Кофе в постель, пожалуйста! (СИ)

— Разумеется, — кивнула я, включая электрический чайник и садясь в кресло. — Ты же Тварь. Поэтому я называю тебя Тварью, что в этом странного?
Василиса нахмурилась, не зная, как реагировать на мои слова и, по всей видимости, пребывая в состоянии когнитивного диссонанса.
— Тамара Михайловна! — воскликнула англичанка, возмущение которой было направлено уже в мою сторону, но я бесцеремонно ее перебила.
— Так что, Тварь, налить тебе чая? Есть с мятой и мелиссой, женьшеневый, а еще земляничный, очень вкусный. Какой будешь?
Некоторое время девочка беззвучно открывала и закрывала рот, как выброшенная на берег рыба. Я молча наблюдала за ней, легонько барабаня пальцами по столу и выжидая подходящий момент.
— Тварь? — невозмутимо обратилась я к ученице, будто поторапливая с ответом.
— Прекратите так меня называть! — не выдержал ребенок, ожидаемо переходя на крик. — Вы не имеете права так ко мне обращаться!
— Тамара Михайловна, это уж слишком…
— Как называть? Тварью? — вновь перебила я Юлию Игоревну, доводя до белого каления сразу и вчерашнюю практикантку, и ее ученицу. — Этим обращением я всего лишь проявила уважение к твоей точке зрения. Ты ясно дала понять, что позиционируешь себя как…
— Хватит!!! — сорвалась Василиса, не дав мне возможности произнести ненавистное уже слово. — Я не Тварь, ясно вам⁈ Отвалите!
Развернувшись на каблуках, девчонка вылетела из кабинета, изо всех сил хлопнув дверью. Юлия Игоревна, поджав губы, осуждающе наблюдала за тем, как я завариваю чай в своей кружке. Земляничный.
— Хотите? — как ни в чем не бывало спросила я девушку, кивая на чайник.
— Так нельзя, Тамара Михайловна! — услышала я вместо вежливого отказа. — Это непедагогично!
— Так я и не педагог, Юлия Игоревна, — вынуждена была заметить в ответ. — Я психолог.
— Тем более! — буквально выплюнула мне в лицо недавняя студентка и покинула кабинет, хлопнув дверью чуть тише, чем обиженная десятиклассница. Все же высшее образование дает о себе знать.
Мне оставалось лишь покачать головой на ее слова. Кажется, в этом году горячая пора началась раньше обычного: через месяц после начала учебного года у половины учителей проявляются типичные признаки дисфории. И первыми ее жертвами всегда становятся молодые специалисты с их неустойчивой психикой.
Сделав глоток ароматного чая, я принялась за разбор тестов восьмиклассников на профориентацию. Успела проверить целых две работы, прежде чем в дверь тихонечко постучали.
— Тамарочка Михайловна, к тебе можно?
— Заходи, Лиля! — разрешила я, мысленно благодаря единственного во всей школе человека, который не вламывался на мою территорию без приглашения.
В кабинет буквально просочилась моя давняя приятельница Лиля, а ныне учитель музыки Лилия Гариковна. Черноглазая казашка с татарской кровью осторожно прикрыла за собой дверь и почти что на цыпочках прокралась к моему столу, по пути подняв с пола какую-то бумажку. Что это? Открытка с котенком?
— У тебя на пол упало, держи.
— Это не мое, — нахмурилась я и, пробежавшись по ровным строчкам на обороте, поспешно спрятала находку от чужих глаз, добавив: — Наверное, выронил кто-то из учеников.
Убью его! Как только посмел!
— Ты почему опять планерку пропустила? — громким шепотом поинтересовалась Лиля, будто боясь, что нас кто-то подслушает. — Евдокимова была в бешенстве, когда тебя не увидела! Готовься к разносу.
— Ты не права в формулировке, моя дорогая, — сказала я подруге, ставя перед ней чашку с далматинцами, давно перешедшую в ее безраздельное пользование. — Евдокимова демонстрировала бешенство, при этом радуясь, что я предоставила ей повод для разноса.
— Да какая разница? — попыталась было возразить Лиля, но я остановила ее, назидательно покачав указательным пальцем.
— О, разница огромная! Поверь, намного безопаснее удовлетворить кровожадность начальства заранее, чем достигнув порога его терпения.
— Тамарочка, дружочек, ты не боишься однажды доиграться? — спросила подруга, с благодарным кивком принимая предложенный мною чай. — Это же Безумная Евдокия! Ты доведешь ее до ручки и она просто выживет тебя отсюда!
 
— Не выживет. Я, как кандидат наук, повышаю рейтинг школы. А наш милый завуч, хоть и с ноткой безумства, радеет за каждый балл.
— Она создаст невыносимые условия для работы.
— В школе всегда невыносимые условия. Это константа.
— В конце концов, тебя просто лишат премии!
— Не премии, а стимулирующей оплаты труда, — поправила я Лилю, механически листая тест за тестом, почти по памяти заполняя результаты. — И ты знаешь хоть одного человека в нашей школе, которому ее платят?
— Я слышала, что историк получает почти сто тысяч, — сделав большие глаза, поделилась со мной подруга страшным-престрашным секретом.
— Лиля, он племянник директора, — усмехнулась я, опуская с небес на землю не по годам наивную учительницу. — И ты зря за меня переживаешь. Если б Евдокимова действительно была недовольна моей работой, то уже вызвала бы меня на ковер, а не наблюдала бы за нами в бинокль.
— Что? Опять?
Лиля с опаской покосилась на окно и, обнаружив в соседнем корпусе прильнувшего к стеклу завуча, вооруженного полевым биноклем, поспешно отвернулась, закрывая лицо одним из моих тестов.
— Давно она смотрит? — спросила Лиля так тихо, как будто ее могли не только увидеть, но и услышать.
— С самого начала, — разбила я хрупкие надежды подруги о суровую реальность. — Расслабься, у тебя все равно сейчас нет урока. Скажем, что ты пришла посоветоваться со мной насчет поведения Горчакова.
— Кстати о Горчакове, — тут же оживилась приятельница. — Он мне уже два урока сорвал! В последний раз стал молотить рукой по парте, чтобы у него синяки остались, и грозился заявить в полицию, будто я его избила. Представляешь?
— Вполне, — обронила я, забирая у Лили тест-прикрытие и кладя его в общую кучу.
— Что у него за семья? Не совсем благополучная, да? Может, дома его игнорируют? Вдруг он, как любой недолюбленный ребенок, хочет привлечь к себе внимание? — тут же посыпалось на меня одно предположение за другим. — Как думаешь?
— Нормальная у него семья.
— А что же тогда? — растерялась добросердечная Лиля, искренне желавшая помочь всем и каждому. — Неужели… неужели он жертва насилия?
— Да нет, просто дурак, — успокоила я подругу, покосившись на завибрировавший фитнес-браслет.
А вот и она. Безумная Евдокия.
— Начальство вызывает, не удержалось, — поделилась я с Лилей, поднимаясь из-за стола. — Проводишь?
— Конечно! — Пока я отправляла завучу сообщение о том, что скоро приду, подруга подровняла за меня две стопочки бумажек, малую часть которых каким-то чудом все же удалось просмотреть. — Кстати, хотела спросить, но совсем вылетело из головы. Что у тебя с аватаром в Ватсапе?
— А что у меня с авата… Оу!
— Оу? — Лиля хитро прищурилась, глядя, как я наскоро меняю скандальное фото с любвеобильным советским вождем, совершенно неуместное в общении с коллегами, на портрет Зигмунда Фрейда. — Ты ничего не хочешь мне рассказать?
— Попытка пошутить обернулась против меня, — кратко обрисовала я вчерашнюю ситуацию и, пока это было еще возможно, улизнула от любопытной подруги под благовидным, просто железобетонным, а главное, совершенно правдивым предлогом.
Выслушивая от Безумной Евдокии очередную нудную нотацию и не забывая вовремя кивать во время драматических пауз, я, по милости Лили, мысленно вернулась во вчерашнее утро. Должна признать, было забавно обмениваться сообщениями с совершенно незнакомым мужчиной и я, пожалуй, была бы не прочь повторить этот опыт. Но, естественно, с тех пор от любвеобильного гепарда не пришло ни слова. Видимо, разобрался, что отправил послание не по адресу и нашел-таки своего котенка в телефонной книжке…
— И помните, Тамара Михайловна! Вы лицо школы! — пафосно завершила свою речь заведующая учебной частью, грозно сверкая стеклышками очков. — Что мы можем требовать от детей, если сами не в состоянии соответствовать простым и понятным правилам? Я прошу вас больше не пропускать планерку и серьезнее относиться к требованиям администрации! Вы меня услышали?