Деградация (СИ)

– Я не хочу… оказывать вам такие услуги. Отпустите меня!
Повышение голоса на собеседника – первый признак слабости и бессилия. Он немного медлит, наслаждаясь этой незримой властью, давая пленнице прочувствовать её капля по капле, по мере того, как в её неуверенных движениях начинает проскальзывать злость.
– Что, правда, что ли? Ну, раз не хочешь… тогда потанцуй для меня, – в его глазах плещется садистическое предвкушение удовольствия, и она чувствует это – с гримасой отвращения отшатывается и вжимается в стену, не желая покидать внезапно ставшую такой оберегающей и комфортной клетку.
Но всё напрасно – Саргон грубо выволакивает её наружу и бросает на пол, чтобы сцепить запястья наручниками; буквально садится сверху и, пока она натужно дышит и хрипит, проделывает то же самое с брыкающимися лодыжками. А затем тащит её, нагую, упирающуюся и кричащую, в музыкальную комнату.
– Запомни: это всегда будет твоим развлечением, если скажешь, что устала или не хочешь что-то делать.
В этой комнате не так уж много мебели: шкаф с дисками, крохотный диванчик, столик рядом, куда можно положить пульт от акустики, и совсем недалеко от колонок, строго напротив дивана – прочный металлический столб, к которому высоко от уровня пола привинчен треугольный брус, обтянутый чёрной кожей. Брус весьма широкий и поднят остриём вверх – на него и опускает Саргон свою игрушку, пристёгивая к столбу за руки и за ноги, чтобы она не имела возможности слезть с пыточного устройства.
– А, больно! Больной ублюдок!
Саргон отходит, чтобы полюбоваться на неё издалека: скаты бруса довольно покатые и широкие, и бёдра девушки напрягаются, пытаясь приподнять промежность над острым ребром, но надолго их усилий всё равно не хватает. Тело соскальзывает вниз, полностью расслабляясь, и тогда ребро наконец-то врезается в сочную мякоть плоти, погружается в её горячие объятья и давит на самое нежное, самое чувствительное место. По Сати прокатывается волна дрожи – её передёргивает, и она вновь, с мучительным отчаянием подаётся вперёд, звеня бьющимися о столб наручниками. Она забавно попискивает, дёргаясь так вверх-вниз, и на какое-то время горошина клитора сладострастно набухает, а чёрная кожа бруса начинает недвусмысленно, влажно блестеть. Его милая игрушка придушенно дышит, не зная, как остановить эти внезапные ощущения.
Она ёрзает, против собственной воли стараясь поймать пик наслаждения, но очень скоро, буквально в считанные секунды, давление становится болезненным. Тело всё же слишком тяжёлое, и клитор, немилосердно трущийся о жёсткую поверхность ребра, начинает отчаянно ныть. Сати жалобно стонет и пытается откинуться назад, но тогда гребень врезается ей в задний проход и давит на позвоночник, что не менее неприятно; она изгибается, пытаясь перенести вес то на одну сторону, то на другую сторону, и повисшие ступни беспомощно дёргаются в воздухе, так и не находя точки опоры. Саргон пристально рассматривает, как по блестящей поверхности бруса перекатываются розовые, мягкие кусочки половых губ, так соблазнительно переходящие в лобок.
– А, больно! Пожалуйста, снимите! Ах!
Её ноги затекают, и приподниматься становится всё труднее. Тело игрушки теперь причудливо извивается, то вытягиваясь в струнку и демонстрируя острые, поднятые плечи, то резко подпрыгивая и так же резко оседая вниз, и тогда он слышит новый пронзительный крик.
Тогда Саргон опускается на диван и врубает колонки на полную мощность. Музыка заполняет собой всё, оставляя только завораживающую картинку, и Саргон, развалившись на диване, медленно гладит свой член представляя, что перед ним танцует нимфа. Это действительно похоже на танец: стройные, переступающие в воздухе ножки, извивающийся, точно лента, торс, и открытое, запрокинутое, как для заклания, горло. Его живая игрушка вся пульсирует, иногда начиная судорожно и красиво скакать на брусе, и тогда под загорелой кожей прорисовываются все мышцы.
Он кончает как раз, когда Сати, кажется, начинает терять сознание. Она больше не пытается оказывать сопротивление и вообще не очень контролирует происходящее вокруг, поэтому он без труда переносит её обратно в спальню и приковывает там к стене за запястья. Выливает на голову стакан воды и выходит заказать ужин.
 
Он задерживается, отвлекаясь на новостную ленту социальной сети и инстаграм друзей – тратит в итоге целых полчаса вместо планируемых десяти минут – и когда возвращается, Сати находится уже в полном сознании. Затравленно взглянув на него, она молча отворачивает голову.
– Уже лучше.
Его снисходительная усмешка заставляет её вздрогнуть. Только теперь к ней приходит осознание, что наказание ещё продолжается. Или оно даже не начиналось?
Он берёт хлыст и приближается, лениво помахивая им перед ней и задевая кончиком очаровательно вставшие соски. Она так сильно растянута за руки, что едва имеет возможность чуть-чуть поменять позу, и защититься от кусающих ударов нет никакой надежды.
– Не надо… – срывается в последний момент с её губ сдавленная мольба.
Он размахивается и уверенно проводит от плеча до бедра алую вспухшую линию.
– Ауу! – взвизгивает игрушка, выгибается, и тогда он начинает бить её сильно, ритмично, не давая сделать полного вздоха. Она орет, потом воет, потом уже хрипло охает, повисая в кандалах и уже даже не пытаясь избежать удара. Всё её тело, от ключиц до коленей, покрывается сетью тонких порезов, складывающихся в симметричный узор. Это очень красиво, и она тяжело дышит, мелко-мелко дрожа.
В какой-то момент, сжав побелевшие костяшки пальцев, она всё же умудряется сдвинуться с места, несмотря на тонкие, мучительно врезающиеся в кожу наручники, и тогда Саргон видит, как по одному из запястий начинает стекать тонкая струйка крови.
– Прекрасно, – он останавливается и подходит к ней вплотную, хватая за сосок и возвращая в прежнюю позицию. – Сиди на месте, сучка, пока получаешь за своё поведение.
Она смотрит на него неподвижным, стекленеющим взглядом, но в конце концов расправляет плечи и приподнимает грудь. Она всё больше и больше напоминает кусок мяса, подвешенный для нарезки, и только лихорадочно поднимающийся живот выдаёт степень бурлящих внутри неё эмоций.
Он размахивается и наносит два жёстких удара крест-накрест; кончик хлыста заворачивается, и в последний момент щёлкает ничего не подозревающую жертву по ягодице. Игрушка протяжно, обессиленно скулит и бьётся головой о стену, не зная, куда деться от нахлынувшей на неё боли.
– Пожалуйста… пожалуйста. Я буду вашей игрушкой. Я… я извиняюсь!
– Вот теперь другое дело.
Он гладит её по щеке, поднимая за подбородок и заставляя поцеловать рукоять хлыста.
– Все мы иногда нуждаемся в небольшой дисциплине, не правда ли?
– Д-да, хозяин, – покорно бормочет она.
Саргон наконец отцепляет девушку, и она со стоном отваливается от стены, почти падая на пол.
– Ползи за мной, – он застёгивает на ней ошейник с цепью, и ей не остаётся ничего, кроме как идти следом. Это даётся ей с трудом: руки и ноги словно задеревенели, А Саргон шагает быстро, и жёсткая удавка то и дело душит её, заставляя хрипеть и двигаться вперёд. Они приходят в небольшую гостиную, где уже накрыт стол, и у Сатиэль буквально начинает кружиться голова от ароматов: она не ела уже полдня.
– Становись на колени, – бросает Саргон, сам опускаясь на диван. – Будешь хорошо прислуживать – накормлю.
Он даёт ей держать поднос с бокалом и бутылкой шампанского и обещает высечь и спину, если уронит. Держать приходится высоко, на уровне головы, отчего у Сатиэль отчаянно дрожат руки. Служение очень быстро превращается в изощрённую пытку: к боли в плечах прибавляется боль в коленях, а вид еды заставляет желудок сжиматься в судорогах, напоминая о необходимости выполнять приказ. Саргон же ест неторопливо, смакуя вино и ведя неспешные разговоры.
– Кстати, ты девственница? – бросает он между салатом и курицей.
– Нет, господин… простите, – выдавливает Сатиэль, сглатывая слюну.