Другой дом
Позднее он так и не мог сообразить, посреди ли этих блаженных предвкушений или уже за гранью овладевшей им дремоты услышал он чьи-то робкие приближающиеся шаги. Разомкнув веки, он увидел перед собой хорошенькую девушку из другого дома и немного засмотрелся на нее, прежде чем пошевелиться. У Тони возникло четкое ощущение, что сон отлетел от него именно потому, что она, не издавая ни звука, в течение нескольких секунд смотрела ему прямо в лицо. Она ойкнула и залилась краской; возглас, говоривший о том, до чего ей неловко оттого, что тайное ее приближение возымело такой эффект, заставил Тони немедленно вскочить на ноги.
— Ах, доброе утро! Как поживаете? — Он сразу все вспомнил — все, кроме ее имени. — Простите мне мою позу; я не слышал, как вы вошли.
— Боюсь, я сама помешала лакею доложить о себе, как только увидела, что вы спите. — Джин Мартл была очень смущена, но оттого казалась еще оживленнее, а стало быть, еще краше, чем обычно. — Он сказал, что кузина Кейт здесь, вот я и вошла.
— О да, она здесь — она так и думала, что вы придете. Присаживайтесь, пожалуйста, — добавил Тони, которому инстинкт мгновенно подсказал, как в собственном доме должен себя вести мужчина, наделенный толикой самоуверенности, по отношению к девушке, напрочь ее лишенной. Инстинкт сработал прежде, чем в дело вступил разум, и Джин подчинилась Тони так же покорно, как если бы он отдал ей приказ; но едва, повинуясь ему, она села в венецианское кресло с высокой спинкой и широкими подлокотниками, заключившее трепещущую девушку как бы в золоченую клетку, а Тони опять разместился на том же диване (хотя и не в той же позе) напротив нее, он тут же вспомнил о настоятельной просьбе миссис Бивер. Он должен был отправить ее прямиком домой; да, ему следовало велеть ей без обиняков: беги со всех ног обратно и сиди там, откуда пришла, задыхающаяся и розовая.
Между тем она держалась очень прямо и очень серьезно; казалось, ей очень хотелось все про себя объяснить.
— Подумала, будет лучше прийти сюда, раз уж там ее не застала. Я вышла, чтобы немного прогуляться вокруг усадьбы вместе с Маршами, — меня не было довольно долго; а когда я вернулась, ее уже дома не было — слуги сказали мне, что она должна быть здесь.
На столь логичные оправдания Тони мог откликнуться не иначе как с радушием гостеприимного хозяина.
— О, все в порядке, миссис Бивер сейчас беседует с миссис Брим. — Очевидно, все это было неправильно — он должен был сказать ей, что она не может остаться; но дело осложнялось тем, что засело у него в памяти: он же сам тогда приглашал ее на ланч. — Я написал записку вашей кузине — надеялся, что вы придете. К сожалению, ей самой придется нас покинуть.
— Ах, тогда и я должна уйти! — Джин говорила ясно и логично, однако с кресла не вставала.
Тони заколебался.
— Она побудет тут еще немного — моей жене нужно кое-что ей сказать.
Девушка уставилась в пол; возможно, там ее глазам с отчетливостью печатного текста предстал тот факт, что сейчас, первый раз в жизни, она в разговоре сама обращается к джентльмену. И, поскольку это был такой исключительный, единственный в своем роде случай, ей, по крайней мере, следовало вести беседу должным образом. Ее поведение говорило о серьезном усилии, направленном на достижение этой цели, усилии, заметном даже в том, как боялась она допустить вольность, упомянув о миссис Брим в слишком фамильярном тоне. Джин ломала голову, как бы ей выразить свою симпатию, не показавшись при этом развязной, и в результате выдала следующую фразу:
— Я приходила час назад и встретила мисс Армиджер. Она сказала, что принесет и покажет мне малышку.
— Но она этого не сделала?
— Нет, кузина Кейт посчитала, что этого делать не нужно.
Тони был радостно удивлен.
— Нужно, еще как нужно. Вы бы хотели ее увидеть?
— Думаю, мне это было бы очень приятно. Это очень любезно с вашей стороны.
Тони вскочил.
— Я сам покажу вам ее. — Он отошел, чтобы позвонить в колокольчик; потом, вернувшись, добавил: — Я с удовольствием вам ее покажу. Думаю, она — еще одно чудо света.
— Я тоже всегда так думаю о младенцах, — сказала Джин. — Наблюдать за ними так увлекательно.
— Увлекательно? — повторил он. — Вроде бы нелепость, не правда ли? Но подождите, вы еще не видели Эффи!
Оба совершенно серьезно, с многозначительными паузами обменивались этими замечаниями, в то время как Тони слонялся взад-вперед, ожидая, пока на его звонок кто-нибудь отзовется.
Его гостья некоторое время хранила молчание, которое могло означать, что, памятуя о давешнем запрете, она теперь просто ждет, что из всего этого получится; однако, наконец, она сказала с прежней простотой:
— У моего интереса к ней есть особая причина.
— Вы имеете в виду болезнь ее бедной матери? — Он тут же понял, что ни тени претензий на то, чтобы взять на себя какие-то заботы, в ее словах не было, хотя при упоминании об этом несчастье ее лицо заметно вытянулось: она с трепетом выслушала сообщение о том, что совсем еще несмышленому ребенку грозит беда. — Это очень хорошая причина, — заявил он, чтобы успокоить ее. — Но было бы гораздо лучше, если бы у вас была еще и другая причина. Надеюсь, никогда не будет недостатка в людях, которые относились бы к ней с любовью.
Казалось, уверенности в себе у нее теперь прибыло.
— Именно таким человеком я всегда и буду.
— Именно таким человеком?.. — Тони чувствовал потребность разобраться, что же такое она имеет в виду. Однако теперь ее внимание было отвлечено пришедшим наконец лакеем, к которому он немедленно обратился. — Пожалуйста, попросите Горэм оказать нам любезность и принести ребенка.
— Возможно, Горэм решит, что этого делать не следует, — предположила Джин, когда слуга ушел.
— О, она гордится ею так же, как и я! Но если она так решит, я отведу вас наверх. Потому что, как вы сказали, вы именно такой человек. Я ни капельки в этом не сомневаюсь, но вы собирались объяснить мне почему.
Джин отнеслась к этому так, будто речь шла о чем-то почти секретном.
— Потому что она родилась в мой день рождения.
— С вами в один день?
— Да, когда мне исполнилось двадцать четыре.
— О, я понял; это очаровательно — просто прелестно! — В этом обстоятельстве не было той таинственности, которой она его поначалу заинтриговала, но ее забавная вера в его значительность, приравнявшая половинку финика к сочной груше, странным образом внушила ему ощущение, что этого обстоятельства вполне достаточно для тайны; вместе с тем в нем крепло убеждение, что суждение миссис Бивер о ее волосах было чистейшей клеветой. — Это самое удивительное совпадение и порождает самую интересную связь. Поэтому, прошу вас, всякий раз, как будете отмечать вашу очередную годовщину, празднуйте заодно чуть-чуть и ее день рождения.
— Как раз об этом я и думала, — сказала Джин. Потом добавила, все еще застенчиво, но уже едва ли не сияя: — Я всегда буду посылать ей что-нибудь в подарок!
— А она будет посылать вам! — Эта идея даже Тони показалась очаровательной, и он тут же совершенно искренне решил, что, по крайней мере, в первые годы возьмет это дело на себя. — Вы ее самый первый друг, — улыбнулся он.
— Неужели? — Джин сочла эту новость замечательной. — Ведь она меня еще даже не видела!
— О, таковы все первые друзья малыша. Можете считать, что вы официально объявлены ее другом, — сказал Тони, желая сделать ей приятное.
Однако она явно не одобряла любое умаление ее исключительности.
— Но я ведь даже не видела ее мать.
— Да, с ней вы не встречались. Но непременно еще познакомитесь. Тем более вы уже видели ее отца.
— Да, ее отца я видела. — Будто желая убедиться в сказанном, Джин посмотрела на Тони — и позволила себе обменяться с ним таким открытым и пристальным взглядом, что мгновение спустя, ощутив себя как бы пойманной в ловушку, резко отвернулась.
В тот же миг Тони царапнула мысль о том, что ему следовало отослать ее домой; но теперь, отчасти из-за близости, установившейся между ними всего за несколько минут, а отчасти от осознания ее крайней молодости, его нежелание говорить с ней об этом пропало.