Бумажная клетка
– Сколько лет вы с Олегом вместе?
– Двадцать семь. Все эти годы ты была с нами рядом и много раз говорила, что это не жизнь, а совместное существование…
– Мариша, перефразируя нашего великого классика, для меня ваш пример вовсе не наука. Я обыкновенная женщина. И мне тоже хочется иметь свадебный кортеж, белое платье с длинным шлейфом, букет невесты…
– Надеюсь, ты не мечтаешь о двух куклах на капоте? – хихикнула Марина.
– Нет, об этой пошлятине не мечтаю, но, насколько я помню, на вашем «Запорожце» они были, – не удержалась и съехидничала в ответ Пульхерия.
– Мы были молоды и глупы. У всех были куклы. Чем мы хуже? – Марина помолчала и с обидой произнесла: – А ты, Пуля, злая! Даже «Запорожец» припомнила. Сама небось на лимузин рассчитываешь?
– Ну уж нет! Лимузин – это для людей с ограниченными возможностями и бедным воображением. «Роллс-Ройс» или на худой конец «Бентли».
– Ты, я вижу, уже все продумала, – с завистливыми нотками в голосе сказала Марина.
– Не завидуй. Мечтать я могу о чем угодно, даже о «Майбахе». Думаю, папаша Германа его тоже потянет, да и к моей комплекции такая машина больше подходит, но от мечты до реальности…
– Кстати, как у тебя складываются отношения с его отцом?
– О, это отдельная песня…
Вернулись Герман и Олег, и Пульхерия замолчала.
После ужина они вышли из ресторана и остановились в ожидании, когда служитель подгонит с парковки джип Германа. На троллейбусной остановке она заметила фигуру мужчины. Удивительно, но всего лишь десять минут назад именно о нем Пуля почему-то вспомнила. Она уже давно излечилась от своих романтических чувств к нему, но иногда в самый неподходящий момент память возвращала ее к прошлому. Марина тоже заметила Назарова и, схватив Пульхерию за руку, буквально силой потащила к нему. Олег, увидев Никиту, особого восторга по этому поводу не выказал и как ни в чем не бывало начал рассказывать Герману анекдот. Герман слушал, не в силах отвести тревожного взгляда от Пульхерии и Марины.
– Привет, Назаров! – радостно сказала Марина. – Говорили, что ты теперь живешь в Питере? Неужели наврали?
Никита во все глаза смотрел на Пульхерию, но она с безразличным видом молчала.
– Нет, не наврали. Я в отпуске. Остановился в этом отеле, в 320 номере.
– Женат?! – с жадным любопытством спросила Марина.
– Формально – нет.
Всего два слова – и расставлены все точки над «i». Назаров умел быть немногословным, после его коротких ответов у Пульхерии пропадало всякое желание продолжать разговор. Но Марину его ответ не отпугнул.
– Сколько же лет мы не виделись?
– Пять, – тихо произнесла Пульхерия.
– Ты долго здесь пробудешь? – продолжала допрос Марина.
– Около недели.
– Мы должны непременно встретиться. Поболтаем… Познакомишь нас со своей подружкой…
Краем глаза Пульхерия заметила, что служитель наконец подал джип, и потянула подругу прочь.
– Я тебе позвоню. – Марина улыбнулась Никите, как своему самому лучшему другу.
– Да угомонись ты, – сквозь зубы прошипела Пуля. – Лучше подумай о том, что будем врать моему жениху. Похоже, он умирает от ревности.
Но врать не пришлось. Ситуацию спас Олег. Когда они подошли к машине, он непринужденно произнес:
– Друг детства, давно не виделись, – и небрежно помахал Никите рукой, чем окончательно успокоил ревнивого Германа.
Глава 2
Заноза в сердце
Первый муж Пульхерии, катаясь на горных лыжах, погиб под лавиной. Она еще пару раз выходила замуж, потом разводилась. Разводиться приходилось через суд, так как ни один из ее мужей добровольно не хотел ее покидать. Процедура развода очень не нравилась Пуле. Посторонние люди, копающиеся в чужом белье, пусть даже по долгу службы, симпатии не вызывали. Отныне отношения со своими следующими поклонниками она предпочитала до ЗАГСа не доводить. «Меньше хлопот», – туманно объясняла она настойчивому ухажеру.
С Никитой все было иначе. Это был единственный мужчина, который ушел от нее сам. Собрал свои вещи, навел в доме порядок, вытер пыль, словно стирая отпечатки пальцев с места преступления, у семи темно-бордовых роз срезал шипы и поставил цветы в вазу с водой. Пульхерия знала, что тратить время на разговоры бесполезно, поэтому задала только один вопрос:
– Почему?
– Ты для меня слишком идеальная. Я тебя не стою.
– Нельзя говорить «слишком идеальная», – не удержалась и поправила его Пуля. – Идеал – это максимум, на который можно рассчитывать. Выше идеала ничего нет. Дальше – начало деградации.
– Вот и я об этом, – устало вздохнул Никита.
И все. Понимай, как хочешь! Он положил ключи от квартиры на стол и ушел. Только Марина знала, чего стоило Пульхерии спокойствие, с которым она встретила у ресторана Никиту Назарова. Поэтому, когда они доехали до ее дома, с участием спросила:
– Хочешь, пойду с тобой?
Пуля отрицательно покачала головой.
– Уверена?
– С Пульсиком пойду я, – самоуверенно заявил Герман.
– Сегодня со мной никто не пойдет. У меня разболелась голова. Хочу лечь спать. Эти рестораны… Никак не могу к ним привыкнуть.
Но Марина не удержалась и через час позвонила:
– Ну как ты?
– Нормально.
– Успокоилась?
– Да я особенно и не волновалась.
– Зато я так переволновалась, так переволновалась, до сих пор руки дрожат. Что ты выпила, чтобы успокоиться?
– Двести капель корвалола.
– С ума сошла! У тебя будет передозировка. Выпей срочно стакан молока.
– Ты хоть раз пробовала двести капель корвалола запивать молоком?
– Нет. А что будет?
– Перманентный понос.
– Ужас какой! Что же делать, чтобы не было передоза?
– Насмотрелась кино и рассуждаешь, как завзятая наркоманка, хотя ни черта в этом не смыслишь, – рассердилась Пульхерия. – Эти капли я не внутривенно вводила, сначала коньяком разбавила, а потом выпила. Для моего роскошного тела двести капель, что для тебя двадцать.
– У тебя зрачки, наверное, расширенные?
Мысли у Марины, что скакуны. Не успевает она одну додумать, как на подходе другая. Пульхерия по опыту знала, что подруге просто надо дать выговориться. Иным способом ее не заставишь замолчать.
– Поражаюсь твоему спокойствию. Я бы ему все волосенки повыдирала…
– И чего бы ты этим добилась? Возврата неземной любви? Он был со мной честен. Мне не за что у него последние волосы выдирать.
– Герман тебя о Назарове расспрашивал?
– Марина, прекрати задавать дурацкие вопросы.
– Ах да, я и забыла, что мы тебя первой высадили. Когда ты ушла, никто о Назарове даже не вспомнил.
По нарочито безразличному тону подруги Пульхерия поняла, что все было с точностью до наоборот, но подробности ее не интересовали.
– У тебя все? – равнодушно спросила она. – Я спать хочу.
Прошло пять лет, однако Пульхерия должна была сознаться, что Никита Назаров все еще был занозой в сердце. Ей так до конца и не удалось смириться с их разрывом. Закрыв глаза, Пуля представила его лицо, которое хорошо разглядела в желтом свете уличного фонаря. Он был по-прежнему чертовски хорош, время практически не отразилось на его чертах. Крупный, словно из камня вырубленный профиль, прямой нос, упрямо сжатые губы, высокий лоб, под резко очерченными бровями глаза цвета холодного моря, волнистые волосы, слегка тронутые сединой, высокая стройная фигура, широкие плечи и руки с тонкими нервными пальцами. Нет, он лукавил. Это он был слишком хорош…
Неожиданно Пульхерию охватила ужасная, бессмысленная ярость на неизвестную особу, с которой Назарова связывали неформальные отношения. Она может видеть его каждый день, прикасаться к нему, ощущать тепло его тела, вдыхать запах его волос. А она, неуклюжая, толстая женщина с рубенсовскими формами, в один прекрасный день была лишена всего этого. Навсегда!
Пульхерия лежала на кровати и смотрела в потолок. На улице от ветра качались деревья. Их тени, как сумасшедшие, метались по потолку. Пульхерия плакала. Ни двести капель корвалола, ни стакан коньяка не помогли забыться, она жалела себя и продолжала думать о нем.