Бумажная клетка
Паша удивленно взглянул на Пулю.
– Расскажи ему все, ничего не утаивая, – сказала она.
– Все? – Он опять обратил недоумевающий взгляд на Штыкина. – Мы много о чем говорили. Всего и не упомнишь. Нельзя ли поконкретнее?
– Насколько я знаю, днем она приехала к вам в салон.
– Пульхерия работает у нас главным бухгалтером. Вообще-то она должна присутствовать в салоне пять дней в неделю.
– Разве она не рассказывала вам о встрече с Никитой Назаровым?
– Побойтесь Бога, Пульхерия – серьезная женщина. На такое безрассудство она не способна.
Паша уже не улыбался, он говорил серьезно, с твердой уверенностью в своих словах. Пуля в ужасе уставилась на его спокойное, безмятежное лицо.
– О чем ты говоришь? Я прошу тебя только об одном: скажи правду! Ты хочешь, чтобы пострадал невинный человек?
– Я всегда говорю, что готов оказать любую посильную помощь, но выше головы прыгнуть не могу.
Медведев смотрел на Пульхерию ласково-снисходительно, как на тяжелобольную.
– Так вы понятия не имеете, о чем говорит Пульхерия Афанасьевна? – спросил Штыкин.
– Мне много чего рассказывают. Всего и не упомнишь. К тому же я легкомысленный. У меня в одно ухо влетает, а в другое вылетает. Если Пульхерия говорит, что Никита этого не делал, может, так оно и есть? На то вы и следователь, чтобы во всем разобраться.
– Погоди, – остановила его она, – мы же купили на твое имя билет до Самары. Это легко проверить. Можно найти проводницу, которую ты уговорил пустить в поезд Никиту вместо себя. Помнишь, ты ей на перроне денег дал.
– Так как наш разговор происходит в присутствии следователя прокуратуры, отвечаю по пунктам. Первое, не скрою, в тот день на мое имя действительно был куплен билет до Самары. Но я часто бываю в командировках и не только в Самаре, но и в Астрахани, Нижнем Новгороде, Питере и других городах нашей большой страны. Второе, я припоминаю, что из-за более неотложных дел моя командировка сорвалась. Мне позвонили, и я в спешном порядке покинул вокзал. Третье, я беседовал с проводницей, только вот о чем, не помню, и было бы смешно предположить, что она расскажет следователю сказочку о том, что по этому билету поехал кто-то другой и ей за это заплатили.
– Паша, что ты такое говоришь? – жалобно взмолилась Пуля.
Он только виновато посмотрел на нее и отвернулся. В комнате стало тихо. Штыкин нарушил молчание первым.
– Ну что ж, Павел Леонидович, мое любопытство вы полностью удовлетворили. Больше не смею вас задерживать.
Медведев тут же поднялся с дивана. Он выглядел искренне несчастным и расстроенным. Пульхерия смотрела на него с презрением. Впервые она столкнулась со столь откровенно бесстыдным и беспринципным человеком, не считая, конечно, Галины Матвеевны.
– Черт побери, Пульхерия, мне жаль, что все так получилось. Но что я могу?
Он, не оглядываясь, вышел из комнаты. Когда дверь за ним закрылась, Пульхерия заплакала. Слезы тихо катились по щекам. Она вытирала их руками и слизывала языком.
– Ну что вы так расстраиваетесь? – с участием спросил Штыкин.
– Он лжет.
– Допустим, Галина Матвеевна лгала, потому что ее подкупил Александр Николаевич, к тому же она боится потерять работу. Но зачем лгать Медведеву?
– Наверное, он спасает меня от меня самой.
– Вот видите, какие у вас замечательные друзья.
В голосе Штыкина не было ни малейшей иронии, он просто констатировал факт.
– Вы мне не верите? Да?
– Я этого не говорил. Допускаю, что вполне возможно Никита был с вами в ночь убийства, хотя вы и не можете это доказать, допускаю, что Галину Матвеевну подкупили, но что касается Назарова…
– Штыкин, – перебила его Пульхерия, – скажите, пожалуйста, зачем мне устраивать весь этот балаган? К чему приводить свидетелей, которые все отрицают? Зачем уничтожать алиби Гриши, сына могущественного человека, которому достаточно только шевельнуть бровью и я исчезну с лица земли, словно меня и не было вовсе? Зачем?!
– У меня большой опыт работы. Я давно уже ничему не удивляюсь. Помните, был такой чудовищный маньяк, о нем еще американцы сняли художественный фильм? На него повесили больше сотни убийств, ко многим из них он на самом деле причас-тен не был. К вашему сведению, до сих пор находят настоящих убийц. Психи, следственные ошибки, иногда некоторые люди сознаются в том, чего не совершали, – много причин.
– Я же не признаюсь в том, что это я ее убила, – саркастически усмехнулась Пуля. – Просто скажите, зачем мне все это нужно?
– Вы все еще его любите.
Она оторопело посмотрела на Штыкина, а потом громко расхохоталась, хотя ее смех больше походил на истерический. Отсмеявшись, она плюхнулась на диван. Ее душил гнев, но ощущение полного бессилия делало почти покорной.
– Глупость какая! – Она недоуменно пожала плечами. – Самое главное во всем этом кошмаре то, что я знаю правду и являюсь ее заложницей. Если я сейчас не смогу ее доказать, она будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь. Ваша проблема, Штыкин, в том, что вы очень умны, вы следуете логике, но некоторые факты от вас и от меня пока скрыты, поэтому ваша логика кривая, хотя и кажется вам непогрешимой. Тот довод, что вы только что привели, прекрасно все объясняет… ВАМ… но не мне. К сожалению, я сама построила эту пирамиду лжи, и она настолько прочная, что я сейчас не в силах ее разрушить. Но вы плохо меня знаете…
– Напротив, я вас слишком хорошо знаю, дорогая Пульхерия Афанасьевна, – испуганно прервал ее следователь, – поэтому предупреждаю: никакой самодеятельности! Если будет нужно, я посажу вас под домашний арест. Нет, лучше упрячу за решетку.
– На каком основании, если не секрет? – усмехнулась она.
– Что-нибудь придумаю…
– До чего же вы, менты, упертые! – с раздражением воскликнула Пуля. – Почему вместо того, чтобы искать настоящего преступника, вы сажаете за решетку невиновного, да еще при этом замечательную отмазку себе придумали: «Спасем ее от нее же самой, она так поступает, потому что любит»? Ничего не скажешь – благородно, и совесть чиста. Неужели история, которую я вам рассказала, так неправдоподобна? Тряхните Гришеньку. У него непременно окажется рыльце в пушку. Поставьте алиби Гришеньки против алиби Никиты. Какое из них перевесит? Хотите, Штыкин, с первого раза отгадаю ваш ответ?
– Не слишком ли многого вы, Пульхерия Афанасьевна, от меня хотите? Предлагаете, чтобы я сунул голову в пасть льву? Так мне не привыкать, вы же знаете. А вот вы в эту пасть лезть испугались. Кто мне говорил, что Григорий Гранидин невиновен? Забыли? Вам напомнить? Я не вижу у него никаких мотивов. Ну запутался маленько. Папочка ему, как водится, постарался помочь уладить дело втихую. Что здесь плохого? Да, я не хочу рисковать, я обычный человек, не Дон Кихот, с ветряными мельницами воевать не хочу. Да и где они, эти мельницы? Ау? Только имейте в виду, у меня ведь есть еще начальство, которое дружит с этим самым львом. Оно меня вызвало к себе и строго-настрого наказало поскорее закончить это дело, да без скандала. Что бы вы на моем месте делали?
– Не знаю, – вяло ответила Пуля.
Штыкин пожал плечами:
– Вы меня обвиняете в бездействии, но сами ничем не помогли. Кроме голословных утверждений, ничего от вас не слышал. Мне очень жалко вашего Назарова. Парень-то неплохой, это видно. Вы знаете, я терпелив, но эмоциями меня не возьмешь. Если у вас есть факты, приходите – выслушаю, рассмотрю ваши факты через увеличительное стекло. Мне вы можете говорить что угодно, но если попробуете устроить скандал в суде, предупреждаю, я вам тогда помочь не смогу. Найдутся ребята, которые вас быстро поставят на место. С Гранидиным шутить нельзя. Подумайте о своем сыне и очаровательном внуке. Кстати, как они? Кажется, они в Испании?
– Нормально. Там климат не такой отвратительный, как у нас. Фрукты дешевые круглый год, – пробурчала Пульхерия.
– Ну и отлично. Рад за вас.
Он впервые за весь день улыбнулся ей. Она ответила кислой улыбкой, больше похожей на гримасу.