Змея на груди
– Хорошо, а как смерть Иоланды Марленовны вписывается в вашу схему?
– Пока никак. Разберемся, – пообещал Василий Карлович, – мы уже приехали.
Подъездная дорога вся была забита машинам, дорогущие лимузины сверкали на солнце так, что глазам было больно, однако для окружающих они, вне сомнений, своих хозяев привезли с траурной целью. Все водители, несмотря на жару, были в черных костюмах, на их лицах застыли, подобающие случаю, скорбные мины.
Дверь в квартиру Вольского была распахнута настежь, на ней висел венок с траурной лентой. Дворецкий стоял в дверях. Он официально с непроницаемым лицом кивнул приехавшим следователям, очевидно полагая, что они явились с той же целью, что и остальные – высказать соболезнования хозяину в связи с трагической гибелью его единственного сына. Людей в квартире собралось так много, что большой зал не мог вместить всех и некоторые остались даже в прихожей. Официанты ходили между ними, предлагая еду и напитки.
Василий Карлович нахмурился.
– Как мы найдем его в этой толпе, ведь мы даже не знаем, как он выглядит?
– Можете не волноваться, я знаю, как он выглядит, – тихо сообщила Пульхерия.
– Вначале все по протоколу, – покачал головой Штыкин. – Найдем хозяина, выразим ему наши соболезнования. А уже потом…
– Извини, – буркнул Василий Карлович. – Так и быть, сначала посочувствуем ему, а потом отведем в укромное место и объясним, кем на самом деле является его помощник.
Штыкин согласно кивнул. Все вместе они переходили из комнаты в комнату, вежливо отказываясь от еды и напитков, кивая незнакомым людям, которые в ответ кивали им. Пульхерия стеснялась своего крепдешинового платья. Оно хоть и было черным, но в белый горошек. Ей казалось, что величина горошков совсем не соответствует трауру. Она старалась прятаться за широкой спиной Штыкина, поэтому, когда он нашел хозяина и неожиданно остановился с возгласом «А вот и он!», налетела на него сзади и чуть не сбила с ног. Штыкин пошатнулся, но устоял, только опрокинул бокал с шампанским на подносе проходившего мимо официанта. Тот ловким движением подхватил бокал, и катастрофа, которая должна была разразиться, не состоялась.
Но этого было достаточно, чтобы взоры всех, находящихся в комнате, обратились к ним. Пульхерия засмущалась, лицо ее порозовело.
Седой представительный мужчина, дослушав соболезнования от женщины в черном, едва она отошла, сразу направился к ним, а подойдя ближе и не обращая внимания на спутников Пульхерии, со слабой улыбкой поцеловал ей руку. Она засмущалась еще больше, и ее лицо стало пунцовым.
– Пульхерия Афанасьевна, господа…
– Печальный день для вас, Всеволод Вениаминович. Примите наши соболезнования, – спокойно проговорила она, взяв себя в руки.
– Вы не могли бы нам показать Павла Эдуардовича? – шепотом спросил Василий Карлович.
Вольский недоуменно взглянул на следователя.
– Прошу прощения? Павла Эдуардовича? – Он пожал плечами. – Он где-то здесь, но понятия не имею где. А почему вы интересуетесь им, господа?
– Здесь не место для объяснений, – вмешалась Пульхерия. – Если вы уделите нам несколько минут, мы сообщим вам информацию, которую вам следует узнать первым.
– Но… – Вольский несколько секунд недоуменно смотрел на них, затем кивнул: – Хорошо, пошли в библиотеку.
Они шли, протискиваясь через толпу. Вольского то и дело останавливали гости, и он с печальным лицом принимал их соболезнования.
Наконец они дошли до библиотеки. Плотно закрыв за собой дверь, хозяин прошел к столу и буквально рухнул в кресло.
– Да? Я слушаю вас. Так что там с Павлом Эдуардовичем?
– Я постараюсь изложить все по порядку, – спокойно сказала Пульхерия и заметила, как Штыкин и Василий Карлович недоуменно переглянулись между собой. Василий Карлович хотел ее прервать, но Игорь Петрович жестом его остановил. И она продолжила: – Понимаю, для вас сегодня печальный день, Всеволод Вениаминович, и я боюсь, что сделаю его еще печальнее. Я…
Терпение хозяина иссякло.
– Павлу Эдуардовичу я полностью доверяю, как самому себе. Предупреждаю, что к любым измышлениям на его счет я отношусь, как грязным сплетням. Так что с ним?
– С ним? – удивилась Пульхерия. – О нем с вами хотели поговорить Василий Карлович и Игорь Петрович, а не я. Я хочу поговорить о вас. О том, что вы сначала убили Оксану Шпак, а потом отправились на дачу к моей подруге и безжалостно задушили там своего сына, а потом сделали то же самое с ни в чем не повинной старушкой, впрочем, ее вы задушили по ошибке, вместо нее вы хотели расправиться со мной…
Глаза Василия Карловича полезли на лоб, а рот у Игоря Петровича открылся. Он хотел что-то сказать, но так и закрыл его, не издав ни звука. Вольский уставился на Пульхерию, лицо его покрыла мертвенная бледность. Он начал подниматься с кресла, но тут же медленно осел. Потом потянулся рукой к галстуку, ослабил узел и расстегнул ворот рубашки. Было видно, что ему вдруг стало нечем дышать. Его глаза полезли из орбит, не отрываясь от безучастного лица Пульхерии. Она молча покачала головой. Подошла к журнальному столику и принесла пластиковую бутылку с водой. Открыла ее и протянула Вольскому. Тот жадно принялся пить, проливая воду себе на грудь.
– Всеволод Вениаминович, скажу честно, в этом деле вы не раз ставили меня в тупик. До последнего вашего преступления я, так же как и Василий Карлович с Игорем Петровичем, была уверена, что убийца ваш управляющий. Все улики указывали на него. Только уж очень все идеально получалось. Но когда вы убили несчастную Иоланду Марленовну, для меня все встало на свои места. Собственно, как я уже сказала, убить вы хотели меня. А вот Мякишеву меня убивать не было никакого резона. Зачем ему от меня избавляться? Нет, моя смерть была выгодна именно вам. Я проговорилась вам, что видела убийцу, но вас в убийце я не признала, так как ваше лицо скрывали поля шляпы. А фигура Мякишева разительно отличается от вашей. Если бы в квартире Оксаны был он, я его непременно узнала бы еще тогда, когда следила за ним на автовокзале. Далее, вы послали вашего телохранителя следить за мной. С одной стороны, вы проявили обо мне отеческую заботу. Ход конем, так сказать. В случае чего, вы смогли бы с уверенностью заявить, что не только не желали моей смерти, но, более того, охраняли меня от гипотетического преступника. Бедолага весь день таскался за нами по всем магазинам и рынкам, устал и на время бросил это бессмысленное занятие, а потом без труда нашел дачу моей подруги. Откуда он узнал ее адрес? От вас. А вы откуда? Как вы понимаете, вопрос риторический: ни я, ни следователи вам его не называли. А знаете, когда я впервые подумала о том, что именно вы убийца? – Пульхерия оглядела присутствующих. Вольский выглядел растерянным, Василий Карлович слушал ее с интересом, а Штыкин добродушно усмехался в пшеничные усы. – На автовокзал вы вместе со мной отправились без охраны. Люди такого ранга, как вы, без конвоя в туалет не ходят, а вы из дома вышли, да еще сами за руль сели. Но тогда мне слишком чудовищным показалось это предположение. Я велела моей интуиции заткнуться, хотя всю дорогу меня не покидало чувство, что мы не просто преследуем парня, а гоним его в западню. Он был обречен.
– Тогда зачем мне было его из машины вытаскивать? Своей жизнью рисковать?
– Для того чтобы потом ни у кого даже такого вопроса не возникло. Это был очень правильный ход, любой на моем месте подумал бы, что вы спасаете парня, а не убиваете. Вы, Всеволод Вениаминович, достойный противник. Снимаю шляпу. Я очень хорошо понимаю вас. К чужим слабостям я отношусь с уважением. Ваш сын вас ненавидел. Он не мог простить вам смерть матери. Ведь, как ни крути, в ее смерти виноваты были именно вы. Вы могли заткнуть рот Игорю Петровичу, но вытравить из памяти сына ту аварию вы никогда не смогли бы. Поэтому с Оксаной Шпак вы встречались тайно от него. Купили ей квартиру, правда, на имя своего помощника Мякишева Павла Эдуардовича. Смешно, но над ее и вашей квартирой поработал один и тот же дизайнер. Я права?