Не дыши!
Нет, когда Билли Джин выходит на корт, она включает инстинкт гепарда. Она забывает, кто судья на вышке, каков прогноз. Первой сопернице она не дала шанса опередить себя даже на мяч, не то что на сет. Она завладела кортом. Подавая мяч, Билли Джин заносила ракетку и обрушивала на противника мощнейшую чистую подачу слева. А если мяч возвращался к ней с той стороны корта, она взлетала в прыжке, отражая удар в воздухе. Две недели спустя Билли Джин держала в руках Уимблдонский трофей. (Джин сенсационно одерживала победу на Уимблдоне рекордные 20 раз!)
Посмотри. Это не столь поэтично, как парящий в воздухе теннисный мяч… Но ты видишь лунку в форме полумесяца на мизинце? Почему я говорю именно о ней? Именно столько тебе осталось до победы или поражения.
Я очень нуждалась в ней на тот момент. Слова Лиз подействовали и на те соревнования, и на всю мою жизнь.
Толпа затихает, мы перенеслись в другую реальность. Вдвоем стоим у бортика, расставив перед собой руки, пристально, словно в трансе, разглядывая наши мизинцы.
Я: – Я все вижу…
Лиз: – О’кей, сколько тебе нужно времени, чтобы проплыть длину этой лунки на твоем мизинце в стометровом заплыве на спине?
Секунду подумав, я отвечаю: – Даже не знаю, может, одна тысячная секунды?
Лиз непреклонна: – Нет, слишком долго. Тебе потребуется гораздо меньше. Рассчитай точно.
– Хорошо, хорошо. Скажем, это займет тысячную тысячной секунды.
– Вот именно! Почему бы тебе просто не сделать этого? Оттолкнись всем телом, подключи сильные плечи, которые ты натренировала за последние восемь лет. Осознай сердцем, что ты можешь! Используй весь свой потенциал в этой гонке на 100 %! И когда ты коснешься бортика, не поднимай головы, чтобы увидеть результаты. Закрыв глаза, сжав кулаки, скажи себе: «У меня получится даже лучше, чем я задумала». И я гарантирую: ты будешь довольна, несмотря на то, что произойдет. Ты не станешь сожалеть о содеянном.
Я и не подозревала, что скоро найду свою личную область превосходства – океан.
Две минуты спустя я была на дорожке. Я стартовала сердцем, плечами, всем существом. Это самая прекрасная гонка в моей жизни. Я дотрагиваюсь до стены, закрываю глаза, сжимаю кулаки и говорю, вслух, со страстью: «У меня получилось лучше, чем я задумала!»
Я держу глаза закрытыми, делаю глубокий вдох и затем все же смотрю на таблицу. Я – шестая. Уходя в раздевалку, я жму руки трем девочкам, которые продолжат соревнования. Я была уверена, что в раздевалке слезы польются градом из моих глаз и на меня нахлынут воспоминания о восьми годах в спорте. Но вместо этого я, вытянутая по струнке, стою в душе, под каскадом струй горячей воды, стекающих по моим развитым, рельефным плечам.
Речь шла не просто о гонке, я отдала ей всю себя. С каждым всплеском воды я оживала.
В результате я так и не стала олимпийцем. И я перенесла действительно жесткую психологическую травму в детстве. Но зато, начиная с подросткового возраста, у меня был ясный взгляд на жизнь. Выйдя из той раздевалки, я почувствовала в себе решимость просто жить дальше, пройти свой путь, проживая каждый день «лучше, чем я задумывала». И ни о чем не жалеть.
Глава 6
Нью-Йорк
Первый год обучения я провела в Университете Эмори в Атланте.
Прекрасный колледж, великолепный город, но в моей жизни это было временем застоя. Красотки-первокурсницы вступали в женские сообщества, а я была нетрадиционной ориентации, но не подозревала об этом Я стала замкнутой несчастной одиночкой. Чтобы привлечь к себе внимание, я спрыгнула с парашютом с четвертого этажа главного здания и чудом не пострадала. Любое аэродиниманическое исследование покажет, что для безопасного прыжка расстояние до земли должно быть намного больше. Мне настоятельно рекомендовали покинуть Эмори на следующий же день.
И теперь представьте: в прошлом восходящая звезда спорта шатается по улицам своего родного города! Больше всего мне нравилось уходить из дома еще на рассвете. На протяжении всего дня я слонялась между пляжем и городом. Потом меняла маршрут и направлялась к западной части Эверглейдс, а затем, немного южнее, в сторону Майами.
Моя мама убедила меня найти работу, накопить немного денег и уехать учиться во Францию по программе обмена студентами. Я стала официанткой в Howard Johnson's [15]. Каждую ночь в гостиной я вываливала на ковер все чаевые, полученные за смену. Сидя на корточках, мы с мамой сидя разбирали все четвертаки и складывали из них столбики. Каждый раз Люси волновалась так, будто это была самая важная ночь в нашей жизни.
Программу по обучению за рубежом мне предложил колледж Лейк-Форест, недалеко от Чикаго. Так я оказалась во Франции. Идеальный вариант. Я снова начала открываться людям, стала счастливее. При этом я сильно переживала, смогу ли я долго находиться в чужой стране. Наши преподаватели оказались замечательными – всегда готовыми помочь, профессионалами. Теперь я благодарила судьбу, что та подарила мне полгода во Франции.
Занятия проходили в Дижоне. Но при каждой возможности я покупала билет на поезд до Парижа. Я брала велосипед и уезжала в лес. Днем я любовалась сельскими пейзажами, которые писал Моне, вечер посвящала произведениям Сартра, а ночью описывала свой день в дневнике.
Сартр часто читал лекции в Сорбонне, и мне удавалось их послушать. Тысяча французских студентов, беспрерывно курящих Gauloises, и маэстро, прохаживающийся по аудитории с зажатой большим и указательным пальцами сигаретой. Глубоко задумавшись, он какое-то время смотрел в никуда, не говоря ни слова. Мы ждали в благоговении. И наконец он произносил:
«Ах да, жизнь – это странно».
Затем шла история о том, что утром Сартра, перед тем как ему прийти сюда, чуть не сбил автобус. Но он спрашивал себя, не был ли этот несчастный случай вызван его собственным жизненным выбором. Неплохой вывод.
День моего отъезда на Манхэттен в лаймово-зеленом жуке Volkswagen (я собиралась поступать в аспирантуру университета Нью-Йорка, на кафедру сравнительного литературоведения) стал днем, когда мое одиночное существование наконец закончилось. В Нью-Йорке я почувствовала, что заняла предназначенное мне место. Я родилась здесь. В этом городе прошли мои детские годы. Я принадлежала Нью-Йорку. Стало не важно, насколько я далека от океана, от солнечных пляжей Флориды, я не скучала. Нью-Йорк тек по моим венам. В первую минуту там я почувствовала, что пробудилась от затянувшегося сна. Я стояла на углу Вашингтон-сквер-парка и во все горло вопила: «Я не могу найти место для парковки!» Через пять минут я продала своего «жука» за 500 баксов. Затем я сняла себе комнату размером с почтовую марку в известном фешенебельном районе Гринвич-Виллидж. Я постоянно встречала здесь Боба Дилана, Джоан Баэз. Бетт Мидлер полутанцевала, полушла мимо меня на своих высоких каблуках с собаками на поводке, в то время как я совершала утреннюю пробежку. Каждый раз я слышала неизменное: «Доброе утро, супердевушка!»
Чтение и последующий за ним анализ творчества Тургенева и Флобера позволяли мне, двадцатилетней, окунуться в атмосферу России и Франции XIX века. Моя юность на Манхэттене была очаровательна.
Именно в то время я частенько наведывалась в Детройт. Там мы встречались с Лизой, последовательницей философии «сделай лучше, чем задумала», моей подружкой из команды плавания средней школы. В приподнятом настроении мы отправлялись на концерт Лоры Ниро. Мы просто обожали ее песни. Вместе с группой самых преданных фанатов Лиз и я перемещались с концерта на концерт, время от времени устраивая двухдневные ЛСД-загулы вместе с друзьями нашего кумира.
Но позвольте… спортсмен, употребляющий ЛСД? Да. Я полностью поддерживала призывы моего поколения. Протесты против войны во Вьетнаме, Dylan-мания, расширение сознания. Во время одного трипа мы построили полномасштабный Volkswagen из снега и льда. Точные интерьеры, одометр, рычаг переключения передач, прекрасный контур сидений. Работы на 30 часов и своего рода предмет искусства.