Смертоцвет (СИ)

4. Елизавета Никифорова, 18 лет, горничная княжны Трубецкой. Считалась близкой подругой княжны, та просила отца дать ей вольную, но сама горничная ее от этого отговорила: сказала, что боится, будто тогда уж у них такой дружбы с княжной не будет'.
— Стало быть, все могли получить свободу, но отказались, — задумчиво проговорил Герман.
— Не такое уж редкое дело, — прокомментировал равнодушно Рождествин. — Эмоциональная связь крепостного с барином очень велика. Помните того лакея князя Вяземского? Кроме того, иные и в крепостном положении живут неплохо, а неизвестность страшит…
— И все-таки, совпадение любопытное, — Герман все еще пребывал в задумчивости. — Надо выяснить, был ли Рыжов из таких же. Если да, то… то что, собственно?
— Как вы, должно быть, догадываетесь, — произнесла Таня, — Московское управление сейчас рассматривает две версии. Первая, что мы имеем дело с каким-то безумцем. Возможно, одержимым эльфийским артефактом, бог весть как попавшим ему в руки. Такие случаи бывали. Вторая — что у нас завелась агрессивная секта революционеров, нечто вроде печальной памяти «Черного предела». И эти-то товарищи вознамерились убивать тех, кто сам отказался от свободы. Вроде как они предали святое дело освобождения, ну или что они там думают.
— Напрашивается еще и третья версия, — негромко произнес Герман и взглянул на Таню со значением.
— Вот как? Какая же?
— Что это какой-то очередной эксперимент нашего ведомства, бог весть для чего затеянный.
— Нет, — ответила Таня твердо. — Эту версию сразу отметаем.
— Точно? — Герман посмотрел на нее внимательно. — А то как бы не вышло как в прошлый раз. Мне нужно точно знать, чтобы в ходе следствия нам опять не выйти на самих себя.
— Точно, — голос подполковника звучал уверенно. — Одно дело эксперименты с освобождением, но вот так направо-налево убивать ни в чем неповинных людей… за кого вы, поручик, нас, в самом деле, принимаете⁈
— Я вас принимаю… за очень опасных людей. Я уже говорил, я ведь сам до конца не знаю, для чего это все…
— Да замолчите вы! — Таня закрыла ему рот надушенной перчаткой и огляделась по сторонам. — Нашли, где болтать. Обсудим с вами это еще в более подходящем месте, однако я вас уверяю: тут мы точно ни при чем.
Герман, между тем, понял, что есть одна вещь, которую ему, все-таки, стоит сделать сходу: наведаться в свое новоприобретенное имение Залесское и поузнавать, как там идут дела, а заодно предупредить тамошних. Если кто-то убивает недоосвободившихся крепостных, то как бы и до бывшего имения Пудовского дело не дошло.
Надо сказать, имение это было для него одной сплошной занозой в заднице. Поскольку настоящий крепостных там не было, никакого магического канала оттуда Герман не получал. Доходов имение тоже не приносило, так как хрустальный завод Пудовского был разрушен до основания. Сохранилась только одна казарма, в которой нынче и проживали двадцать два человека — все обитатели села, оставшиеся в живых после приснопамятных событий. Все они теперь были магами, пусть и не особенно сильными. Но об этом никто не знал, кроме них самих, Германа, и еще нескольких человек из Корпуса жандармов. И если бы кто-нибудь узнал…
Превращение крепостных в магов — то есть, фактически, в дворян — было событием настолько чудовищным, что один только слух об этом мог бы поставить всю империю на уши. Не только Герман, но и князь Оболенский мгновенно оказался бы в тюрьме, а то и на виселице, если бы открылось, что они причастны к чему-то подобному.
Потому за бывшими рабочими завода Пудовского нужен был глаз да глаз. Имение охраняли жандармы — все способные к магии и лично преданные Оболенскому. Навещать его позволялось лишь Герману. Приезжать он туда не любил — это означало тут же быть засыпанным просьбами, мольбами, и вопросами, на которые он не знал ответов.
«Когда нас выпустят?». «Как весточку родным послать?». «Обещай нам, барин, что нас всех тут не прирежут». Герман уговаривал потерпеть, как мог успокаивал, но он и сам не был уверен, что их там не перережут, и что он вообще может на это повлиять. Рабочие бывшего хрустального завода Пудовского были людьми чрезвычайно опасными для всех, в том числе, и для самих себя. Среди них случилось уже две драки с применением магии, и один из них от этого погиб. Просто взять и выпустить их в мир было нельзя, вечно держать в заточении — невозможно. Нужно было что-то решать, но Герман боялся ставить этот вопрос перед начальством прямо, потому что догадывался, какое может выйти решение.
 
Они медленно пошли по освещенной редкими фонарями улице. Жизнь небольшого городка, вверенного попечению поручика Брагинского, постепенно замирала, погружаясь в сон.
И где-то здесь, по одним с ними улицам бродил таинственный убийца, заставляющий растения прорастать сквозь людей. А может быть, он вовсе и не бродит по мостовой, завернувшись в черный плащ и зловеще хохоча, а сидит где-нибудь в светлой гостиной и рассказывает собравшимся приятелям анекдот. Или гладит по головкам своих детишек, угощая их мятными леденцами. Германа всегда завораживало то, какая бездна зла может скрываться в самом обыкновенном на первый взгляд человеке. Чего стоил только купец Пудовский, железнодорожный делец и хрустальный заводчик…
Может быть, Таня права, и это очередная революционная секта? Надо бы спросить Карася, не поговаривают ли чего-нибудь в этих кругах. И не встречал ли он в Зубцове кого-то из старых знакомых: городок-то маленький, всякий новый человек здесь на виду.
А ведь пожалуй, если найти этого флороманта, то можно и второй орден получить. Да и бог с ним, с орденом — главное, перевели бы в Петербург или хотя бы обратно в Москву. И развязаться бы с крепостными: отпустить их как-то на вольные хлеба, что ли? Вот только как это сделать?..
И еще одна мысль промелькнула у Германа в голове. Двор, в котором нашли Рыжова, был практически на том самом пути, которым он каждый будний день ходил на службу. И убили купца около девяти часов, то есть в то самое время, когда он, весело насвистывая, шел мимо в каких-нибудь ста или двухстах шагах от места преступления. Вот ведь незадача! Убийца мог оказаться у него в руках. Может быть, Герман его даже видал, когда тот уходил, сделав свое черное дело.
У Германа даже кулаки сжались от мысли о том, до чего это обидно. Ну, да ладно. Найдем мерзавца. Покажем начальству, что не зря тут хлеб едим. Другого такого важного дела, быть может, еще пять лет не будет.
— Вы, ваше высокоблагородие, что же, назад в столицу поедете? — спросил он Таню, как бы между прочим. — Вечерний-то поезд, я полагаю, уже ушел.
Надо сказать, что с момента памятного визита к Оболенскому отношения их зависли в непонятном статусе. Герман тогда сгоряча предложил, чтобы ему прямо сейчас отправиться к генералу Ермолову да попросить ее руки, на что Таня только скептически выгнула бровь и спросила: «Как ты это себе представляешь, чтобы поручик женился на подполковнике? Помимо того, что в самой фразе сквозит какая-то содомия, но это еще и несовместимо с субординацией». Герман и сам понял, что выйдет что-то не то, и больше этой темы не касался. Может, оно и к лучшему…
— Нет, что-то уже поздновато, — ответила Таня на его вопрос. — Я бы воспользовалась вашим гостеприимством, поручик, если вы не против.
— О, нет, разумеется, — ответил Герман с довольной ухмылкой. — Мне как раз недавно привезли восхитительный ковер из шерсти пещерного яка. Хотите взглянуть?
 Глава третья 
 Творится волшебство без источника 
Через кордон, что ныне отделял село Залесское от всего остального мира, Герман, как обычно, проходил с неприятным чувством. Село поместили под прозрачный колпак, который если не цветом, то формой напоминал ту черную полусферу, что вспухла над заводом стараниями Пудовского. Пройти сквозь нее можно было только в одном месте — на проходной, где дежурили три человека в жандармских мундирах во главе с вахмистром.