Идеальные

Пока ноги несли ее обратно к столу, Холли вспомнила последнюю встречу с Ником. Она вернулась из парикмахерской домой рано и застала мужа в их спальне: Ник обшаривал выдвижной ящик, в котором хранил носки и нижнее белье. «Извини», – сказал он. Ник извинился за то, что там находился! Словно посягнул на ее пространство. Ее пространство. Не их, а ее.
Холли даже не разжевывала чернику, проглатывала ягоды целиком. Над треснутым стеклом окошка над кухонной мойкой порхала тонкая занавеска, а за окном слышался отдаленный шум волн. Холли вспомнила, как стояла в воде, и прилив был настолько мощным и бурным, что вода иногда всплескивалась до самых ее бедер.
Правда была в том, что она вообразила, как бросает в воду мобильник только после того, как представила себя прыгающей в воду. Она представила свои ощущения от накатившего на тело прибоя. Наверное, она воспринимала бы себя невесомой, а волны качали бы ее туда-сюда, как тряпичную куклу. «Интересно, – подумала в тот момент Холли, – что бы я при этом почувствовала, высвобождение или страх?» Только этот вопрос остановил Холли от того, чтобы действительно прыгнуть в воду.
Встав из-за стола, она подошла к шкафчику. Отыскав в одном из его захламленных ящиков хлебный нож, она отрезала от каравая лавового хлеба один кусок, потом второй. И вернулась с ними к столу. Не успела Холли их распробовать на вкус, как от обоих кусков не осталось ни крошки.
Рука потянулась к хумусу. На мгновение Холли захотелось провести пальцем по маслянистой поверхности и облизать его, как ложку. Но это показалось отвратительным даже ей. Холли снова встала и пересекла кухню. На одной из полок буфетной лежала коробка крекеров. Даже не посмотрев, что еще там хранилось, Холли схватила ее и вернулась за стол. Постучала по коробке так, что из нее выкатились сразу две упаковки. Тут же разорвав одну, Холли обмакнула солоноватый крекер в хумусе.
Она вовсе не была голодна. Урчание и жжение в желудке прекратились, заглушенные едой, которую Холли в него отправила. Но прежде чем она осознала, что уже не голодна, одной упаковки крекеров не стало. Безо всяких мыслей и даже эмоций – как будто ей управляло тело, а не разум – Холли надорвала вторую.
– Холли?
Она вздрогнула и выронила из руки крекер. Он упал слоем хумуса вниз, пастообразная масса фыркнула, приземлившись на стол. Холли моргнула и только после этого повернулась на стуле.
В дверном проеме кухни стояла Алабама. Ее глаза медленно скользнули с лица Холли на руки, потом на разбросанную перед ней еду. А ее взгляд… Таким взглядом озирают сцену преступления. Держась одной рукой за дверную ручку, Алабама в другой руке сжимала телефон.
Холли увидела, как по ее лицу расплывалось осознание. С каждым новым подергиванием губ и бровей Алабама все сильнее укреплялась в своих умозаключениях.
– Что происходит, Холл? – медленно спросила она, переступив порог кухни.
Холли встала со стула с легким звоном в ушах. Она мгновенно различила отвращение на лице Алабамы. Оно искривило ее черты, превратив в нечто уродливое.
Холли развернулась к столу. Она не могла смотреть на Алабаму, хотя это чувство отвращения ей было уже отлично знакомо: точно такое же выражение на протяжении недель искажало ее собственное отражение в зеркале всякий раз, когда Холли в него гляделась.
– Со мной все в порядке, – сказала Холли, хотя ее голос слегка задрожал. Сглотнув, она закрыла глаза, направив всю свою волю на то, чтобы сохранить спокойствие. – Пожалуйста, оставь меня в покое.
Не зная, что еще сделать, Холли нагнулась и собрала еду, которой действительно было слишком много на столе, чтобы держаться с достоинством. Звон в ушах усилился. Холли уже почти ничего не слышала, кроме собственного дыхания.
Вздернув высоко подбородок, она двинулась к мусорному контейнеру, нажала ногой на педаль и сбросила в него все – всю противную до отвращения пищу.
– Холли, – произнесла Алабама; ее далекий голос еле пробился сквозь скачущие мысли Холли.
А потом Холли услышала, как Алабама двинулась вперед. И резко крутанулась вокруг оси.
 
– Оставь меня в покое, – прошипела она почти беззвучным голосом.
Алабама либо не услышала ее просьбы, либо не прислушалась к ней. Она продолжила идти вперед. Подошла к столу, а потом почему-то отступила назад. Но зачем-то вытянула вперед руки. Зачем? Чтобы ее обнять? При этой мысли Холли окончательно утратила контроль над собой.
– Черт тебя раздери, оставь меня в покое! Ты идиотка, больная на голову! – выпалила Холли в приступе бешенства. И, уже не в состоянии думать, со всей силы толкнула Алабаму обеими руками.
Резко втянув воздух, Алабама отшатнулась назад и чуть не упала. Но успела вовремя схватиться за спинку стула.
Холли тяжело задышала, сердце помчалось вскачь. А в голове поднялся такой шум, что найти в ней связную, четкую мысль оказалось невозможно.
Холли только наблюдала за тем, как медленно выпрямлялась Алабама. Она выглядела потрясенной.
Холли тоже удивилась своей внезапной вспышке ярости – удивилась, но не раскаялась в ней.
Секунду тишины сменила вторая.
Наконец, глаза Алабамы встретились с глазами Холли. Выражение шока с лица Алабамы исчезло, и Холли почувствовала, что ее бешенство тоже рассеялось. Вместо гнева она ощутила, как шею начал покалывать страх.
Не размышляя, Холли быстро произвела инвентаризацию окружавших ее предметов. Взгляд скользнул по подставке для кухонной утвари у холодильника, огнетушителю, висящему возле двери. На кромке мойки лежал хлебный нож, окруженный крошками от лавового хлеба.
На несколько секунд на кухне все замерло. Ни одна из них не сдвинулась с места. И тишину нарушало только их дыхание. Как вдруг Алабама будто начала задыхаться; ее ноздри раздулись.
А потом она набросилась.
  
Часть IV
 
Не неожиданность
   
Глава 34
 
Холли
Двумя месяцами ранее
Даллас, штат Техас
Через месяц после положительного теста на беременность Холли назначили первое дородовое обследование. Ник настоял на том, чтобы отвезти жену на прием к врачу, хотя прежде никуда ее не отвозил (он вообще не проводил с ней больше десяти минут вот уже несколько недель). А в тот день он заехал на их подъездную аллею, как ее личный водитель, и Холли, поджидавшая мужа у переднего окна, выскочила из дома к его машине раньше, чем он из нее вылез.
Ника, похоже, удивило то, что первое обследование было назначено лишь на седьмой неделе ее беременности. Холли сообщила ему дату и услышала молчание на другом конце провода.
– Ты не обязан приезжать, если не желаешь, – сказала она, главным образом для того, чтобы выглядеть доброй, хотя части ее очень хотелось, чтобы муж сказал «нет».
– Это не так, – произнес, наконец, Ник. – Я просто думал, что ты уже была на приеме.
Две недели между тем разговором по телефону и визитом ко врачу изобиловали неожиданностями для них обоих. Благодаря Мэллори Холли была довольно неплохо информирована о том, как может протекать беременность, хотя некоторые вещи застигли ее врасплох. Мэллори рассказывала ей об изменении пищевых пристрастий, но никогда не говорила об отвращении к определенной еде. А Холли с этим столкнулась. Например, у нее развилась жуткая ненависть к овсянке. А еще ее мутило от арахисового масла.
К счастью, это продлилось всего пару недель. И сейчас, на исходе второго месяца, единственным, на что она могла пожаловаться, были спазмы и колики в животе – не такие, как во время ее месячного цикла, но достаточно ощутимые для того, чтобы она погуглила, насколько безвредным для организма беременной было обезболивающее.
– Привет, – сказала она Нику, усевшись на пассажирское сиденье. И почему-то почувствовала себя неуверенной, как будто ей было пятнадцать и за ней заехал парень, пригласивший ее на свидание.
– Привет, – сказал муж, но его улыбка ограничилась только изгибом губ.