Проклятье Жеводана
Едва веки приоткрылись, рука Жана обхватила меня за лоб, и он дважды приложил меня затылком о стену. Голова наполнилась жутким шумом, и тошнота вновь подступилась к горлу. Потрескавшиеся сухие губы жадно глотали воздух, хоть каждое движение вскрывало запекшиеся ранки. Мучительный приступ выворачивал изнутри, а гул в голове делался громче и громче. Наконец, милосердное забвение овладело мной вновь.
* * *Сложно описать свои ощущения в тот момент, когда Жан пришел во второй раз. Он сел чуть поодаль, опершись о стену, и его руки безвольно опустились на согнутых коленях.
– Хочешь погулять? – спросил он, разминая шею.
– Такая любезность, месье, – ответил я, прочистив горло.
Было бы странно ожидать от разноглазого мясника, что он выведет меня на свет божий, заручившись всего-навсего моим честным словом.
Я никогда не мог похвастаться сильным сложением, а потому было даже что-то забавное в тех предосторожностях, которые предпринял Жан: он приковал к своей руке длинную цепь, конец которой застегнул на замок на моем запястье. Звенья обходили мою руку в два оборота, стягиваясь тяжелым браслетом.
Когда я разглядывал цепь, то успел заметить какое-то огнестрельное оружие, заткнутое за широкий красный пояс Шастеля.
Ошибки быть не могло – это точно мой пистолет. Я отвел взгляд так быстро, насколько было возможно, однако это не помогло избежать пристального внимания мясника.
– Туговато, – недовольно вздохнул я, пытаясь поправить тяжелые звенья.
Сейчас я заметил, насколько они неровные, полны зазубрин и глубоких ударов с моего конца.
Видно, другие везунчики, которые оказались в гостях у Шастеля до меня, довольно активно рвались прочь. Эти отметины красноречиво рассказывали о долгой службе старой цепи разноглазому мяснику, службе его охоте.
Полагаться на грубую силу было глупо. Конечно, я прикидывал, как бы наиболее вежливо распрощаться с Жаном, но мой побег никак не мог строиться на физическом превосходстве и уж тем более физическом срыве оков.
– Да? – усмехнулся Жан, тряхнув старой цепью. – Ничего не знаю, до тебя никто не жаловался.
Я удивленно вскинул брови, проявляя на самом-то деле искренний интерес. И хоть мне безумно хотелось послушать о вкусах и пристрастиях мясника, я решил подождать с расспросами.
Он кивнул на дверь, и в этом жесте проявилась уже примеченная мной размашистая свободная манера движений.
Я повиновался и пошел к решетке. Она была грубо врезана прямо в скалу. Местами камень давал трещины, которые забивались клиньями.
Побоявшись, что подобный интерес может раздосадовать Жана, чего я, разумеется, не хотел ни в коем случае, я поспешил идти дальше.
Цепь волочилась по полу, пока я шел мимо таких же врезанных решеток. Всего я насчитал шесть подобных камер – может, их притаилось больше в полумраке катакомб.
Довольно скоро я вышел к грубо выдолбленным ступеням и охотно взошел по ним. Ослепительно яркое солнце резануло мне по глазам, и я невольно зажмурился и отвел взгляд.
Еще не привыкнув к палящему солнцу, я шел вперед вслепую, как вдруг резкий звук заставил меня встать на месте.
В моих ушах еще не стихло злостное собачье брехание. Я насилу приоткрыл глаза, пораженные солнцем, и сглотнул.
Передо мной стояли звери, которых я раньше никогда не видел. Ближе всех эти чудища походили на помесь собаки и волка, но меня сильно смущала косматая черная грива. Также не давали покоя лапы со светло-белыми полосами – подобного я не встречал ни в одном зверинце.
Их было пять, и от шеи каждой тянулись цепи к огромному валуну. Их холки круто дыбились, и поджатые уши вторили общей напряженности, охватившей зверей. Тем не менее цепи не были натянуты. Помимо этого, псины были ограничены намордниками, которые не позволяли им вонзиться в меня здесь и сейчас.
Прямо над моим ухом раздался свист, заставивший меня вздрогнуть от неожиданности и метнуться в сторону, непроизвольно схватившись за грудь.
Едва я поднял взгляд на Шастеля, меня даже задела та издевательская улыбка, которой он меня так радушно одарил.
Я выпрямился, хотя, сказать по правде, спина ныла неистово и дико.
– А я все гадал, что за собака меня облаяла, – произнес я, переводя взгляд на зверей.
– Это гиены, – поправил меня Жан и направился к валуну, овитому цепью несколько раз.
Он отстегнул с пояса связку ключей, среди которой, вполне возможно, был и ключ от моих оков. Но, конечно же, мясник решил вызволить зверей, а не меня.
Открывшийся ржавый тяжелый замок пронзительно скрипнул от поворота внутри скважины. Груда металла грохнулась на камень, жуткое зверье осталось без привязи.
Моя память не очень-то милосердно воскрешала эпизоды из Библии, особенно казни ранних христиан дикими зверьми.
Когда я уже нашел подобную кончину весьма поэтичной, почему-то ничего не произошло.
Гиены топтались, поскребывая длинными когтями по скалистому утесу, но едва ли собирались к броску. Такой расклад дел порядочно меня озадачил.
Тут я заметил, что тонкие губы Жана шевелятся, и мне казалось, даже сквозь шумевший прибой, я едва-едва разбирал его заговорщический шепот.
Я с замиранием сердца глядел, как все пять зверюг следовали воле одного человека. Сам же Жан начал отстегивать тугие пряжки на затылках гиен и бросал намордники прямо на пол.
Звери отряхивали свои морды, иногда потирая лапами, как часто делают коты при умывании.
– Пошли, – кивнул мне Жан, направляясь к тропе, что круто вела вниз, к дикой бухте.
Едва гиены услышали заветное слово, звери ринулись за хозяином.
Я боязливо ступал на камни, рискуя с каждым шагом сорваться и навернуть себе шею.
Жану же, видимо, был знаком каждый уступ, и он ловко шел, даже не глядя себе под ноги.
– Погоди, – произнес я, видя, что цепь, связывающая нас, постепенно начала подниматься.
Шастель обернулся через плечо и сделал ловкий прыжок, развернувшись ко мне вполоборота.
– Не ной, почти пришли, – он указал большим пальцем себе за спину.
Над простирающимся берегом кружили крупные вороны, хлопая черными крыльями. Здешний берег был раздольем для любого падальщика – на камнях под жарким знойным солнцем валялись дохлые рыбы.
Гадкий запах смешивался с царящим вокруг нас жаром и оттого усиливался, и каждый порыв ветра жестче доносил эту мерзкую вонь.
Зверье Шастеля уже рыскало по каменистому побережью, и цокот их когтей доносился до нас, когда они с большим рвением выискивали рыбешку покрупнее.
Шастель сел на поваленный ствол кипариса – судя по всему, дерево было сметено во время стихийного шторма. Я перевел дух и сел на некотором отдалении от Жана. Место было не самое удобное, но всяко удобнее каменистого пляжа.
Мы с Жаном молча смотрели, как гиены носятся по побережью, отбивая добычу у чернокрылых воронов.
Я сложил руки на коленях и уже хотел было прислониться к сухой, но могучей ветви кипариса, как резкая боль от малейшего прикосновения быстро разубедила меня в этой затее.
Вдруг я заметил, где еще я обманулся в отношении этих черномордых чудищ. Сперва мне показалось, что гиены жрут падаль, но мне самому стало дурно, как до меня дошел истинный смысл их метаний.
Носясь из стороны в сторону, зверье тащило в одну кучу рыбешек, дохлых чаек и еще невесть что – мне было отсюда не разглядеть.
Омерзительный запах продолжал щипать нос, особенно сейчас. Не будь я столь истощен, меня бы стошнило.
Жан же пристально вглядывался в падаль, наклоняя голову все круче и круче, я видел шевеления мускул и жил его длинной шеи.
Гиены перестали таскать добычу и, свесив языки, обратили на нас свои глазки, точно бусы из черного стекла, которые мы с кузеном прикупили буквально накануне.
Жан же отвечал не менее, а как по мне, так и более лютым взглядом. Его тонкие губы дрогнули, и у крыла носа возникла складка, присущая скорее оскалу.
Я не знал, чего выжидает Шастель, и сидел рядом, затаив дыхание.