Р.А.Б.
– Неа. Подранил только. Сейчас все вместе пойдем прочесывать.
– Понял, – сказал я уже умолкнувшей рации.
Дорогу назад я нашел удивительно быстро (первобытный инстинкт?). На поляне, сгрудившись вокруг тела, стояли все участники охоты:
– «Макарыч», конечно, вещь. Несмотря на то, что травматика. Видал, какие дыры? – комментировал свою стрельбу Володя, присев возле трупа на корточки. – Фу, сука, как же от него несет! Брррр!
– Конечно несет, это ж бомж! – заржал Старостин. – А ты хотел, чтобы от него фиалками пахло?
– А завалил-то его все-таки я, – злобно ворчал Нестеров. – Когда ты в него начал шмалять, он еще руками сучил, и я ему влупил в затылок.
– Какой там! – запротестовал Володя. – Иди посмотри, я ему глаз выбил!
– Ну и что? Руками-то он отмахивался, – упорно мотал головой Нестеров, – может, он ослеп, но не сдох!
Артем и Керимов тихонько переговаривались в сторонке, поочередно прикладываясь к фляжке с коньяком. Загорецкий курил, глядя на труп без видимого интереса. Бомж, которого кто-то успел перевернуть, лежал на спине, раскинув руки в стороны. На вид ему было не больше пятидесяти, хотя у этой категории людей возраст практически неопределим. Спутанная, местами будто выдранная борода. Вокруг шеи обмотано какое-то тряпье, короткая, явно не по размеру болоньевая куртка задралась, обнажая вздутый, покрытый струпьями живот. Спортивные штаны, рваные на бедре, нелепо вывернутые ноги, обутые в раздолбанные строительные ботинки. Правая рука продолжала судорожно сжимать целлофановый пакет. Левый глаз вытек, а правая половина лица и часть шеи представляла собой один сплошной синяк. Видимо, именно туда попали резиновые пули стрелявшего практически в упор Володи.
– Давай перевернем, я тебе докажу! – не унимался Нестеров. – Ты на рану посмотришь и все поймешь.
– Я тебе не нанимался дерьмо это ворочать! Тебе надо – ты и переворачивай!
– Володь, – негромко начал Загорецкий, покровительственно положив руку ему на плечо. – Его на самом деле Леха завалил. Из «Макарыча» сложно убить. И потом, у него сегодня обмывка машины, он нам охоту сделал. Ну что тебе, трудно согласиться хотя бы на ничью? Согласись, это он его загнал тебе на линию огня, ведь так?
– Вот-вот! – кивнул Нестеров.
– Ладно, проехали! Твой трофей. – Володя разочарованно поднялся. – Фотографироваться будешь? Тогда шапку возьми. – Он протянул ему спецназовскую шапку с прорезями для глаз.
Нестеров позировал минут десять. А я все смотрел и смотрел на бомжа. Меня знобило. То ли от холода, то ли от первой столь близко увиденной смерти. Я чувствовал, как коченеют пальцы на ногах, хотя на улице было минус три. А Нестеров все продолжал фотосессию, то ставя на бомжа ногу, то засовывая ему дуло дробовика в рот. Я не мог на это смотреть и отвернулся.
Закончив со съемкой, мы решили прочесать трубы, лежавшие в самом дальнем конце свалки, примерно в километре отсюда. Мы разделились на два отряда: один должен был встать у самих труб, а второй обойти с другой стороны, чтобы внезапным натиском заставить «зверей» вылезти из своих нор. На расстановку ушло около часа. Моя группа расселась у четырех самых пригодных для жилья труб. Привстав на одно колено и держа вперед собой травматические пистолеты, мы ожидали. На горе мусора зажглись три факела. Нестеров, Керимов и Загорецкий с улюлюканьем принялись колотить железными палками по трубам, стараясь вызвать как можно больше шума.
Из трубы рядом, как пробка из бутылки, выскочил «зверь», сбил с ног Володю и припустил к лесу. Старостин и Артем, бросив свой пост, погнались за добычей. Группа Нестерова, видимо, получив сигнал по рации, свернула с горы налево и двинулась наискось, отрезая жертве путь к спасительным деревьям. Я остался у трубы и смотрел вперед, туда, где двигались огни и слышались людские голоса. Где-то в глубине души мне было жаль, что я так и не получил шанса выстрелить, но бежать туда мне не хотелось.
Тут послышался шорох, будто то кто-то скребся в моей трубе. Я резко развернулся и выставил вперед оружие. Из трубы показалась всклокоченная голова. Первым позывом было надавить на курок и стрелять, стрелять, стрелять, пока не кончится обойма. Между нами было не больше двух метров. Легкая мишень, невозможно промахнуться. Ну, Исаев! Ну! Завали его! Слышишь? Он же сейчас бросится и перегрызет тебе горло!
Но я почему-то удержал палец на курке и сделал шаг назад. Лунный свет выхватил из темноты бледно-зеленое лицо. Это был мальчишка. Лет пятнадцать? Не уверен. У него было мертвенно-бледное, с зеленоватым отливом лицо, синие растрескавшиеся губы и голубые глаза, казавшиеся непропорционально огромными из-за глубоких теней, залегших под ними. Его лицо было не просто осунувшимся, это был череп, обтянутый кожей. Я все еще целился в него, а он смотрел на меня не мигая, полными животного ужаса глазами. Парень понимал, что я сейчас убью его. Должно быть, его не раз уже приходили убивать такие, как я, и прежде ему везло. Трудно сказать, почему он еще оставался здесь. Может, на других свалках охоту проводили еще чаще, может, здесь проще было прокормиться? А может, он считал эту трубу своим домом? Я не знал ответов, я продолжал целиться, а он – таращиться на меня. И неизвестно, кому из нас было страшнее. Я хотел, чтобы он убежал, испарился, исчез, а он замер на месте и не сводил с меня глаз.
Я чувствовал только сведенный страхом палец на курке, то ослабляя напряжение, то снова чуть на него надавливая. Или мне так казалось? Наконец я на какую-то долю секунды зажмурился, чтобы не видеть, как выпущенная пуля попадет ему в лицо, но вместо выстрела услышал чей-то чужой голос:
– Беги, беги отсюда! Я прошу тебя! Беги, дурак!
Когда я снова открыл глаза, паренек уже сделал два шага к соседней трубе, слегка подволакивая правую ногу. Потом подтянулся на руках, влез в ее жерло, и прежде чем окончательно исчезнуть, повернулся, чтобы еще раз высверлить меня своим страшным взглядом. Видимо, хотел убедиться, что я не выстрелю в спину…
Переодевшись в машинах, мы пили из фляжек коньяк, жевали крекеры и в который раз пересказывали друг другу подробности охоты. Наши машины стояли в поле километрах в трех от свалки, и воздух здесь был более свежим, хотя слабые порывы ветра изредка доносили до нас запах жженой резины, мокрого тряпья и гнили. Снег вокруг стремительно таял, делаясь пепельно-серым.
Потом все рассматривали на фотоаппарате сделанные снимки. А Нестеров предложил пострелять по банкам, ну и по приезде в город поставить машины и «спрыснуть» открытие сезона. И Брайан Молко пел:
Sick and tired of Maggie’s farm
She’s a bitch with broken arms to wave
Your worries,
And cares,
Goodbye
А я чувствовал, как к горлу медленно подступает комок, и меня вот-вот вырвет, то ли от коньяка на голодный желудок, то ли от увиденного. Но когда без четверти двенадцать к нам подкатила милицейская машина, тошнота тут же отпустила, сменившись страхом быть пойманным. Из машины неспешно вылез грузный майор и пошел к нам. Ему навстречу двинулся Нестеров.
– Ну как, мужики? – спросил майор, здороваясь с ним за руку.
– Минуc два, – осклабился тот, одновременно протягивая ему тугую скрутку наличных.
– На прошлой неделе ребята из ваших четверых «зачистили». Правда, их самих побольше было. – Майор, не глядя, сунул деньги в карман форменной куртки. – Ну ничего, в следующий раз. Все нам работы меньше.
– Ну спасибо, Петрович, – кивнул Нестеров, – я тебе наберу через месяц.
– Я через месяц в отпуске буду, на лыжах поеду кататься. Кстати, пойдем, я тебя с коллегой познакомлю, ему позвонишь.
Нестеров и майор вразвалочку побрели к ментовской машине. Мы расселись по своим авто. «Могло быть “минус три”», – подумал я, залезая в джип.
Несмотря на заманчивые предложения «спрыснуть» охоту, окунувшись в неумелые ласки провинциальных шлюх, я решил отвалить. Сослался на терки с женой, усталость, на… в общем, какая разница, на что? Я хотел убежать, дезертировать, спрятаться. Это была не моя война. Нестеров сотоварищи высадили меня в районе метро «Новослободская», я подождал, пока машины скроются из вида, и добежав до ближайшей урны, выблевал наконец содержимое желудка. Меня долго рвало какой-то мутно-зеленой слизью, потом я шел, опираясь рукой о стены, и спазматически хватал ртом воздух. Меня знобило и шатало из стороны в сторону. Организм выбрасывал из себя весь негатив последних месяцев. Минут через десять дыхание удалось восстановить, но озноб не прошел, и увидев зеленый крест круглосуточной аптеки, я в нее буквально ворвался.