1928 год: ликвидировать ликвидаторов (СИ)

Менжинский решил конвоировать Троцкого лично. Он почему-то подумал, что дело это крайне ответственное. И никому поручить подобное нельзя. Потому Вячеслав и уселся на заднее сидение рядом с Троцким. А тот всю дорогу трещал, почти не умолкая:
— Раз уж приходится ехать с вами в одной машине, то прошу выслушать меня. Доведите до Сталина, наконец, что все это неправда, напраслина! Никто из моих соратников не готовил побег за границу. Ни Мрачковский, ни Дрейцер, ни Радек, ни Смирнов, ни Раковский. Я посылал Дрейцера в Ленинград к моей первой жене совсем не за тем, чтобы искать пути бегства через Финляндию. Дрейцер выполнял мое очень личное поручение. Через него я хотел передать Соколовской определенную сумму денег. Я до сих пор ей пытаюсь помогать, потому что от нее у меня две дочери. Так что все эти донесения Сталину от ваших сотрудников лживые, сфабрикованные кем-то специально ради дискредитации меня и моих единомышленников. Я даже не надеюсь, что вы, Менжинский, примете какие-то меры против этих ложных доносчиков. Но вы обязаны знать, что все это клевета без всяких оснований. Наша оппозиция избрала честные методы борьбы. В противном случае, если бы мы были такими уж опасными, как Коба пытается нас представить, то он сам уже был бы давно ликвидирован. Но, он этого не понимает, делая из нас каких-то лютых врагов партии, вроде террористов и мятежников, готовых на все. А мы не лютые, мы не террористы и не мятежники. Мы просто выступаем за мировую революцию и за справедливое распределение власти между нами и сталинистами. И это все наши требования. Никаким терроризмом мы не занимаемся!
Вячеслав вставил свое:
— Но, чем же вы тогда объясните организацию ноябрьских беспорядков? Мне достоверно известно, что ваши вооруженные отряды готовились занять стратегические объекты в Москве и в Ленинграде. И только усиленная охрана, выставленная нами заранее повсюду, поумерила решительность этих ваших боевиков. Кстати, мы некоторых из них задержали. И показания они дают совсем не в вашу пользу, Лев Давидович.
Троцкий не смутился, продолжив не то обвинять, не то оправдываться:
— А вы не допускаете, Менжинский, что инициатива защищать оппозицию исходит снизу от рабочих коллективов? Разумеется, рабочие видят, что нас травят по прямому указанию Сталина и его верных псов, вроде вас. Вот вы и придумываете всякие «крайней меры», вроде этой высылки меня на дачу. А моих соратников по партийной борьбе вы хотите и вовсе сослать подальше. Запугать всех нас хотите, власть свою показать. Да только не запугаете! Мы создали за эти дни комиссию, которую возглавляют Радек, Раковский и Каспарова. И эта комиссия успешно ведет переговоры с председателем Центральной контрольной комиссии Орджоникидзе. Так вот, до его сведения доведено, что наши единомышленники поедут в отдаленные местности добровольно, раз так хочет Сталин, но только не в позорную ссылку, а для того, чтобы и там, на окраинах страны, продолжить свою полезную деятельность, учитывая профессиональную квалификацию и состояние здоровья. Как видите, мы, оппозиционеры, даже готовы на определенные уступки. Потому я и согласился на ваше предложение. Думаете, что вашего пистолета испугался? Совсем нет. Просто подумал, что в Горках мне, действительно, будет не так уж и плохо. Все-таки не так уж и далеко это место от столицы находится. Все же получше, чем ехать в Астрахань или куда вы там еще предлагали?
— В Алма-Ату, — напомнил Менжинский, проигнорировав, что Троцкий обозвал его сталинским псом.
Машины конвоя, внешне ничем не отличавшиеся от кортежа какого-нибудь очень важного советского руководителя, уже выехали за город, а Троцкий все говорил и говорил. Рот у него почти не закрывался. Похоже, основное его занятие и заключалось в том, чтобы постоянно говорить. И мне вспомнилось крылатое выражение: «Звездеть, как Троцкий». Впрочем, я не желал общаться с ним. Успешно переложив эту обязанность на Вячеслава, я снова затаился в уютном углу подсознания, откуда просто смотрел и слушал.
 
А Троцкий продолжал:
— Так вот, ни в какую вашу Алма-Ату я не хочу. Здесь, недалеко от Москвы, я все-таки смогу принести больше пользы. Вы вот знаете, что меня временами мучают приступы лихорадки? Врачи говорят, что еще во время гражданской войны я подхватил какую-то редкую форму малярии. Потому не хотел бы совсем вредить своему здоровью. Переезд в южные края мне сейчас противопоказан. Потому-то и от переезда в Астрахань я отказался. А в Горках у меня есть шансы сохранить работоспособность. И пусть даже Коба исключил меня из партии, я не перестану бороться за свою правду, живя на даче, так и знайте!
  
Глава 29
 
Когда уже прибыли в Горки, Троцкий сразу начал возмущаться, что его решено поселить не в основном корпусе усадьбы, а в Северном флигеле. Но, узнав, что в главном здании до сих пор проживает брат Ленина, он, вроде бы, немного смягчился и наконец-то замолчал. Видимо, к этому человеку он относился с некоторым уважением. А, может быть, Троцкий наконец-то смирился со своим положением, или же ему просто все-таки надоело болтать без перерыва.
Лично показав Троцкому приготовленные для него комнаты и убедившись, что безопасность объекта Глеб Бокий наладил неплохо, Менжинский выехал обратно. Хотя ему и было неприятно общаться с этим фанатиком мировой революции и возмутителем спокойствия, но надо было признать, что Вячеслав проявил завидную выдержку, внимательно выслушивая весь тот словесный понос, который обрушил на него Троцкий. Перед отъездом Менжинский еще раз все проверил и дал соответствующие указания чекистам по поводу организации охраны главного оппозиционера и наблюдения за ним.
Утро закончилось. Время приближалось к полудню. Председателю ОГПУ надо было спешить, чтобы выслушать доклад Трилиссера, который, почти наверняка, предпринял кое-что насчет перебежчика Бажанова и его компаньона, о чем следовало доложить Сталину после обеда. К тому же, Менжинский надеялся, что к этому моменту уже появились и кое-какие результаты расследования по вчерашней перестрелке, а также новые материалы по Генриху Ягоде.
По дороге обратно Вячеслав расслабился. Откинувшись на заднем сидении автомобиля, он закурил папироску, а я просто смотрел его глазами по сторонам, перебирая, заодно, знания Менжинского об окружающей действительности. Меня очень интересовало не только положение с преступностью, но и общая обстановка, сложившаяся в Москве к началу 1928 года. Несмотря на прокатившиеся сразу после революции волны красного террора и экспроприации, дореволюционная элита бизнеса все еще имела достаточно сильные позиции в столице, которые ей удалось восстановить вместе с введением новой экономической политики властей и послаблениями по отношению к коммерсантам.
А коммерческие отношения, разумеется, способствовали развитию криминала разного рода от мошенников до рэкетиров. Ситуация конца двадцатых годов несколько напоминала мне лихие девяностые годы конца двадцатого века. Кое-какие параллели имелись. Только вот масштаб разгула экономической преступности все-таки был помельче. Советское государство не только следило за деятельностью коммерсантов, регулируя ее довольно жесткими методами, но и оставило за собой монополию внешней торговли, отчего капиталисты-нэпманы не могли легально выводить свои капиталы за границу. И потому все их коммерческие усилия вынужденно направлялись на внутренний рынок, на развитие предприятий, услуг и торговли внутри страны.
Сами советские капиталисты даже не подозревали, что Сталин вскоре свернет НЭП. Те из них, кто весьма неплохо разбогател в последние годы, надеялись, что подобная экономическая политика надолго утвердится в СССР. И потому они вели свою привычную буржуйскую жизнь, устраняя конкурентов всеми доступными способами, законными и не очень, включая и откровенно криминальные. Обманывать не только граждан, друг друга, но и власти было у нэпманов в порядке вещей. Чтобы влиять на советских чиновников, со стороны нэпманских капиталистов в ход шли различные соблазны: подарки, угощения, различные услуги и взятки. А потом все это, обычно, заканчивалось шантажом чиновника, который, таким образом, попадался на «крючок» к нэпману, действуя уже не ради процветания страны и построения коммунизма, а в интересах конкретных коммерсантов.