою налево… – Емко и в самую точку.
Все замерло на секундочку, а потом взорвалось дикой суетой. Меня подхватили и бесцеремонно переложили на носилки. Боль от лишних движений лишь усилилась. Рядом громко заговорили, но кто и о чем – не понять, все размывается.
Еще секунду – и стало очень спокойно и легко. Тихо так, безмятежно…
Отдых, отдых и еще раз отдых! Помирать расхотелось, надо просто поспать… А потом основательно поесть! Да-а-а…
Мне ничего не снилось, ничто не тревожило, не раздражало. Только боль, далекая, слабая, но не утихающая, сопровождала меня через тьму глубокого сна. Удивительно, но спалось мне легко и спокойно. Сколько длилось мое забытье – не скажу, но когда открыл глаза, почти сразу осознал, что нахожусь на корабле. Общая обстановка небольшого, узкого помещения без вариантов указывает на то, что это – каюта. Приятные деревянные лакированные стены, низкий потолок, узкая кровать, такой же узкий проход между кроватью и стеной, маленький столик в дальнем углу. В воздухе витают запахи хлорки, каких-то лекарств, пробивается легкий, слабо уловимый запах машинного масла… Несмотря на все это – мне уютно и спокойно…