Мы встретились в декабре (ЛП)
— Как думаешь, сможешь долго прожить с нами? — он начинает складывать тарелки.
— Нет, — твердо говорит Бекки, хлопая его по руке. — Я сделаю это утром. Это вечер для того, чтобы получше узнать друг друга. Когда мы все соберемся и устроимся, мы сможем разобраться с распорядком дня на кухне и со всеми этими скучными вещами, но сегодня у нас «Маргарита». Ночь только начинается. Давайте поиграем в игру с именами.
— О боже мой, — я закатываю глаза, глядя на нее. В каждом вечере есть момент, когда она настаивает, чтобы мы это сделали. Прежде чем кто-либо еще осознает, что происходит, она достает пачку стикеров и раздает их. — Каждый должен написать имя кого-нибудь известного и наклеить его на лоб человека слева от себя.
— И подумать только, что Роб пропускает, — говорит Алекс, прижимая записку к моему лбу. — Хочешь еще выпить?
У меня уже отчетливо кружится голова, но я киваю. Это моя новая лондонская жизнь. Я могу пить текилу и есть авокадо на тосте и быть спокойной. Что ж, круто. Круче, чем я жила дома. Не то чтобы дома было что-то плохое, конечно. Я проглатываю небольшой комок грусти, который подкрадывается ко мне из ниоткуда — просто при мысли о том, что бабушка Бет осталась там, а я проделала весь этот путь сюда. Она уже потеряла дедушку, а теперь я тоже ухожу.
— Божечки мои, — восклицает Бекки, увидев имя, написанное у меня на лбу. Она фыркает от смеха.
— Я женщина? — спрашиваю я, когда подходит моя очередь.
— Думаю, ты бы сказала, что феноменальная, — отвечает Алекс, улыбаясь мне.
Эмма угадывает свою почти сразу (думаю, она рада, что ей досталась роль Меган Маркл), и в мгновение ока остаемся только мы с Алексом, отчаянно пытающиеся понять, кто мы такие.
— У меня уникальная белокурая прическа?
Мы прыскаем от смеха.
— У меня мания величия? Правда ли я лучший президент за всю историю президентов? Является ли это самым важным стикером, важнее и лучше, чем любые другие стикеры, которые когда-либо были раньше?
Алекс уже догадался, но он так сильно смешит нас своими ужасными впечатлениями о Дональде Трампе, что мы все сгибаемся пополам, а мой стикер падает у меня со лба на пол, и я не могу удержаться, чтобы не взглянуть украдкой.
— Я … Ким Кардашьян? — я торжествующе сажусь, размахивая в воздухе стикером.
— Ага, — Бекки забирает его у меня. — Ты, конечно, жульничаешь, но ты определенно Ким Кардашьян.
— А я определенно иду спать, — Эмма отодвигает свой стул от стола и встает, глядя на кухонные часы. — Уже почти одиннадцать, а у меня завтра убийственный день. Постоянные совещания.
— Но как ты можешь оставить нас, когда мы только начали? — Алекс сейчас стоит у раковины, размахивая бутылкой просекко и каким-то розовым ликером. — Я собирался приготовить один из моих фирменных коктейлей, — он роется в холодильнике. Не могу не обратить внимания на его красивые руки снова — мне всегда нравились красивые руки, такие, которые выглядят так, будто они обнимут тебя и заставят чувствовать себя в безопасности. О, и то, как, когда он тянется за апельсиновым соком с верхней полки, его футболка задирается, обнажая полоску слегка загорелой кожи.
Но я абсолютно не смотрю ни на что из этого, потому что я здесь ради работы, а он мой новый сосед по дому, и здесь ничего не будет. Я виню текилу за то, что она разыграла мое воображение.
Но если бы я смотрела…
— Всем спокойной ночи, — Эмма берет свой телефон и уходит. — Отличных каникул, Джесс. Увидимся в Новом году.
— У тебя есть еще лед, Бекки? — спрашивает Алекс, заглядывая в морозилку.
— Не-а.
Знаю, она велела нам не убирать со стола, но я рассеянно складываю тарелки и выливаю остатки сальсы в мусорное ведро. Это отвлекающий маневр. Альтернатива — сидеть, подперев подбородок руками, и с нескрываемым восхищением смотреть на Алекса, а это было бы некрасиво.
— Боже, умираю как хочу шоколадку. Вот что я вам скажу, я пойду возьму немного льда из «Теско Экспресс», пока буду брать шоколад.
— Мы приберемся, — Алекс вылезает из морозилки и оборачивается. — А потом я приготовлю коктейли. Как думаешь, Роб не будет возражать, что мы позаимствовали его блендер для измельчения льда?
Я корчу гримасу:
— Не знаю. Думаю, шеф-поварам нравятся ножи. В любом случае, эта штука — монстр. Если мы ее помоем, уверена, он не будет возражать.
Алекс для пробы тычет пальцем в огромного бегемота-блендера, стоящего на рабочей поверхности. На секунду прибор оживает, и он отступает назад.
— Охринеть! Эта штука может оторвать тебе руку.
— Вернусь через секунду, — говорит Бекки, заматывая лицо шарфом и натягивая шапочку с помпоном.
— Не замерзни, — говорю я, выглядывая в окно. — О, смотри, дождь превратился в снег.
— Правда? — Алекс и Бекки присоединяются ко мне, выглядывая наружу. Снег падает хлопьями, кружась в свете уличного фонаря перед фасадом нашего нового дома. Он исчезает, как только попадает на мокрый тротуар, но, тем не менее, выглядит великолепно по-рождественски и романтично. Какое-то мгновение мы все стоим в тишине, наблюдая за ним, погруженные в свои собственные мысли.
Майкл Блуминг Бубле снова играет на заднем плане.
Нам с Алексом требуется всего мгновение, чтобы убрать со стола, разложить мусор и вторсырье по корзинам и загрузить древнюю посудомоечную машину.
— В моем последнем месте такого не было, — говорит Алекс, разворачивая таблетку для мытья посуды и засовывая ее внутрь. — Может, эта штука и доисторическая, но это все же роскошь. Больше не нужно просыпаться утром и смотреть на вчерашнюю посуду.
— Ты и раньше жил в доме с соседями? — спрашиваю я.
Он замолкает на секунду:
— Ммм, вроде того.
У меня такое чувство, что за этим кроется нечто большее, чем он говорит, но не хочу настаивать.
— И ты раньше работал с Бекки?
Я стою у раковины, ополаскиваю руки, зная, что он стоит рядом со мной и ставит стаканы обратно на полку. Я чувствую жар его тела, и от этого крошечные волоски у меня на руках встают дыбом. Думаю, это все из-за текилы. Текилы, и того факта, что я уже год одинока, и единственная причина, по которой он мне нравится, заключается в том, что мне сказали, что в этом доме отношения запрещены, так что мой мозг поступает вопреки. Это Алекс, друг моей подруги Бекки и мой новый сосед по дому. И он на сто процентов под запретом. Я делаю шаг в сторону, вытираю руки о кухонное полотенце и трачу слишком много времени на то, чтобы аккуратно повесить его обратно.
— Да, раньше я работал с Бекки, — говорит Алекс после долгой паузы.
Я оборачиваюсь.
— Оказывается, тридцать — идеальное время для первого… «О Боже, что я делаю со своей жизнью» кризиса?
Я ловлю себя на том, что улыбаюсь:
— У меня тоже.
— Итак, она нашла себе дом, полный бездомных животных. Очень похоже на Бекки, да? Ей нравится думать, что она разбирается в корпоративном праве и тверда, как гвоздь, но я думаю, что она такая же старая хиппи, как и ее мама. Так что же привело тебя сюда? — спрашивает он.
— Ох, Боже. Это долгая история.
Алекс достает из холодильника четыре лайма, затем передает мне два и кухонный нож:
— Тогда порежь их и расскажи. Мне становится легче от осознания того, что я не единственный, кто совершает то, что все считают самой большой ошибкой в моей жизни.
Он взял терку и создал горку ярко-зеленых завитков из цедры лайма и складывает их вместе в небольшую травянистую кучку. Понимаю, что перестала резать и смотрю на его руки, как какая-то ненормальная:
— Ну, в универе я изучала английскую литературу. Всегда любила книги, и раньше мечтала жить в Лондоне и работать в издательстве, но мне казалось, что нужно знать кого-то в этом бизнесе или иметь достаточно денег, чтобы пройти стажировку и работать бесплатно, а мне нужно было выплачивать студенческие ссуды и счета, по которым нужно было платить, и… — я делаю паузу, думая об ответственности за то, чтобы с бабушкой Бет и дедушкой все было в порядке, потому что моей мамы никогда не было рядом. Делаю глубокий вдох. — В любом случае, я почти отказалась от этой идеи — я правда искала, но оплата была ужасной, и я никак не могла позволить себе жить где-нибудь в Лондоне, кроме чулана для метел.