Шестое действие
– Что за бардак, Спекле! Тут уже крутились какие-то девки! Где вы их здесь-то находите, посреди леса? Или это из монастыря засланные?
– Так, господин капитан, какие засланные? Это из деревни набежали… им же скучно по зимнему времени, а тут любопытно.
– Им любопытно, а мне потом от жалоб не продохнуть – от родителей, у которых дочки в подоле принесли, и от самих девиц изнасилованных!
– Да кто же их насильничает, господин капитан? Сами лезут, что же нам честь полка срамить? И потом, ваше благородие, ущерба же делу никакого. Девки за своей скотиной приглядывать привычные, так что ежели кто из наших ночью погреться решит, сторожить будут не в два глаза, а в четыре!
– Ну, коли так… – Бергамин все же сомневался, что присутствие деревенских девиц усилит бдительность охраны, однако он слишком долго прослужил, чтобы излишне беспокоиться о нравственности рядового и унтер-офицерского состава. Отпустив сержанта, он спросил Мерсера: – Как успехи?
– Никаких. Но вы их и не ждали, верно? Ничего, потерпим немного. Вряд ли они способны долго продержаться.
– Мои люди – тоже, – угрюмо констатировал Бергамин. – Будь это хотя бы летом…
– Если бы сейчас было лето, монастырь бы тоже долго продержался… Шли бы вы спать, капитан.
– Но мой долг – нести охрану.
– Я вас втравил в эту историю, я и посторожу.
Бергамин не стал возражать, хотя подобное поведение нарушало субординацию. Однако он устал – день был длинным и утомительным. А может, решил, что Мерсер возжелал последовать примеру Спекле и его товарищей.
Тут Бергамин ошибся.
Следующий день, помимо холодной и ясной погоды, явил на театре военных действий новых персонажей. И услышали их задолго до того, как увидели. Легко было представить себе, что находишься не в Открытых Землях, не знающих благородных радостей псовой охоты, а в имении какого-нибудь графа, выезжающего с егерями по зимнему лесу, – такой басовитый и заливистый лай стоял над дорогой.
Пара конных охранников, державших на длинных сворках псов из числа орановских живоглотов, и впрямь могла сойти за егерей. А вот Флан Гарб, восседавший, посверкивая стеклами очков, на облучке крытой по зимнему времени таратайки, на графа никак не тянул.
Поближе к таратайке и подальше от собак держался на пузатеньком рыже-чалом коне лейтенант Гионварк.
Прибытие последнего Бергамина не на шутку рассердило.
– Вы что, спятили, лейтенант? Оставили гарнизон без единого офицера! Крепость без командира!
– Так время же мирное…
– Мирное, не мирное, какая разница!
– Но я прибыл доложить обстановку…
– А доложить есть что. – Гарб, морщась, слез на землю. Охнул, ухватился за поясницу. – Спина болит, сил нет, – сообщил он Мерсеру. – В молодости упал неудачно в шахте, позвоночник повредил. Так ничего, а верхом ездить совсем не могу.
– Корнет, собирайтесь, поедете в город, – приказал Бергамин, – смените лейтенанта. А вы, Пао, докладывайте.
Эверт Хольтвик не стал медлить. Штурма и боев не предвиделось, и корнет успел заскучать, к тому же самолюбию юноши льстило, что он, хотя бы на день, примет командование гарнизоном. Но прежде надо было выслушать, что расскажет Гионварк.
– Мой капитан, как вы распорядились, я арестовал Филобет Сандер, Бонифаса Понсиба, Ролле Агута, а также слуг вышеназванных особ вместе с дворней Вьерны Дюльман и доставил в крепость. Разместил там господ в отдельных камерах, а слуг в общих. Кроме того, господин Гарб в присутствии моем и секретаря суда (сам господин судья прибыть не мог, у него приступ подагры) составили опись бумаг и неизвестного назначения препаратов, обнаруженных нами в пуговичной лавке. Все эти чертовы зелья мы свезли в пустой каземат Северной башни, где я собственноручно запер их на три замка, хотя бьюсь об заклад, что никто из наших туда и за деньги не полезет…
– Оставьте заклад при себе. Лавку опечатали?
– Так точно, и дом этой стервы… то есть преступницы – тоже. И охрана поставлена. Труп пуговичника мы не стали хоронить до вашего распоряжения, он в подвале крепости… Да не зеленей ты, братец, он в саван зашит! – Гионварк обращался к Эверту, который подошел, ведя в поводу оседланную лошадь.
– Вы хорошо потрудились, лейтенант, – Бергамин был готов сменить гнев на милость.
– Да, вот еще что, капитан… Я привез письмо от барышни Бергамин.
– Вот как? – капитан нахмурился. – Давайте его сюда.
Гионварк вынул из-за пазухи сложенный и запечатанный воском лист бумаги и протянул капитану. Хольтвик, уже поднявшийся в седло, медлил – ждал распоряжений.
Бергамин бегло пробежал письмо и сунул его в карман.
– Корнет, вместе с рядовыми Шустером и Якобом отконвоируйте задержанного, – он кивнул в сторону кучера. – Поместите его вместе с другими арестантами. Ждите моих распоряжений.
Зейн заныл: «А меня-то за что?», но его никто не слушал, и вскорости четверо всадников тронулись с места, сопровождаемые лаем собак.
– Кстати, капитан, я тут приказал погрузить в таратайку кое-какую провизию для вас и солдат! – крикнул Гарб, силясь перекрыть гавканье. – Может, прикажете, чтобы достали, пока мои парни привяжут собак?
Предложение было встречено с пониманием, и Мерсер подивился, сколько суеты может создать столь малое количество людей на ограниченном пространстве. Впрочем, Гарб не суетился. Он подошел к Мерсеру, сдвигая на затылок войлочную шляпу с наушниками. Вообще, в этой вылазке одет он был тепло и просто, от городской щеголеватости в нем не осталось и следа.
– Ну-с, день у нас выдался вчера тяжелый, но и у вас, как я погляжу, был не лучше. Однако хорошенький гадюшник мы растревожили! Тихий Галвин бурлит, как котел с похлебкой. И я заранее скажу, что местное дворянство будет против капитана из-за этих арестов. А вот судейские его поддержат – больно уж мадам Эрмесен, то есть Дюльман, их унижала.
– Хорошо, Флан, что вы с лейтенантом убрали яды в крепость и под замок.
Управляющий хмыкнул.
– Там не все были яды, если судить по тем бумагам, которые я вчера успел перелистать. Гионварк в них не заглядывал, он вообще до чтения не охотник, но если б глянул, то наложил бы на них лапу. Скажу я тебе – не всю жизнь я сидел в этом богом забытом Галвине, живал и в больших городах и молодость свою провел отнюдь не монахом. Думал, что знаю много. Но когда почитал наставления, которым следовала эта благородная дама, особенно те, что с картинками, – почувствовал себя школьником в публичном доме. А чтоб такое сдюжить, одного здоровья не хватит. Нужны снадобья укрепляющие, тем более что дамы в этом обществе отнюдь не все молоды и хороши. Что-нибудь наподобие «южной дури», от которой любая карга юной красоткой покажется.
– Но за это не судят. Особенно в Карнионе.
– Да, за это не судят. Потому остается уповать, что яды там все же есть. Иначе с чего этому пуговичнику себя убивать?
Вот он-то дурманящим веществом баловался точно, подумал Мерсер, вспоминая лицо и повадки самоубийцы, но сказать не успел: подошли господа офицеры. Гионварк, несомненно, только что выслушал повествование о вчерашних неурядицах и в задумчивости озирал стены монастыря – изыскивал способы сломить местных строптивиц. Бергамин тем временем вполголоса сказал Мерсеру:
– Магдалина пишет, что наша… знакомая… остановилась в «Рыцарском шлеме», и просит известить вас об этом.
Он был в некоторой растерянности. Хотя вчера капитан не удивился знакомству Мерсера и Марии Омаль, ему было неловко упоминать о том, что связывает куртизанку с его беспорочной сестрой.
…Гионварк, ничего не удумав, сердито бросил:
– Они что, в этом курятнике повымерли, что ли?
– Не иначе, – любезно согласился Гарб. – От одних песиков столько шуму было, что всякий, кроме покойника, всполошился бы.
Словно в ответ на его утверждение пространство огласилось нестройным пением. Было оно явно церковным, лилось откуда-то сверху и при возвышенном настрое могло бы показаться небесным знамением. Но возвышенных душ близ монастыря в этот час не случилось, да и пели слишком слабыми и нестройными голосами, так что и слов нельзя было разобрать.