Змея на груди
– Всеволод Вениаминович именно так мне и сказал, – усмехнулся Егорушка.
– Пуляша, – вмешалась Марина, – раз уж все выяснилось, может быть, мы его все-таки развяжем? Посмотри, он весь промок, не дай бог, простудится. К тому же у него, наверное, голова болит.
– Добрейшей души человек, – кивнула в сторону подруги Пульхерия, – она тебе сразу поверила, но я – не она. Пока я не дозвонюсь Вольскому, я тебя развязывать не буду. Мариша, принеси, пожалуйста, мой мобильный.
Пока Марина отсутствовала, все молчали. Наконец она вернулась с телефоном. Пуля набрала номер Вольского, который он дал ей еще на автовокзале. Всеволод Вениаминович ответил сразу, словно держал телефон в руке.
– Слушаю вас.
– Всеволод Вениаминович, я вас не разбудила?
– Нет, Пульхерия Афанасьевна, я ложусь поздно. Что-то случилось?
– Как выглядит ваш телохранитель, которого вы ко мне приставили?
– Очень высокий, с развитой мускулатурой и коротко стриженный. Зовут Егором Кружковым. Вы, как я понимаю, его уже вычислили?
– Не только вычислили, но уже поймали и даже связать успели.
– Да, Пульхерия Афанасьевна, снимаю шляпу. Хотите у меня поработать?
– В качестве телохранителя?
– А вы согласитесь?
– Вряд ли…
– Жаль. Советую вам от его услуг пока не отказываться.
– Вы серьезно считаете, что это необходимо?
– Да.
– Хорошо, пусть будет по-вашему. Пару дней я его потерплю, а там посмотрим. До свидания.
– Выходит, допрос отменяется? – спросила Клавдия Ивановна.
Пульхерия пожала плечами.
– Может, мы ему здесь на диване постелим?
– Раз его охранять поставили, пусть на посту стоит, – безжалостно заявила Пульхерия.
– В такую погоду хозяин собаку на улицу не выгонит, – возразила сердобольная Клавдия Ивановна. – Молодой человек, хотите горячего чаю? Вы, наверное, замерзли?
– Клавдия Ивановна, может, вы ему еще свою теплую постель уступите? – ехидно произнесла Пуля.
– Какая же ты, Пуляша, недобрая. Человек тебя охранял, здоровьем своим рисковал…
– Пуляша, а от кого он тебя охраняет? – прервал жену Владимир Александрович.
– От меня самой, – усмехнулась она.
– Не хочешь говорить? – с обидой в голосе спросил он.
– Поздно уже. Я вам потом все обязательно расскажу. Кстати, с днем вашего рождения, Владимир Александрович. Я вас первой поздравляю. Желаю здоровья и хорошего настроения, а все остальное мы на базаре купим.
Все принялись дружно поздравлять юбиляра.
Здоровяка освободили от скотча, и он без посторонней помощи поднялся с пола, но потом еще несколько минут потирал затекшие руки и, морщась от боли, с недовольной миной трогал здоровенную шишку на затылке.
Анна Тихоновна принесла бутылку коньяка и бокалы. Всем налили, даже телохранителю, выпили за здоровье юбиляра. Потом Тарасюк и Бульбенко пошли к себе. Марина принесла одеяло и подушку.
– Пульхерия, а про какого Всеволода Вениаминовича Вольского вы тут говорили? – неожиданно поинтересовалась Клавдия Ивановна. – Володя, не тот ли это Вольский, из-за которого погиб мой отец?
– Клава, поздно уже, – Владимир Александрович обнял жену, – все устали. Мы об этом завтра поговорим.
– А почему завтра? Я хочу сейчас, – капризно надув губы, словно маленькая девочка, запротестовала Клавдия Ивановна.
– По этому поводу я с вами сама хотела поговорить, только после празднования, – сообщила Пульхерия, – давайте оставим все до утра. У меня от усталости все мысли в голове путаются.
Клавдия Ивановна пожала плечами и вышла из комнаты, но Пульхерия видела, что сделала она это с большой неохотой.
С утра Анна Тихоновна всех загрузила работой, и Пульхерии некогда было поговорить с Клавдией Ивановной. Она то чистила картошку, то разделывала селедку, то замешивала тесто. Владимир Александрович, как проснулся, сел возле телефонного аппарата, который с раннего утра звонил беспрестанно. Прислали даже телеграмму с поздравлениями от мэра.
Гостей ожидали немного: пара давних друзей с женами, нынешний главный редактора журнала, в котором Владимир Александрович проработал много лет, без жены и старший сын Марины с женой и дочкой.
Первым прибыл Семен Кузяев с супругой Иоландой Марленовной. Семен Васильевич был в свое время известным литературным критиком, с ним все предпочитали не ссориться, но с Владимиром Александровичем они действительно были очень дружны. Ходили друг к другу в гости, а Иоланда Марленовна с Клавдией Ивановной были лучшими подругами.
Семен Васильевич свою жену называл ласково Ладусей, а Марина за глаза звала Дуськой. Она ее терпеть не могла, и Пульхерия тоже. Но «показывать свой характер» мать Марине строго-настрого запретила еще в ранней молодости, этот же запрет относился и к Пульхерии.
Иоланда Марленовна была дамой манерной. Она пила чай, отставив мизинец далеко в сторону, с ножом ела даже котлеты, отправляла в ярко-малиновый рот малюсенькие кусочки и через каждую минуту, сложив губы куриной гузкой, промокала их салфеткой. После обеда грациозно стучала папиросой «Казбек» по крышке коробки, потом вставляла ее в длиннющий мундштук, закуривала и деликатно в сторону выпускала уголками губ огромные клубы дыма.
Ее мать была из купеческой семьи и окончила институт благородных девиц, а отец, как говорила сама Иоланда Марленовна, был «революционЭром». В некоторых словах она произносила «Э» вместо «Е»: патЭфон, шинеЭль, пионЭр, селекционЭр.
Она очень любила рассказывать молодежи о героическом прошлом своего отца, который участвовал в Перекопо-Чонгарской операции, после которой взял себе революционный псевдоним Марлен Чонгарский. Это была единственная деталь, которая повторялась во всех ее рассказах. Все остальные подробности совершенно не походили на предыдущие. В ее повествовании каждый раз появлялись новые эпизоды, которые подозрительно напоминали показанный накануне фильм о революционном или военном прошлом нашей страны.
Однажды Иоланда Марленовна в сто первый раз поведала Пульхерии, что в ее шкафу до сих пор хранится шинЭль, в которой папа брал Перекоп. Пульхерия в сто первый раз выслушала ее и, даже не стараясь скрыть иронии, заявила, что после ее патриотических рассказов она просто влюбилась в духи «ШинЭль № 5». Иоланда Марленовна сделала вид, что иронии не поняла, окинула ее презрительным взглядом и процедила сквозь зубы:
– Деточка, – всех, кто был моложе, она называла деточками, – не «ШинЭль № 5», а «Шанэль № 5». Кстати, у тебя хороший вкус – это и мои любимые духи.
Выйдя замуж за Семена Кузяева, эта женщина взяла себе двойную фамилию Чонгарская-Кузяева и посвятила всю свою жизнь мужу, так как более посвящать ее ей было некому. Иоланда Марленовна часто повторяла, что ради своей любви к Семену она отказалась от детей, при этом было совершенно непонятно, что это означает: она не захотела иметь детей или не могла?
Зато эта дама охотно принимала участие в воспитании чужих детей, в частности, своей подруги Клавы. Начитавшись Макаренко и Ушинского, вообразив, что лучше всех разбирается в педагогике, она щедро делилась своими советами, как правильно воспитывать детей, и все время норовила поговорить с Мариной по душам, тем самым приводя ее в бешенство. Запиралась с ней один на один в комнате и, проникновенно глядя в глаза, словно удав на кролика, задушевно говорила: «Марина, деточка, а теперь расскажи мне ВСЮ правду. Ведь мне-то ты можешь ее рассказать, я твоя лучшая подруга и тебя даже под страхом смерти не выдам». Наивная Марина поначалу клевала на такую примитивную наживку, но вскоре узнала, что все, что она рассказывает своей «лучшей подруге», потом во всех подробностях доносится ее матери. Это был хороший урок: она поняла, что в этом мире существует не только благородство, но и предательство.
Когда у Марины появились свои дети, Иоланда Марленовна и тут решила помочь с воспитанием, но Марина проявила завидную твердость и прямо указала, куда ей отправляться со своими советами. Пульхерия хорошо помнила тот скандал в «благородном семействе», после которого ее подруга не общалась с матерью более полугода.