Идеальные

Удалить ткань. И все.
– Мне очень жаль, – повторила еще раз врач.
Холли оцепенело кивнула. Они с Ником условились о дате повторного визита и вышли из врачебного кабинета.
По возвращении к дому Ник впервые за несколько недель предложил остаться.
– Если хочешь, оставайся, – сказала Холли. – Но не надо этого делать ради меня. Со мной все будет в порядке.
Ник в это поверил, потому что у него не было основания не поверить. В конечном итоге Холли получила то, что хотела. Вселенная услышала ее мысли и посчитала ее – по той или иной причине – заслуживающей такого исхода. И Ник в дом не зашел.
Первое, что сделала после этого Холли, – отправилась на пробежку. Правда, пробежала она всего полмили, а потом развернулась и пошла домой. Тело показалось ей чужим и обрюзгшим, бег стоил мучительных усилий.
Зайдя чуть позже в ванную, Холли долго изучала свое отражение в зеркале, анализируя каждую линию и изгиб. Она как будто рассматривала незнакомку. Ей еще не доводилось чувствовать себя преданной собственным телом. Настолько преданной. А теперь она почувствовала. Как такое могло быть? В ней что-то умерло, а она даже понятия об этом не имела. Непостижимо…
В тот вечер Холли просидела в одиночестве на кухне до тех пор, пока солнце не опустилось и вокруг не сгустилась темнота. У нее не было права чувствовать, будто она что-то потеряла, будто у нее что-то украли. И в ту ночь, и во многие ночи потом Холли предпочла не чувствовать ничего. Вместо этого она ела.
  
Глава 35
 
Селеста
На следующий день
Вик, Исландия
После того как полиция нашла автомобиль Алабамы, Скай созвала всю группу в столовую.
– Принято решение завершить путешествие раньше, – объявила она, когда женщины расположились.
В углу столовой парочка Эмили-Марго дружно глотнули воздуха. Их парный вдох получился слабым, но достаточно шумным, чтобы Селеста оглянулась. И с каким-то онемелым удовольствием отметила, что их лица, округлившиеся от потрясения, удивительно гармонировали с их одинаковыми комплектами домашней одежды.
Селеста подумала о Белле, глаза которой точно также расширялись перед лицом препятствий или неожиданных событий, как будто она просто не могла поверить в то, каким разочарованием порой оборачивалась ее жизнь. Но что именно так расстроило Эмили и Марго – новые обстоятельства, вскрытые в ходе расследования, или резкое прерывание путешествия, – Селеста по их виду не поняла.
– Сейчас мы работаем с «Гольслэндом» над тем, чтобы перебронировать ваши обратные билеты, – сказала Скай.
Выражение ее лица было до странности официальным, и Селесте стало интересно: может, это «Розовый кошелек» проинструктировал своих координаторов поездок по поводу действий в таких ситуациях в рамках общего тренинга? Селеста тут же представила себе группу безликих сотрудников компании, раздающих розовые методички со сценариями всех мыслимых и немыслимых трагедий, с которыми могли столкнуться во время путешествий координаторы.
– На некоторые ваши рейсы билеты уже забронированы, – продолжила Скай. Официальное выражение на ее лице сменила угрюмость. – После нашей общей встречи я пообщаюсь с каждой из вас, чтобы все уточнить и подтвердить.
По столовой пронесся шелест, хотя никто из женщин ничего не сказал. Селеста не смогла взглянуть ни на одну из них. А вперила взгляд в потертое ковровое покрытие.
– И вот еще что, – заговорила снова Скай, когда волна беспокойной, озабоченной энергии схлынула. – Мы будем вам крайне признательны, если вы воздержитесь от размещения постов об этой поездке на некоторое время, – и через пару секунд добавила: – Учитывая обстоятельства, я уверена, что вы все понимаете.
Единственными из всей группы, кто не шелохнулся при этом заявлении, были Холли, с отсутствующим выражением на лице смотревшая в стену, и Кэтрин, сидевшая рядом с Селестой. Кэтрин громко чавкала мятной жвачкой. Сочетание звука и запаха было настолько тошнотворным и настолько одурманило голову Селесты, что она испугалась, как бы ее не вырвало.
 
К счастью, ее не вырвало. По окончании общего собрания она оговорила детали перелета со Скай и ушла в номер в полном раздрае чувств.
Она не знала, кто собрал вещи Алабамы. Но, вернувшись в их спальню, не обнаружила чемодана подруги. Селеста молча пересекла комнату и опустилась на кровать напротив так и оставшейся неубранной постели Алабамы. Без особой причины Селеста нагнулась и подобрала с пола ботинок— первый из предметов, которыми целилась в нее прошлой ночью Алабама. Единственной вещью, попавшей в нее, был тюбик губной помады, и Селесте пришла в голову мысль: может, это было намеренно? Может, Алабама в действительности не хотела причинить ей вред? Может, она все-таки не поверила в то, что Селеста оказалась способной на то, что сделала?
Ботинок в ее руке стал расплываться – заволокшая глаза влага превратила его в белое пятно. Разозлившись на себя за готовность расплакаться и за наглое желание пожалеть себя, Селеста поспешила вытереть слезы.
И задалась вопросом: а призналась бы она Алабаме сама, если бы та не узнала обо всем первой? За свою жизнь Селеста исповедалась всего раз, хотя та ситуация разительно отличалась от этой. Это было в католической церкви (а по факту в простой телефонной кабинке со встроенной вентиляцией воздуха). Селеста исповедалась с целой группой потенциальных обращенцев в католицизм в ходе обряда христианского посвящения взрослых. Луи был потомственным католиком, унаследовавшим обычаи праздновать Рождество и Пасху от родителей; по правде говоря, он считал такое наследство нефункциональным, но – по традиции ради традиции – захотел сочетаться брачными узами в церкви, а для этого Селесте потребовалось пройти обряд посвящения, поскольку на тот момент она была некрещеной.
Восемь месяцев Селеста встречалась с мужчинами и женщинами средних лет в подклете их местной церкви и изучала основы католицизма за поеданием пончиков, присыпанных сахарной пудрой. Иногда она находила предмет подозрительным, иногда ужасающим, а порой – и таким, и таким. Но идея исповедания пришлась ей по нраву. Селесте понравилось перечислять свои грехи, превратить абстрактное бремя вины в конкретный, подсудный список грехов и проступков. Она не исповедалась по-настоящему, как должна была бы, в соответствии с церковным руководством для людей, решивших принять христианскую веру. И она не воспринимала священника как посредника между людьми и Богом. И все-таки ощутила определенный душевный комфорт, перебирая пальцами бусины четок при покаянии и зная точно, какими словами описывать свои грехи, чтобы получить от них отпущение.
«Возможно, это сейчас мое покаяние», – подумалось Селесте. Если верить полицейскому Бьёрнсону, ей никакие серьезные неприятности не грозили. По крайней мере, в глазах закона она была невиновной. Неверность не являлась уголовно наказуемой. Как и предательство своей лучшей подруги. Единственными реальными плодами этих двух «деяний» могли стать потеря подруги и возможная потеря мужа. Последнего еще можно было избежать. Все зависело от того, какая информация всплывет и от кого Луи ее услышит.
Все остальные последствия гнездились в ее голове – знание того, что Алабама уехала одна в короткую исландскую ночь и слетела с набережной в воду. И понимание того, почему она была настолько расстроенной, что сделала такое.
Селеста резко встала с кровати: сидеть ей внезапно стало невмочь. Она обвела взглядом номер, теперь лишь наполовину заполненный, в отличие от предыдущего дня. Чтобы успеть на перебронированный рейс домой, Селесте надо было покинуть мини-гостиницу не позже чем через два часа. А она еще не упаковала вещи. Но это не имело значения. Сейчас – конкретно в данный момент – она больше не могла оставаться в этой комнате, наедине со своим чувством вины.
Селеста подобрала с пола второй ботинок, обула оба на ноги, затем надела ветровку и вышла за порог. К счастью, в коридоре никого не было. Все остальные участницы их группы, должно быть, находились в своих номерах, собираясь в обратную дорогу и между делом сплетничая.