Моя Святая Земля (СИ)

Герцог Наджел важно кивнул. Совет одобрительно молчал.
— Мой ребёнок родится со дня на день, — сообщил Наджелов сынок. — По приметам и знамениям выходит, что будет мальчик. Чистое безгрешное создание, которое будет представлено Господу в храме Святой Розы — а никто из нас на власть и не претендует…
— Я так и думал, — сказал Марбелл. — Как всё это весело, в сущности… Служить демону — выгодно, чего уж. Душа королю только мешает, как милейший мессир Дамьен как-то сказал — что ж, верно. Я сам пытался Алвина отговорить… грешен, надеялся, что доживу до его естественной смерти — не заживаются бездушные-то — и подниму его в качестве Того Самого. Настоящего. Вот тогда бы был король — всем королям король, навечно, а того, что я бы получил с этой операции, вам, простецы, даже не представить. Вы бы для него кормом были, плесень.
— В-вы… — заикнулся Наджел, но осёкся под взглядом некроманта. Остальные молчали, и глаза у Совета были, как блюдца.
— Да, — покаянно продолжал Марбелл. — Не вышло. То-то мне порой казалось, что в Алвине что-то человеческое теплится, еле-еле, но всё-таки… ну и всё. С душой — конец ему, ясное дело. Своей истинной силы он так и не узнает, бедняга. Теперь ад ему не защита, а Господь — когда он кого спасал? Вы его теперь живьём сожрёте, прекрасные мессиры, тут и гадать не о чем. Жрите — но без меня. Я уезжаю. Я, мессир Дамьен, свой гонорар отработал — ничего не утаил. А вы, мессир, как вас, — обратился он к сыну Наджела, — сходите на Бриана посмотреть, пока его готовят к похоронам. Сходите, интересно. И поучительно…
— Сжечь бы тебя, сволочь, — сладострастно и мечтательно прошипел Наджел.
— Монахи заняты, — хмыкнул Марбелл и поднялся, но тут в Зал вошёл лейб-шпион, явно подслушивавший за дверью и выжидавший подходящую минуту.
— Не спеши, некромант, — сказал он, улыбаясь. — Не стоит.
— О, Холан, ты опять? — удивился Марбелл. — Да отвяжись ты от меня, пристал, как репей…
— Вы, мэтр Марбелл, в Междугорье собрались? — спросил Холан весело. — Вам там обрадуются. Вы ведь украли из фамильного склепа труп юной баронессы Агнессы Междугорской, что-то алхимическое сделали с этим бедным телом и возите его с собой. В сундуке. Для гнусных удовольствий, надо полагать. От чего она умерла, кстати?
Марбелл глотнул воздух ртом.
— Ты рылся в моих вещах…
— О, да, я рылся, — ещё веселее продолжал шеф Тайной Канцелярии. — Скажи слово, шевельни пальцем, убей меня или хоть попытайся — и история твоих похождений будет известна всему Северу. Я позаботился. Тебя затравят, как оленя. Как перспектива?
— Ты мог бы сказать всё то же самое с глазу на глаз, — медленно сказал Марбелл, с трудом взяв себя в руки. — Теперь разболтает кто угодно, любая титулованная мразь из Совета…
— А ты веди себя любезно, — улыбнулся Холан. — Не заводи врагов, будь почтителен. Ты — отличный алхимик, да и услуги некроманта могут понадобиться… новому государю… тебе могли бы простить мелкие шалости.
Марбелл взглянул на канцлера: канцлер благостно улыбался.
— Ладно, мессиры, — сказал Марбелл кротко. — Ошейник вы на меня надели. Как я забыл: при дворе Святой Земли можно воровать золото пудами, убивать не возбраняется, даже приветствуется, грехи помельче и вовсе не в счёт — но, чрево ада, ни в коем случае нельзя иметь необычные наклонности в постели. Убивать живых девиц куда предпочтительнее, чем любить мёртвую…
— Фу, — сморщился канцлер. — Хватит уже, некромант, а то всех стошнит. Тут будут терпеть тебя и твой этот труп, но не смей слишком много мнить о себе — и ты смертен.
— Я это понимаю лучше вас всех, — с горечью сказал Марбелл и вышел.
* * *
Разгружать экипаж было тяжело и тошно. От мысли, что Холан раскрывал сундук и, быть может, трогал погаными лапами Агнессу, Марбелла мутило.
Он заперся в своих покоях, вынул Агнессу из сундука и вымыл в лавандовой воде с ног до головы, а потом переодел в чистую сорочку. Не раздеваясь, лёг рядом с ней на постель поверх одеяла, обнял, прижался щекой к её груди, попытался успокоиться.
 
Грязные сволочи. Простецы поганые.
Себе разрешают всё. Убивать для забавы. Растлевать детей и девиц. Присутствовать при пытках. Насиловать. Аристократическая норма. Но плебею…
Мой шедевр, бедная девочка, что они понимают в таких делах, думал Марбелл в состоянии, близком к отчаянию.
— Воображают, что я из похоти убил бедную баронессочку, из которой сделал тебя… — шептал он, гладя Агнессу по голове. — Им это очень понятно — убийство из похоти. Но ведь ты-то знаешь, что у неё не затворялась кровь, она неудачно порезалась — не я в том виноват… просто случайно увидел гроб в храме… Ей ведь больше не нужно это тело… никому, кроме меня, оно больше не нужно, даже родственникам…
Кадавр привычно отозвался на горе хозяина: веки Агнессы дрогнули, шевельнулись пальцы, будто она хотела ответить на ласку. Марбелл прослезился от умиления.
Никто из простецов — и уж точно не гнусный Холан — не был способен оценить масштабы труда, превратившие простого кадавра в произведение искусства. Алхимические составы, уничтожившие запах разложения и его самоё. Ритуалы, изменившие тело, ритуалы, обучившие кадавра реагировать на некроманта так, как должно… В сущности, прекрасная кукла, сделанная из банального мертвеца — и чуточку движимая чувствами своего господина.
Ну да, Марбелл не любит живых женщин. К чему врать о чувствах к душе, когда интересует только тело, а мелкая женская душонка портит всё, что возможно — болтовнёй некстати, враньём, сплетнями, изменами, жалкой жестокостью… Кадавр идеален: совершенное тело, движущееся ровно столько, сколько надо. Молчаливое, чрево адово! Лучшая из женских добродетелей.
И что, это страшнее, чем обычно делают простецы с треснувшими душами? Думая о вельможах из Совета, об их расфуфыренных и зарёванных жёнах, об их метрессах, детках, челядинцах, об их замках, конюшнях, экипажах, чистокровных жеребцах, бриллиантах внасыпку, как стеклянные бусы, золотом шитье, от которого одежда становится неподъёмно тяжёлой, об их самодовольстве, глупости и недальновидности, обиходной жестокости и презрении к плебсу, Марбелл чувствовал, как ярость поднимает Дар и кипятит кровь.
Лучше уж коронованный демон. Бедный, бедный щенок, думал Марбелл, с удивлением отмечая, что его печалит отсутствие Алвина. Жаль его, что ли. Непосредственный. Ребёнок. Жесток по-детски, наивно, безрассудно. Да и не виноват в том, что его милый батюшка-регент отдал его аду, чтобы четырнадцать лет грабить страну, сидя на троне… Сам Бриан души не продавал — отдал её даром, даже не заметив. И вся эта благородная кодла, Дамьен, Холан, толпа подхалимов и лизоблюдов, Наджел, оказывается, решивший, что, после кровавого кошмара, учинённого Брианом, ему всё позволено, вплоть до трона…
— Ничего, — шептал Марбелл в душистые кудри Агнессы, — ад возьмёт со всех. Он всегда берёт, он обязательно берёт, рано или поздно. А если он не возьмёт с вас, ничтожества — то возьмёт с ваших детей — и никому мало не покажется… Святая Земля… ох, не смешите меня! Что, кроме легенд, тут осталось от святости-то?
Глядя на розовую от ледяного холода луну, Марбелл решил, что уедет непременно. Не в Междугорье, конечно, где уже пару сотен лет преследуют проклятых, как крыс и, без сомнения, ищут и его. Да и на Севере свет клином не сошёлся — есть Чёрный Юг, потрясающие алхимические и магические тайны, тропическая экзотика. Золото в ходу везде… а может, найдётся титулованный меценат, можно будет продолжать научную работу.
Марбелл задремал только под утро, и ему снились тяжёлые тревожные сны. Огонь. Марбелл пытался выбраться из горящего дома, вокруг рушились перекрытия и балки, пламя выло и гудело — выхода нет, и вот-вот обвалится кровля…
Проснувшись в поту и с больной головой, ещё затемно, Марбелл успел подумать, что страшный сон — это своеобразное отражение вчерашних событий, безвыходной или почти безвыходной ловушки — но тут в дверь спальни постучали. Сперва деликатно, потом забарабанили кулаком.