Вдовы по четвергам
— Не знаю… я же без калькулятора…
— Я тоже. Никогда не ладила с цифрами, но это стоит примерно… сто–сто пятьдесят долларов, столько мне в итоге заплатила Вирхиния, а у нее парк примерно как у тебя.
— Вирхиния заново засеяла газон?
— Да, она получила какие-то очень неплохие комиссионные.
Тереса наклонилась, взяла комок земли и повертела его в руках.
— Дорогая, этому бордюру не хватает влаги, — сказала она, показывая подруге сухую, крошащуюся в руках почву.
Тереса ушла за поливочным шлангом. Лала осталась ее подождать. Тереса уже несколько лет занималась ее садом, так что прекрасно знала, где лежат инструменты. После того как она закончила трехлетние курсы ландшафтного дизайна при питомнике Сан-Исидро, Уровичи стали одними из первых ее клиентов. До тех пор пока Тереса и другие женщины не начали понемногу изучать садоводство и интересоваться растениями, любой безработный поденщик из Санта-Мария-де-лос-Тигреситос с гордостью именовал себя «садовником» или «специалистом по паркам». «Газонокосильщики» — так их называли в Лос-Альтосе — приезжали на велосипедах, за которыми волочились газонокосилки, в лучшем случае электрические, а еще они тащили с собой триммер, садовые ножницы, хлорку для чистки бассейнов — за прозрачностью воды нужно следить круглый год, если не хочешь остаться без работы. Тереса же занималась другим. Она высаживала цветы с учетом времени года, следя за тем, чтобы они сочетались по цвету и размеру, чтобы росли на нужном расстоянии друг от друга, проверяла, чтобы нигде не было увядших или больных растений, выбирала для клумб у дома цветы с приятным ароматом, а те, с которых постоянно что-нибудь летело, удаляла подальше от бассейна.
— Для такой работы нужна художественная жилка, — любила говорить она о самой себе.
И расценки у нее были лишь ненамного выше, чем у «газонокосильщиков».
— Когда все парки вокруг выглядят безупречно — ты видишь кругом только яркую зелень ryegrass и вдруг нарываешься на непорядок, хочется рвать и метать, правда? Представь себе: едешь на машине, видишь зеленое… зеленое… зеленое… желтое! А, это же дом Уровичей! Вот ужас!
Тереса отложила в сторону шланг и занялась осокой, которая слишком тянулась к солнцу и нарушала симметрию бордюра. Лала наклонилась, чтобы помочь ей.
— Послушай, дорогая, я знаю, что твой бедолага сейчас без работы и все такое, но это же временно! Ты не должна покоряться обстоятельствам.
Тереса отпустила осоку и выпрямилась.
— Ее нужно подвязать, или она так и будет торчать в сторону. Она очень непослушная. А для чего еще нужны сбережения? Для таких вот чрезвычайных случаев.
Тереса вытащила из своей сумки моток желтой бечевки, и они вместе с Лалой подвязали куст.
— Это конопляная бечевка, никогда не позволяй использовать в саду материалы, которые не разлагаются естественным путем.
Лала помогла ей завязать веревку.
— Представляешь, пройдут века, нас с тобой уже не будет, а пластик так и останется здесь. Кстати о пластике, ты не будешь в этом году делать себе грудь?
— Буду, но я подожду немного, пока у Мартина закончится эта неразбериха с деньгами, а то он взбесится.
— Силикон подождет, а вот газон — нет. И через пару месяцев у Мартина будет новая работа, а у вас — совершенно испорченный участок.
Тереса вытянула шланг, перевела соответствующий рычаг в крайнее положение, чтобы напор был постоянным, но небольшим, сделала знак работнику открутить вентиль и, когда вода пошла, стала поливать клумбу.
— Я знаю, можно возразить: «Это мне каждый год стоит денег, и все равно к ноябрю ryegrass нужно снова менять», — да, это так, но… Тут уж надо выбирать… Мы вообще всю жизнь должны выбирать.
— Ты меня знаешь, я хочу заняться газоном, но мне нужно придумать, что сказать Мартину.
— А зачем ему что-то говорить?
— С тех пор как у него случилась эта история с работой, он стал очень подозрительным. Не говори никому, please, но он даже занимается планированием расходов на компьютере, я от этого просто с ума схожу.
— А почему ты не отправишь его к психоаналитику?
— Мартина? При таких-то ценах? Он ни за что не пойдет, он стал просто скрягой, клянусь. Даже запретил мне пить чай Twinings, можешь себе представить?
— В таком случае остается единственный выход — обмануть его. И пусть совесть тебя не мучает, ведь это для его же блага. Ему тоже понравится, если, выглянув в окно, он увидит вокруг зеленый газон!
Тереса передала шланг Лале.
— Держи, полей немного, а я схожу к джипу, возьму удобрение с железом для этого жасмина, он немного подвял, да?
Тереса ушла, а Лала осталась поливать. И пока ровный дождик падал на зеленые листья, Лала убедила себя, что, как ни крути, желтая высохшая трава конечно же не улучшит настроение ее мужу.
Глава 25
Однажды вечером Ромина и Хуани пришли на детскую площадку. Они уже не дети, но все еще ходят туда, где когда-то познакомились. Достали ролики. И пиво из рюкзака. Две поллитровых бутылки. Или три. Иногда бутылки бывают и литровыми. Если есть деньги. Пьют. Смеются. Мимо проходит охранник. Они с ним здороваются. Ждут, пока он пройдет. Снова пьют. Смеются.
— Начнем? — спрашивает она.
— Давай, — отвечает Хуани.
Ромина находит какую-нибудь толстую палку и рисует на песке извилистую линию.
— Змея, — говорил Хуани.
— Прям!
— Макаронина-спираль, — предположил он.
Она засмеялась:
— Нет, дурак.
— Ветка плакучей ивы?
— Нет.
— Пружина.
— Нет, давай, шевели мозгами.
Хуани думает, смотрит на нее. Смотрит очень долго.
— Твои волосы, нет, они у тебя прямые, — говорит он, дотронувшись до ее головы. И не убирает руку. — Я сдаюсь. Что это?
— То, что у меня в желудке, не знаю, как это называется, но оно именно такое, — отвечает Ромина и снова проводит змееобразную линию на песке.
Они смотрят друг на друга. Отхлебывают пиво. Хуани наклоняется и целует ее. Губы Ромины пахнут пивом. Она нежно гладит его по лицу.
— Мы же друзья, — говорит она.
— Друзья, — отвечает он.
— Я не хочу быть такой, как они, — говорит Ромина.
— Ты не такая.
— Я боюсь, что если мы перестанем быть друзьями… ты понимаешь?
— Да, — отвечает он.
— Теперь давай ты! — И она протянула ему ветку.
Он рисует круг и внутри него две точки.
— Пуговица.
— Нет.
— Свиной пятачок, — произносит Ромина, уверенная, что угадала.
— Ничего подобного.
— Розетка.
— Проиграла.
Ромина ждет объяснений.
— Это мы вдвоем, — Хуани указывает на точки. — За стеной.
— За стеной или перед стеной? — спрашивает она.
— Это одно и то же.
— Нет, это не одно и то же, помнишь картинку… когда надо угадать, старуха там или молодая девушка?
— Да, я увидел девушку.
— А стена Лос-Альтоса — это то же самое, — говорит Ромина и рисует палкой круг. — На эту окружность можно смотреть изнутри, а можно — снаружи, понимаешь?
— Нет.
— Кто внутри, а кто снаружи?
Хуани слушает ее, но не говорит ни слова.
— Мы сами запираемся или запираем других, чтобы они не могли войти к нам. Это как разница между выпуклым и вогнутым.
— Что ты бормочешь, напилась, да? — Хуани толкает ее своей почти пустой бутылкой.
Ромина смеется. Они опять пьют пиво.
— Ты совсем тупой, Хуани. Вот ложка, ты видел когда-нибудь ложку? — спрашивает она и складывает ладонь лодочкой. — Ложка, она выпуклая или вогнутая?
Хуани хохочет, пиво льется у него изо рта.
— Понятия не имею…
— Зависит от точки зрения, — объявляет она и поворачивает ладонь туда-сюда, приговаривая:
— Выпуклая… вогнутая.
— А… — говорит Хуани и смеется, потому что так ничего и не понял.
Она тоже смеется, допивает пиво и швыряет бутылку в сторону. Стирает рукой круг на песке, потом идет к качелям. Хуани тоже. Он раскачивается. Все выше и выше. Они смеются. Их босые ноги взлетают выше головы. Каждый раз, когда качели оказываются наверху, они смотрят друг на друга. Меряются, кто из них раскачался лучше. Еще сильнее.