Пятничный я (СИ)
Яннис, чувствуя нарастающую слабость, только головой качнул.
— Потом расскажу.
Как они добрались до замка, он не запомнил — все перед глазами плыло, накатывала дурнота, да и слабость была такой, что если бы не Фьорнфельт, самостоятельно в седле Яннис бы не усидел. Щенки притихли и, похоже, заснули, угревшись на груди. Их сознание, теперь ощущавшееся постоянно, стало текучим, теплым и вкусным, как молоко. «Кстати, — вяло думал Яннис, — надо их ведь будет чем-то кормить…» Тут же заурчало в его собственном голодном животе, но от одной только мысли о еде стало тошнить.
Он был в полуобморочном состоянии, когда его бережно снимали с сарима, а рядом орали и суетились. Потом кто-то подхватил бывшего майора под левую руку, и заорал уже он.
— Осторожнее! — гаркнул кто-то решительно, и это было последнее, что Яннис услышал перед очередным обмороком.
Сколько он пробыл в отключке, было непонятно, но когда бывший майор вынырнул из привычной черноты, то уже лежал поверх покрывала на собственной постели. А прямо на нем — на груди и на животе — сидели двое мелких кадехо и злобно рычали на сгрудившихся вокруг людей. Среди них Яннис узнал своего горе-супруга, дора Халльрода, дядюшку Титуса и Агнессу. Знахарка и дор Несланд молчали, широко раскрыв глаза. А дядя Титус и дор Халльрод ругались в голос. При этом Титус укачивал явно укушенную руку.
— Надо убить этих тварей, пока не поздно! — вопил «дорогой дядюшка».
— Вы что — идиот? — орал Халльрод, и глаза у него при этом горели фанатичным огнем. — Это белые кадехо! Белые!!! Кадехо!!! Вы что, не понимаете?
— Не понимаю! И понимать не хочу! Они опасны! Мой племянник…
— Ваш племянник вот-вот умрет, — негромко вклинилась госпожа Агнесса, и все тут же замолчали, — а я из-за этих зубастых малышей, что защищают его так рьяно, не могу даже повязки наложить. И где он только их взял?
— Мой племянник… — опять завел дядюшка Титус.
— Тихо, — решительно произнес дор Несланд, и Яннис взглянул на него удивленно.
Такого тона от своего мужа он не слышал никогда и, честно сказать, не думал, что когда-нибудь услышит. В нем была сухая, как песок в выжженной пустыне, ярость, и скрежет металла, и обещание чего-то такого, от чего даже у Янниса, на которого гнев Эйсона не был направлен совершенно точно, мурашки по коже пошли. Да что там говорить? Даже щенки кадехо перестали рычать и прижали уши к головам, а по сознанию бывшего майора пронеслась волна их страха.
— Дор Халльрод, дор Типус…
— Титус… — пискнул укушенный дядюшка, и Яннис улыбнулся той стороной лица, которая была в состоянии это сделать.
Эйсон же, кажется, на поправку внимания не обратил, потому как просто продолжил:
— …прошу вас уйти. Вы нервируете кадехо и мешаете госпоже Агнессе.
— Я… — начал было дор Халльрод, но Эйсон договорить ему не дал.
— Не заставляйте меня повторять!
Халльрод смерил зятя долгим задумчивым взглядом и молча двинулся на выход. Благородный дор Титус поплелся следом, и маленькие кадехо тут же молча оскалились ему в спину.
— Так, — Эйсон повернулся к Агнессе. — Сейчас я попробую ухватить их за шкирки и унесу…
— Может, лучше позвать солдат? Ваши руки…
— Нет. Белые кадехо — часть истории моего рода, и я должен сам…
Яннис вздохнул и тут же закашлялся. Агнесса, позабыв о щенках, кинулась вперед, кадехо зарычали на нее, припадая на передние лапки, и тут же оказались ухвачены Эйсоном. Они извивались и норовили начать кусаться, но пресветлый дор держал их крепко.
— Я отнесу их на псарню и велю покормить, а там уж разберемся, что с ними делать. А вы, госпожа Агнесса, постарайтесь… Я… Я вас… прошу… Надо не дать ему умереть до приезда мэтра Курдбаха. Любой ценой. Капитан послал за ним еще с дороги, но…
— Я сделаю все, что смогу, — серьезно пообещала знахарка. — И во время визита мэтра Курдбаха от его постели не отойду. Кстати, было бы неплохо, чтобы вы присутствовали тоже.
Эйсон кивнул и пошел прочь, неся за шкирки на вытянутых руках по-прежнему извивавшихся и рычащих щенков. Яннис попытался ментально успокоить малышей, но получилось у него плохо — опять наплывала чернота.
В следующий раз он очнулся, когда уже стемнело. Или просто закрыли ставни?.. В комнате горела всего одна свеча, отбрасывая по углам глубокие ломаные тени. Тело по-прежнему жестоко болело, но боль эту Яннис воспринимал уже как-то отстраненно. Такими же отстраненными были и долетавшие до него звуки, и тут же взорвавшиеся радостью эмоции маленьких кадехо. Ощущение было таким, словно ему в башку напихали ваты, и все шло через нее.
— Он умирает, — сказал кто-то габаритами похожий на капитана Фьорнфельта. — Я раненых-то повидал немало…
Его тень на стене при этом качнулась и как-то даже изогнулась, хищно нависая над кроватью Янниса. Навстречу ей двинулась вторая — более угловатая и изломанная.
— Что он успел сказать вам? — этот вроде был горе-супругом Янниса, только интонации его обычно мягкого голоса словно кто-то отточил — да так, что порезаться можно.
— Что на него напали солдаты, посланные охранять его. Выстрелили в сарима — дротик в крупе скотины действительно торчит, — а после, когда зверь сбросил его, пытались добить. Травили саримами, насколько я понял. Видимо, чтобы придать убийству вид несчастного случая. Отсюда и все эти кошмарные синяки, переломы и рваные раны.
— И что эти четверо?
— В замок не вернулись.
Янниса затопила вялая обида. Подарки… «Лошадка» для Альфа, кукла для Луты… Краски для Эйсона… Помнится, покупая этот подарок, он мечтал обменять его на еще один поцелуй… А может и на что другое…
— Предательство? — тем временем продолжил Эйсон.
— Несомненно. Только — чье? Ясно же, что эти четверо лишь исполняли приказ.
— Драконовы боги, когда же это все кончится?
— Никогда, — капитан Фьорнфельт хмыкнул. — Несланд Эльц — слишком сладкий кусок, чтобы вас оставили в покое.
— Но он? Почему он? Кому он мог помешать?
— Ваш младший муж, пресветлый дор, уж простите за откровенность, та еще заноза в заднице. Значит, куда-то свой любопытный нос уже успел сунуть.
— А теперь еще и кадехо. Почему именно он? Почему наше фамильное проклятие вернулось именно через него? Он же не Несланд по крови.
— Зато, кажется, весьма похож по духу, — пробормотал Фьорнфельт, и его тень развела руками. — Простите, пресветлый дор, но вы как раз совсем нетипичный представитель своего рода. Я слишком много слышал от своего предшественника — капитана Гриниха — про вашего батюшку, пусть ему драконовы облака будут пухом.
— Но белые кадехо пришли не к отцу…
— Нет. И слава богу, скажу я вам. Вот когда горя бы хлебнули.
Тень Эйсона где-то на потолке над кроватью Янниса кивнула. Повисла тяжелая и какая-то леденяще-многозначительная пауза. И в ее тягучей давящей тишине в отдалении послышались шаги и голоса. Дверь открылась, и в комнату вошла, почти вбежала, госпожа Агнесса, а следом за ней, сопя и задыхаясь, ввалился мэтр Курдбах.
— Ох! — сказал старик и схватился за бок. — Стар я стал для такого. Мальчишка хоть жив пока? Не зря я пупок рвал?
— Не дождетесь, — прохрипел Яннис, и все тут же кинулись к нему.
Агнесса проверять свои повязки, опутывавшие бывшего майора с ног до головы, словно мумию египетского фараона. Фьорнфельт, похоже, удивленный тем, что его мрачный прогноз касательно скорой смерти Янниса не сбылся. А Эйсон просто шагнул ближе к кровати и стиснул ее довольно высокое изножье так, что побелели пальцы. И только мэтр Курдбах удивленным в общем-то не выглядел. Качнув головой и пробормотав себе под нос что-то очень похожее на «дрын те в зад», он привычным жестом вытащил из внутреннего кармана большую флягу и начал отвинчивать крышечку. Потом раздраженно ахнул, скривился, крышечку завинтил, флягу спрятал и выхватил взамен ей аккуратный стеклянный флакон с притертой пробкой.
«Эликсир», — понял Яннис и приготовился испытать на себе лечебное чудодейство старого мэтра. В то, что сработает, не верилось. Раз магическое внушение ему — что слону дробина, так с чего бы иным видам колдовства иначе себя на нем оказывать? Но реакция его изломанного и избитого до сплошного «синего поля» тела оказалась неожиданно острой и быстрой. Левая рука, аккуратно выпрямленная Агнессой между несколькими плоскими деревяшками, как-то словно зачесалась изнутри. Под кожей, в толще плоти почувствовалось отчетливое шевеление, щекотное движение — словно какие-то мелкие кусочки ползли друг навстречу другу. Одновременно резко прошла боль в голове, и открылся, словно сам собой, второй, до этого совершенно заплывший глаз.