1928 год: ликвидировать ликвидаторов (СИ)

— Вот и надо нам с тобой объединить усилия, — предложил я, выпустив Вячеслава из нашей маленькой тюрьмы подсознания, чтобы он успокоился и проветрился пока едем.
Он закурил папиросу, а я в это время из своего угла черепной коробки подкачивал энергию в больную спину и успокаивал очередной приступ астмы. Заметил, что получаться у меня целительство стало получше. А еще и пополнять энергию удается. Словно бы вдыхаю ее прямо из окружающей среды, как пылесос в себя втягиваю и направляю в больные места. Реакция тоже улучшается, да еще и убеждение, похоже, как-то проявляться стало, раз даже Вячеслав уже начал к моему мнению прислушиваться. Хотя и ругается по-прежнему, но уже и советы дает, как коллеге. Значит, все-таки начинает меня воспринимать всерьез, а не как досадную болезнь.
Так потихоньку по заснеженной Москве мы доехали до Кремля. Прежний водитель Менжинского, в отличие от раненого Тихомирова, ехал спокойнее, более тщательно объезжая колдобины. Ведь он за годы привык, что у начальника больная спина. Этому шоферу, пожалуй, можно доверять, а вот прикомандированным людям Паукера-Паука, например, охраннику, сидящему теперь на переднем пассажирском сидении, полностью доверять не стоит. Уже понятно, что им дано распоряжение докладывать своему шефу, а через него, получается, и Ягоде, о каждом шаге Менжинского.
  
Глава 31
 
Вскоре мне снова удалось увидеть генсека. На этот раз я прочувствовал его гораздо лучше. Мои новые способности экстрасенса-целителя позволяли ощущать вокруг Сталина мощные энергетические завихрения. Слишком многое было завязано на этого человека, и это чувствовалось. Ведь именно он задавал то генеральное направление, в котором двигалась вся огромная страна.
На этот раз хозяин главного кремлевского кабинета нервно прохаживался по просторному помещению, крутя в пальцах курительную трубку. Едва увидев Менжинского, Сталин, даже не здороваясь, сразу же упрекнул:
— Что же это вы не доложили мне о перебежчике Бажанове сразу?
Тут я решился подставить Ягоду и понаблюдать за реакцией генсека. Для этого снова отодвинул личность Вячеслава на задний план и произнес:
— Должен признаться вам, товарищ Сталин, что я и сам довольно долго не имел никакой информации по этому делу.
Сталин прищурился и с недоброй ухмылкой проговорил:
— Как же такое возможно, чтобы сам председатель ОГПУ не узнал вовремя о таком чрезвычайном происшествии?
И тут я честно выдал:
— Когда произошло нарушение границы Бажановым и его спутником Максимовым, из Ашхабада было доложено в Москву товарищу Генриху Ягоде. Мне же Ягода не доложил по подчиненности, как был обязан.
Сталин перестал крутить свою трубку, а вставил мундштук в рот и вгрызся в него зубами. Потом проговорил негромко:
— Наверное, товарищ Ягода не хотел нервировать вас непроверенными сведениями.
Я сказал генсеку:
— Не знаю, во всяком случае, Ягода и до этого момента ничего мне так и не доложил. Я до сих пор не дождался от него какого-либо отчета по этому поводу.
— Откуда же вы тогда узнали про предательство Бажанова, товарищ Менжинский? — задал вопрос Сталин все с тем же хищным прищуром.
— Ко мне поступает информация и по линии других отделов, которыми Ягода не руководит. Вот только не напрямую она идет, а с некоторой задержкой. Потому я и не имел возможности доложить вам вовремя, — объяснил я.
Вождь вынул трубку изо рта и покачал головой:
— Совсем нехорошо получилось. Имеется мнение, что товарищу Ягоде следует объявить выговор.
Тут я пошел ва-банк, выложив еще один козырь:
— Есть подозрения, что Генрих Ягода еще и приписал себе десять лет партийного стажа. И соответствующие вопросы ему будут заданы на коллегии ОГПУ.
Сталин всплеснул руками. Вождь все-таки был южанином, и это чувствовалось. Особенно, когда он волновался. В такие моменты у Сталина всегда усиливался его кавказский акцент. А он в ту минуту выглядел весьма взволнованным, даже выругался по-грузински:
— Шени дэда! И как же о таком серьезном нарушении не знает наш партийный контроль? Немедленно прикажу им поднять личное дело Ягоды!
 
Вождь замолчал, потом прошелся из угла в угол, что-то обдумал и произнес уже другим тоном:
— Сегодня же я поручу товарищу Орджоникидзе разобраться! Раз он у нас Центральную Контрольную комиссию возглавляет, значит, он и ответственность несет за контроль партийной дисциплины. А вас, товарищ Менжинский, в этом вопросе я попрошу пока проявить терпение до выяснения всех обстоятельств. Думаю, что вам тоже известно о том, что на ответственную должность Ягоду порекомендовал еще товарищ Свердлов? И с тех пор мы этому человеку вполне доверяли.
Сталин, похоже, все-таки сомневался. Тут мне пришла еще одна мысль. Уж если я решил топить Ягоду, то отступать некуда. Потому выложил интересный факт и про Свердлова, то, что когда-то читал:
— Кстати, про покойного Якова Михайловича я как раз тоже хотел вам доложить. Сейф из его кабинета до сих пор не вскрывался. Поскольку ключи не были обнаружены. Так вот, он хранится на складе коменданта Кремля. И мне известно, что внутри Свердлов припрятал немалые ценности, экспроприированные у буржуев по его указанию, но не сданные им в партийную кассу: золотые монеты и изделия с драгоценными камнями общей стоимостью в сотни тысяч рублей.
— Да что ви говорите! — неподдельно удивился Сталин, даже заговорив с акцентом. Но, он тут же взял себя в руки и добавил уже спокойно:
— Хм, эти ценности нам, разумеется, пригодятся. Сегодня же дам указания товарищу Петерсону, чтобы нашли и вскрыли этот сейф.
Глядя на Сталина, я подумал о том, что ведь он обладает немалым опытом подпольщика, и это помогает ему бороться за обладание абсолютной властью. Наученный этим опытом он, разумеется, ценит, в первую очередь, людей преданных, пусть даже они не слишком профессиональны и талантливы. А Генрих Ягода как раз из таких. И потому для Сталина неприятно было услышать, что этот человек, которого он до сих пор считал вполне надежным, внезапно подвел. Генсек верил в раболепную преданность Ягоды, а тут вдруг такой досадный прокол с ним случился. Что же касается Свердлова, то, напомнив о припрятанном им золоте я, похоже, попал в точку, всколыхнув старую неприязнь Сталина к этому «демону революции».
Еще со времен ссылки в Туруханский край Сибири между двумя лидерами революционного движения «пробежала черная кошка». Вражда вспыхнула на банальной бытовой почве, когда оба революционера по воле судьбы отбывали ссылку вместе в доме крестьянской семьи Тарасеевых, приютившей их. Свердлов любил чистоту, а Сталин плевать хотел на аккуратность и гигиену. Отчего Свердлов жаловался на своего соседа, рассказывая, что жить с ним под одной крышей невозможно, потому что Джугашвили, вместо того, чтобы мыть тарелки, отдает их вылизывать собаке, да и когда дежурит на кухне, то готовит такую бурду, которую есть невозможно. А еще он может наплевать в суп, если находится в плохом настроении. Свердлов же своим чистоплюйством тоже сильно раздражал Сталина, потому он даже назвал свою собаку его именем — Яшкой. И обиженный Свердлов добился того, что его перевели отбывать ссылку в другое место. Не ладили они и потом, да и ходили какие-то слухи о том, что именно Сталин передал отравленный тортик для Свердлова накануне его смерти перед VIII съездом партии большевиков.
Тем временем, Сталин зажег свою трубку спичкой, сделал длинную затяжку через мундштук и спросил, прервав мои мысли:
— Так какие же меры вы приняли против Бажанова?
Я честно ответил:
— По моему приказу иностранный отдел выставил вооруженные засады на возможных маршрутах движения Бажанова и Максимова. Их должны ликвидировать.
— А откуда вы знаете, в какую сторону направятся эти предатели? — спросил Сталин.
— Судя по донесениям наших агентов, перебежчики пытаются поскорее добраться до Индии, чтобы оказаться под защитой колониальных властей Великобритании. Пока что они пошли от границы напрямик через горы, несмотря на риск камнепадов, и пришли в Мешед, — выдал я случайно прочитанную информацию из будущего про этого Бажанова за свои агентурные сведения.