Чокнутая будущая (СИ)

Вот и я себя ощутила этой теткой в бигудях и с мусорным пакетом в руках.
Шла Слава по шоссе и выглядела бродяжкой.
— Мирослава, — проговорила Римма Викторовна с легкой, точно выверенной обеспокоенностью, и мне сразу захотелось начать аплодировать. 
Я была на ее спектаклях много раз, покупала билеты на первый ряд и пыталась поймать неуловимое обаяние этой женщины. То самое, от которого зал то рыдал, то смеялся, а то забывал дышать. Мой брак с Алешей, казалось, делал меня ближе к примадонне. Ронял и на меня крохотный отблеск ее славы и таланта, ведь мы преломили одного мужчину.
— Что случилось? У тебя какая-то беда? Почему ты на обочине?
— Ничего не случилось. Я просто иду к Алеше в город.
— К Алеше в город, — повторила она едва насмешливо. — Как Ломоносов? Садись-ка ты, милая, в машину, я тебя отвезу.
За рулем ее автомобиля сидел незнакомый молодой мужчина — приветливая улыбка, расчетливый взгляд. Я мигом вообразила, что это жиголо, вынужденный спать с немолодой примадонной, чтобы накормить голодающих младших братьев. Разумеется, в глубине души он ее ненавидел и мечтал придушить.
Что же победит? Оскорбленность униженного или страх перед убийством?
Я обошла машину и плюхнулась на заднее сиденье.
— Спасибо, Римма Викторовна, — вежливо поблагодарила я, внутренне трепеща и от воображаемой опасности, которая ей грозила, и от сияния, которое от нее исходило.
— Не чужие ведь люди, милочка, — великодушно отмахнулась она. — К тому же, нельзя, чтобы ты болталась по улицам в таком виде. Алеша известный в нашем городе человек, а ты, некоторым образом, его визитная карточка.
— Я — кто? — оторопела я. Визитка? Вы тоже это слышали, или меня слишком припекло солнышком прямо через панамку? — Ой, а Армани-то я дома забыла вместе с кольцами от Тиффани и сумочками Луи Виттон. Алеша ведь меня так и осыпает драгоценностями с утра до ночи, только успевай подставлять карманы.
— Ну не стоит так остро реагировать, — ласково укорила меня Римма Викторовна, — я ведь на твоей стороне. Таролог — это так свежо. В театре столько разговоров было о том, какую экзотическую жену заполучил Алеша.
— Экзотики во мне полные штаны, — легко согласилась я. 
Прямо сейчас во мне боролись две субличности: одной хотелось пререкаться, а другой — пасть ниц перед богиней. 
— Люди готовы поверить во что угодно, когда их припечет. Но, милая, ты не думала устроиться на нормальную работу?
— Иногда мне хочется стать звездочетом, — поделилась я, — смотреть на небо в подзорную трубу и носить остроконечный колпак.
Губы Риммы Викторовны дрогнули в усталой улыбке.
— Забавно, — проговорила она сухо. 
— А что вы-то делаете в наших краях? — спросила я лишь для того, чтобы отвлечь ее от моей персоны.
— В ваших краях? — повторила она. — Когда ты собираешься переехать к мужу окончательно? Идея жить на два дома — это курам на смех. Алеша не из тех мужчин, кого можно оставлять без пригляда.
— Почему? — энергично захлопала ресницами я.
Почему, почему. Потому! Две из трех жен ушли от Алеши из-за его измен, и только Римма Викторовна — от любви к режиссеру.
Муж объяснял, что все дело в театральной среде. Хранить верность у них там вроде как неприлично даже. А еще он клялся, что со мной никогда так не поступит, потому что я единственная, и до меня он не знал истинной любви. Вот артист, не зря у него столько поклонниц.
Но ведь и я была его поклонницей тоже, поэтому слушать это было так сладко, так остро! И страстно хотелось поверить в то, что бабник-рецидивист изменится ради меня — его истинной любви.
Я ведь и правда единственная в этом мире, другой такой Мирославы больше нет нигде, хоть сколько ищите.
Алеша со своими романтическими метаниями вызывал у меня жгучую нежность. Нелегко быть изменником, думается мне. Тебе нужно все время что-то врать и сочинять, а потом помнить, что соврал и сочинил. И вечно испытывать беспокойство и фоновую вину — а вдруг поймают, придется оправдываться, слезы, ссоры, драмы.
Нет, изменять — нелегкий труд, и мне бы не хотелось взваливать на себя такую хлопотную ношу. Но ведь Колесо фортуны, Дьявол, Влюбленные, Луна — нелегко перебить такой расклад. Жрица и Король мечей. Не та парочка, о которой будут писать поэты, но та, о которой захочется позлословить.
 
Изменники никогда не бывают положительными персонажами.
На них всегда лежит груз всеобщего порицания.
— Мирослава, — Римма Викторовна потянулась и взяла меня за руку. 
Опустив глаза, я смотрела на ее кожу. Крохотные веснушки пигментных пятен уже пробивались на свет, но все еще, все еще, ее рука не была рукой пожилой женщины. Яркий лак, тяжелые кольца, увлажненная кожа.
Зрелость в самом расцвете.
— Мирослава, я желаю вам с Алешей только добра. Он уже не настолько молод, чтобы жениться снова. Ты должна приложить все усилия, чтобы выстроить прочный брак…
— Куда мы едем? — перебила я ее резко, потому что в эту минуту автомобиль съехал с трассы прямо к указателю «Ритуальное агентство».
— Это ненадолго, — ответила Римма Викторовна. — Мне надо сказать Антону всего пару слов.
— Зачем? — едва не взвыла я. — Зачем вам говорить что-то младшему брату своего первого мужа? Вы развелись с Алешей миллион лет назад!
— Это касается Олега, — растерялась она. 
Еще бы! Когда на нее в последний раз выли?
В отчаянии я вообразила себе, как выпрыгиваю из машины прямо на ходу и убегаю в джунгли, истошно вопя.
Я ведь обещала себе.
Не подходить к похоронному бюро.
Никогда.
Ни за что.
Так что я опять здесь делаю?
Колесо фортуны уже раскрутилось и теперь набирало скорость вращения, сминая все мои робкие попытки избежать предначертанного.
— Я подожду вас в машине, — сказала я быстро.
— Мирослава, — раздраженно процедила Римма Викторовна, — ну проявите хоть какие-то зачатки воспитания. Неужели так сложно зайти поздороваться?
Чума на оба ваши дома.
Я устала с ней спорить, я с ней спорила всю дорогу, обороняясь от бесконечных ползучих нравоучений.
Поэтому запал иссяк.
На меня снизошла тихая покорность судьбе.
И я выползла вслед за Риммой Викторовной из автомобиля, в распаренное лето, сразу прильнувшее ко мне своим зноем.
Она шла передо мной, а я плелась за ней по знакомому торжеству шоурума, и у строгих менеджеров при виде меня снова сводило зубы. С дресс-кодом я опять промахнулась, но была ли в этом моя вина?
С нас можно было писать картину «богиня и бродяга». 
Римма Викторовна уверенно свернула в хитросплетения узких коридоров и без стука толкнула дверь в казенный кабинет Антона.
Он сидел за компьютером, погрузившись в какие-то расчеты, и при виде примадонны на крохотное мгновение поморщился, прежде чем расплыться в широкой неискренней улыбке.
Я вышла из-за ее спины, лихо сдвинув панамку на затылок.
— Мирослава, — в один длинный выдох Антон уместил многое: удивление, смирение, иронию и возмущение. 
В этой «Мирославе» было столько оттенков и нюансов, что внутри меня что-то вздрогнуло и отозвалось жаром.
Так не приветствуют посторонних людей.
И так не приветствуют родственников.
— Подобрала ее на обочине, — прощебетала Римма Викторовна, становясь оживленной и веселой, выкручивая все свое обаяние на максимум. 
Она процокала каблуками и звонко расцеловала Антона в обе щеки.
Я ничем таким заниматься не собиралась и просто вскарабкалась на подоконник, подальше от них, опустив взгляд на потрепанные шлепки.
Ноги были поцарапанными после борьбы с побегами хмеля, нагло проникшими на мой огород через соседский забор.
— Она шла пешком к Алеше в город, — в интонациях Риммы Викторовны было предложение повеселиться вместе из-за столь нелепого времяпровождения.
Антон молчал, и мне было интересно, каким было его лицо.
Но я не смотрела.
— Чай, кофе? — наконец вежливо и безлико произнес он.