Без вести пропавший. Попаданец во времена Великой Отечественной войны

Впрочем, и немцы с красноармейцами поступали подобным образом. Если в плен попадал политработник, расстреливали на месте. Их тоже отличить можно – по красной суконной звезде на левом рукаве гимнастерки. В сорок третьем году с введением погон звезду упразднили. А еще раньше, в сорок втором, комиссары частей и соединений, по статусу равные их командирам, стали заместителями командиров, понизились в должностях на одну ступень.
Михаил отошел от передовой на несколько километров, нашел укромное место под большой елью. Под хвойными деревьями всегда сухо. А внизу слой опавших иголок – мягко, тепло, не пачкается.
Часа три удалось полежать, отдохнуть, но не уснуть. Боялся, что сонного легко возьмут, мало ли что…
Как рассвело, поднялся, снял китель, отряхнул от прилипших иголок. Слева раздался шум моторов. Вышел Михаил к проселочной дороге. Только что прошла автоколонна, в воздухе еще висела пыль. Решил пройти по ближним тылам. Все же Нечаева интересовал именно тыл. В ближнем тылу располагаются именно те подразделения – пехота, артиллерийские и минометные батареи, саперы, – которые будут воевать с его полком.
Зрительная память у Михаила отличная. Слева от дороги отметил склад боеприпасов. Солдаты укладывали ящики в штабели, накрывали маскировочной сетью. Такой полевой склад не рассчитан на длительное хранение. Израсходуют артиллерия и минометчики боеприпасы, уничтожат пулеметные и артиллерийские позиции противника, пехота прорвется вперед, займет новые территории – и склад уже не нужен. Остатки его перебросят вслед за наступающими частями.
Немного ближе к передовой и справа от дороги – несколько самоходных орудий на базе танка Т-III. Дальше за ними видны палатки большие. Такие вмещали до полусотни солдат. Поколебавшись, прошел в их сторону. Это оказался полевой госпиталь. Санитары и врачи снуют в белых халатах, но раненых не видно, специфического мусора нет – окровавленных бинтов, ваты, упаковок от лекарств. Стало быть – госпиталь перебросили сюда на днях. Так бывает перед наступлением, когда готовятся все службы в ближнем тылу. Правда, немцы все тщательно маскировали, чтобы авиаразведка русских не засекла. Самоходки накрыты срезанными ветками, склад боеприпасов и госпитальные палатки – под маскировочными сетями. Немцы относились к маскировке тщательно, как и к разведке. Фактически для нее и был создан Фокке-Вульф-189, прозванный в Красной армии «рамой». Его расход топлива невелик, и потому самолет часами может висеть над позициями противника. А еще там отличное фотооборудование. В общем-то оптика у немцев всегда была качественной. И заводы по производству оптических приборов в СССР были оснащены германскими станками и работали по немецким технологиям. Но все равно выходило хуже, многое зависело от качества сырья.
До полудня Прилучный пешком многие позиции обошел, причем не прогулочным шагом, иначе привлек бы к себе внимание. Смотрел, запоминал. Все старался зафиксировать, многократно твердил про себя, и по-русски, и по-немецки, так лучше запоминалось… Пока все сходило с рук нормально. Солдаты и унтер-офицеры не обращали внимания на незнакомого офицера, при встрече козыряли. Михаил отвечал четко по-уставному, эту технику тоже отработали с Нечаевым. Офицеров старался избегать, чтобы не вступать в разговоры, и тоже пока получалось удачно.
Вот уже и пить хочется, и есть… Жажду утолил, наткнувшись на ручей, а в желудке сосет от голода. Да и устал, уже сутки с половиной на ногах. Офицер в любой армии и место для отдыха имеет, и стол. Но офицера его подчиненные знают в лицо. А появится неизвестный, сразу насторожатся, своему начальству доложат. Поэтому в расположении подразделений не задерживался. Проходил мимо, окинув внимательным взглядом. Хорошо, если рядом есть характерный знак, по которому потом можно сориентироваться на карте – изгиб реки, труба кирпичного завода, деревянный тригонометрический знак – уж совсем удача.
К сумеркам выдохся, как стемнело, нашел укромное место. Вечером бродить опасно, часовые будут спрашивать пароль, можно нарваться на выстрел или тщательную проверку. До полуночи под елью пролежал. И слово себе дал – разжиться часами. В разведке без часов как без рук. Некоторые бойцы снимали наручные часы у убитых немцев. К таким Михаил относился с презрением и брезгливостью. Вроде мародерства получается. Некоторые бойцы, а чаще командиры, имели часы карманные. И в брюках были карманчики маленькие на правой половине как раз для таких часов. Однако для армии они неудобны. Один плюс у них: стекло циферблата прикрыто железной крышечкой.
 
У немцев часы имели все. Солдаты – дешевые штампованные, офицеры – качественные, дорогие. Личные вещи в ранцах солдат наших бойцов удивляли. И портсигары были, и фотоаппараты. Для СССР – редкость, а у германцев – у каждого пятого-десятого «Лейка». Пленки домой отсылали, там проявляли, делали фото. Этой фотохроники войны с немецкой стороны много. А с советской – редкость, если только в батальон или полк приезжал фотокорреспондент дивизионной или армейской многотиражки. Да и снимки чаще постановочные и при вручении наград… Еще у каждого второго фрица были губные гармошки, в Красной армии их не было вовсе. И зажигалки, которые были у всех курящих немцев, в Красной армии в начале войны редкостью были. Позже начали умельцы из тыловых служб делать из гильз. Из винтовочной гильзы – зажигалка, из снарядной – коптилка для землянки.
И хочешь не хочешь, а брезгливые вроде Михаила тоже начинали пользоваться трофеями. Как без часов разведчику или сержанту, командиру орудия, если начальство приказало в семь утра открыть огонь? Или как разведчику во вражеском тылу костерок развести зимой, если зажигалки нет? К зиме сорок первого уже научились и костры без дыма разводить, и трофейные таблетки сухого спирта использовать для разогрева консервов. Зимой мерзнет человек не только плохо одетый, но и голодный. И когда поиск длится двое-трое суток в ближнем тылу, важно подкрепить силы, поесть, желательно горячего. Выручало соленое сало, однако и оно редкость. В штатное питание не входило. Старшины разведвзводов или рот добывали в обмен на трофеи. Разведчик в поиске сала с ржаным хлебом поел и сыт. Этим же салом в лютые морозы кожу на лице мазали, помогало от обморожения.
Впрочем, это все дело будущего, а сейчас еще июль сорок первого, страшное время…
В полночь Михаил поднялся. До передовой километров пять, немногим более часа ходьбы. Часовые меняются в полночь, за час бдительность притупляется. Шел по грунтовой дороге почти до передовой. Потом ползком. Мундир жалко вывозить в пыли. Но раздеваться еще хуже, раздерет едва поджившие ссадины. Сегодня в первый раз столкнулся с консервными банками и пустыми бутылками, выброшенными за бруствер. Звяканьем могут выдать, а еще порезать руки. Позже при долгом позиционном стоянии немцы подвешивали консервные банки на заграждения из колючей проволоки. Стоит зацепить ее нечаянно, как банки начинают громыхать, оповещая о проникновении, поднимая тревогу.
Повезло: миновал и вторую линию, и первую. Нейтралку преодолевал долго. Немцы ее заминировали. Наткнуться на противотанковую мину не страшно, она срабатывает, когда на взрыватель надавит груз в несколько тонн. Так и противопехотных полно. На ощупь определить, какая мина зарыта, невозможно. Да и не сапер Михаил, его цель – добраться целым до своих, а не разминировать. Тем более немцы были горазды на сюрпризы, ставили хитрые ловушки или на неизвлекаемость. Нащупав участок рыхлой земли, отползал в сторону. Времени уходило много. Когда минное поле закончилось, встал. Нечаев заверял, что наших минных полей нет.
Впереди первой траншеи – окоп с часовым. Не спал, но правила караульной службы нарушал, курил. По махорочному дыму Михаил его и вычислил. Крикнул:
– Свои! Разведка!
Из окопчика кашель, поперхнулся часовой с перепугу, потом сдавленный голос:
– Пароль?
Назвал. По уставу положено часовому отзыв назвать.
– Проходи, только медленно. И руки подними, чтобы я видел, – потребовал часовой.