Идол липовый, слегка говорящий

Машина тоже остановилась. Распахнулась задняя дверь. Из салона, затемненного сильно тонированными стеклами, неторопливо выкарабкался дородный мужчина в строгом черном наряде, официальность которого подчеркивал темный галстук на белой рубашке. Редкие седые волоски обрамляли снизу ярко-красную блестящую лысину, красный нос задирался пуговкой, на щеках тоже краснели легкомысленные питейные пятна. Но маленькие серо-водянистые глазки смотрели из-под бесцветных бровей сурово и пристально, показывая: их обладатель – мужчина чиновный, наделенный полномочиями в такой мере, что даже скучно. А, между прочим, личная жизнь полномочных людей, проводят ли они досуг с теннисной ракеткой на корте или с рюмкой-второй-третьей крепкого за столом, касается только их непосредственного руководства, до которого высоко, как до бога, показывал он всем своим видом.
– Это вы из Москвы? – строго спросил он.
Саша подтвердил это неудачным кивком. Неудачным – потому что оранжевая каска тут же съехала вниз, стыдливо закрыв обзор и больно стукнув по носу пластиковым козырьком.
Приподняв каску, Саша обнаружил, что чиновный мужчина внимательно его разглядывает. В его полномочных глазах была видна изрядная доля сомнения. Можно понять…
– А мне сын сказал – человек из Москвы прибыл, – поделился чиновник, все еще разглядывая Сашин наряд. – Сказал – по реке приплыл… Сказал – из самой Москвы… Я давно жду…
– Так это ваш сын на берегу рыбачил? – догадался Саша.
Мальчик, оказывается, не только умный и любознательный, но и шустрый… Только как же голая тетя? Неужто пропустит?
– Умный мальчик, – сдержанно похвалил Саша.
– И не говорите! – оживился мужчина. – Такой умный, никаких сил нет! Я уж порю, порю его, все руки отмахал, как на сдельщине…
– За что же вы его так, не жалея себя? – посочувствовал Саша натруженным рукам.
– Умный больно! – коротко объяснил мужчина.
Они постояли, присматриваясь друг к другу.
– Так вы, значит, из Москвы…
– Из нее, – снова подтвердил Саша.
– Ну и как там столица?
– Кипит. Иногда – пенится.
– А перемены…
– Намечаются.
– Вот, значит, как…
– Как обычно, – подтвердил Саша.
– Садитесь, – гостеприимно сказал хозяин, пошире распахивая дверь «Волги».
Предложение было неожиданным. Встречи на официальном уровне Саша никак не ожидал. Поддерживая штаны двумя руками, он неуклюже полез в салон.
Так он встретился с мэром Рассольниковым.
 *
Очень скоро, практически немедленно, Саша узнал, что бессменный мэр города Острожина Арсений Петрович Рассольников когда-то начинал учеником станочника на маслобойке. Потом шел по комсомольской линии, затем – по партийной, линию всегда держал твердо, поэтому двигался в первых рядах. Дошел до зам. председателя крайисполкома. Когда режим свергли, лично его народ не отдал, выбрал в мэры. Вот и крутится теперь белкой – все на благо. Народа, разумеется… Сложный регион, очень сложный…
Что такое «народ не отдал», и как становятся мэрами, депутатами и прочими избранниками, Саша хорошо знал. Сам несколько раз рубил приличные бабки, участвуя в региональных выборных кампаниях в качестве столичного журналиста. Например, доходчиво объяснял в статьях, что срок за убийство у кандидата – даже не срок, а так, срочок. И убийство – практически не убийство, так, убийствочко. И убил не просто так, а за дело. Значит, деловой человек, дело у него – на первом плане… Работа тупая, противная, но платили за такие вещи на удивление щедро.
Слушая мэра, Саша кивал и поддакивал, предусмотрительно сняв каску и положив на колени. Догадывался: тот что-то хочет от него. Слишком ждущий взгляд, чрезмерно убаюкивающее журчание голоса. Что хочет мэр, он не понимал. Умный, вдоволь поротый сын сразу заметил – что с тебя взять, у тебя даже трусов нет… Тоже, отцы и их сукины дети, горе от ума в современной интерпретации… От ума на Руси всегда горе, такая устоявшаяся национальная традиция. Или его обладателю хоть в петлю с разбега, или, наоборот, веревка всем окружающим от его большого ума… И все-таки, что же хочет городское начальство? Оставалось настороженно выжидать, смотреть в оба и слушать. Когда от тебя хотят – это еще пол беды, главное – чтоб тебя не захотели, говаривал, помнится, Мишка Бломберг…
 
«Волга» неторопливо катилась по улицам города, напоминающего большую деревню. Деревянные одноэтажные домишки среди садов-огородов, улицы почти без асфальта, привольно поросшие травкой, замшелые скамеечки перед покосившимися заборами. Народа на улицах по-прежнему почти не было. Обычный провинциальный городок… На мягком сиденье, за тонированными стеклами салона Саша окончательно перестал комплексовать по поводу своего наряда. Если его даже в виде пугала встретили на черной машине, то чего можно еще желать?
Остается понять, что все это значит? Вопрос, ставший уже привычным…
Мэр, значительно поглядывая на него, говорил какие-то пустяки о сложном, беспокойном, хлопотливом, но чрезвычайно значимом для народа городском хозяйстве. При этом он выразительно стрелял глазами в чугунно-неподвижную спину водителя, чей налитой затылок вполне дослужился до гордого звания загривка.
Саша не сразу понял, что Рассольников намекает глазами на лишние уши. Наверное…
Может быть, его приняли за Петра и одновременно Павла? Все может быть…
Спустя час Саша уже сидел за столом в просторной, четырехкомнатной квартире Рассольникова на втором этаже единственного в Острожине дома приличной постройки. Столичный журналист был чист, побрит и переодет в тесноватые джинсы и защитную рубашку мешком. Хмурил брови и значительно надувал щеки, всем видом показывая, что заграница нам поможет, а любовь к Отечеству – вывезет. Мэр, хитровато поглядывая, с удовольствием подливал из домашнего графинчика холодную водку, пуская рюмочку вприпрыжку за рюмочкой. Его жена Татьяна Васильевна, толстушка с вишневыми украинскими глазами, удивительно приветливая с первого взгляда и до оскомины навязчивая уже через пять минут, метала на стол домашние соленья-варенья, разливала борщ, горячий, как поцелуй дракона, и подкладывала на тарелки мясо, жаренное на сале. Вела себя как образцово-показательная жена государственного человека, для которой домашний быт – это ее яростный фронт и его крепкий, как дубовое кресло, тыл. Умное чадо в доме не появлялось. Может, отчитавшись за человека из центра, до сих пор караулило на реке голую красавицу, с искренним детским любопытством мечтая увидеть у тети все.
От водки, домашней еды, от непривычного, благоустроенного уюта городской квартиры Саша быстро осоловел, клевал носом и таращил глаза. Но угощался стойко, пробовал, отведывал, оценивал и вкушал. Нет, сначала он честно пытался перевести разговор на аварию вертолета, на пассажиров, затерянных в незнакомом краю и на спасательные мероприятия, которые нужно организовать. Мэр не спорил, поддакивал, сочувственно кривил лицо, собирая умные морщины на лбу, но было полное ощущение, что это совсем не то, что он хотел услышать. Рассольников играл глазами, показывая, что понимает, конечно, почему человек из Москвы несет всю эту чушь, сам приобщен и причастен к тайнам. Он, Рассольников, потерпит, пусть человек из центра выскажет все, что ему положено, отработает легенду от «а» до «я». А затем придет черед и о деле поговорить, время терпит, поговорим и о деле… Там, где нужно и можно, вот там и поговорим… Так, Александр Иванович?
Очень скоро Саша мысленно плюнул на все и надрался. Другого выхода все равно не было. Не ронять же себя в грязь лицом перед захолустной районной администрацией! Лучше уж мордой в стол, это еще посмотрим – кто первый, это еще поглядим, у кого печень зеленее озимых, пышнее, чем яровые… Глубокие, вместительные рюмочки в руках мэра кружили хоровод весело и безостановочно, как детишки вокруг новогодней елки. Выпил-выдохнул-закусил, на этой трехтактовой, вальсовой частоте, навязчивой, как бесконечная мелодия из приемника, Саша почувствовал, что явь вокруг тускнеет, встает на дыбы и валится куда-то…