Ты создана для этого

Все, решено, я оставлю Мерри и Сэма на их райском островке. И вернусь к той жизни, которая меня ждет. К жизни, которую я выстроила для себя одной лишь силой воли. Я сама всего достигла, разве не так? Больше, чем многие другие. Университет Брауна, Гарвард, одна роль желаннее другой. Партнерство в фирме, квартира в Лондоне – что может быть лучше? Это ли не мечта?
А чего добилась Мерри в своей жизни? Нашла мужа и родила? Как будто это можно назвать успехом в жизни!
Я – не Мерри. Эта жизнь – не для меня. И – боже мой! – после того вечера, того ужасного, чудовищного мгновения, когда я почувствовала, что ощущает она, чем упивается каждый раз, когда истязает своего сына, – если именно это и значит быть Мерри Херли, я благодарна небесам, что я – не она и никогда ею не буду.
Его тело конвульсивно дернулось, он вынул из меня свой член, густая сперма брызнула мне на грудь. Я слышала, как бешено колотится его сердце, удовольствие потребовало от него нешуточных физических усилий.
– Жена вряд ли позволяет тебе нечто подобное, – холодно заметила я.
Мужчина нащупал в темноте свою одежду. Я услышала, как он застегивает змейку на джинсах.
– Тут ты права, – признал он. Потом наклонился и поцеловал меня в губы. – Поэтому надо будет повторить это снова.
Он подхватил с пола свою куртку и ушел. Я вытерлась рубашкой и натянула пальто. Потом пошла к дому через поле, в пальто на голое тело. В сумерках тихо перекрикивались птицы, трава щекотала ноги.
Да, я уеду. Но сначала я позабочусь о том, чтобы она больше не смогла причинить вред Конору.
 
Сэм
 
– Еду в Италию, – сказала Фрэнк.
Мы сидели на кухне, у каждого по кружке кофе в руке. Она улыбалась и выглядела бодрее и веселее, чем все последние дни. Как будто ничего не случилось и мы просто болтаем, как старые друзья.
– Хорошо, хорошо.
– В общем, я уезжаю в пятницу, – сказала она. – Рейс прямо во Флоренцию, а оттуда возьму машину. Я слышала, что сейчас лучшее время для поездки, после того как схлынули толпы туристов.
Мерри кивала.
– Должна сказать, – продолжала Фрэнк, – я прекрасно провела время здесь и надеюсь, не сильно злоупотребила вашим гостеприимством. Мне правда не хотелось создавать вам проблем, – добавила она.
Мерри ничего не сказала.
– Хорошо, что ты у нас побывала, – сказал я, чтобы заполнить паузу.
Я оставил женщин и вышел в сарай, якобы найти кое-какие инструменты. На самом деле мне захотелось выпить. Меня что-то беспокоило, но причина еще не оформилась окончательно.
Доктор позвонил несколько дней назад.
– Проблема довольно простая, – сказал он, – решаемая медикаментозно. Лекарства должны помочь. Это не очень серьезная проблема, – повторил он, чтобы обнадежить меня.
Я сделал большой глоток и вышел из сарая. Потом оглянулся на дом. Женщины стояли очень близко, склонив друг к другу головы, словно шептались о чем-то.
Олигозооспермия. Снижение количества сперматозоидов.
Ничего особенного. Совсем ничего особенного.
Входная дверь дома Карла распахнулась, и Фрея выбежала из нее, словно за ней кто-то гнался.
– Что случилось? – окликнул я ее.
Она подбежала, запыхавшись. Глаза ее горели от возбуждения.
– Эбба, – воскликнула она. – Эбба рожает детеныша. – Она схватила меня за руку и потянула за собой. Мы побежали через поле, к дому мистера Нильссена.
– Идем скорее, – подгоняла она.
Я последовал за ней в конюшню, где Нильссен присел возле одной из своих кобыл. Она лежала на земле, спокойно и неподвижно, и из ее тела медленно выходил скользкий белесый пузырь.
– Эбба, – сказал я. – Теперь понимаю.
Вскоре подошли Карл с Эльзой. Карл что-то сказал Нильссену по-шведски, и тот кивнул в ответ.
– Ей так хотелось посмотреть на роды, – объяснила Эльза, кивнув в сторону Фреи.
В конюшне пахло ржавчиной, сеном и кровью, пахло лошадиным и мужским потом. Этот запах напомнил мне детство, но я отогнал эти воспоминания.
Лошадь внезапно поднялась на ноги. Постояла некоторое время, потом снова осторожно опустилась на землю, и на этот раз перекатилась на спину. И тихо застонала, явно от боли. Внутри оболочки плода, сквозь кровь и околоплодную жидкость смутно виднелось копыто жеребенка.
 
Фрея замерла, словно прикованная к месту. Она, очевидно, не испытывала ни страха, ни отвращения. А у меня скрутило живот. Эбба застыла, чего-то ожидая. Из вымени медленно сочилось молоко. Оболочка пузыря продолжала выходить наружу, и вот уже показалось второе копытце. Одно из них прорвало белесую пленку.
Нильссен проделывал это раньше много раз. Он подошел к кобыле сзади, взял ноги жеребенка и потянул на себя. Его комбинезон был заляпан жидкостью и кровью.
Выходит, выходит… Рождение животного и человеческого детеныша очень похожи. Мерри во время родов орала и стонала, как первобытная самка, практически как животное. Но из нее исторглась новая жизнь. Мой сын. Мое семя, оно зрело внутри, росло, пока не пришло время ему появиться на свет и обрести самостоятельную жизнь.
Фрея вскрикнула, крик эхом разнесся, отразившись от бетонных стен конюшни. Жеребенок родился. Бесформенная кучка костей и плоти, покрытая белесыми обрывками околоплодного пузыря.
Нильссен уставился на него, ожидая каких-то признаков жизни, слабого движения грудной клетки. Он прикоснулся рукой к телу жеребенка, к чему-то прислушался, пробормотал что-то по-шведски и снова потрогал новорожденного.
У Эльзы на глаза навернулись слезы. Карл взял Фрею за руку. Никто не произнес ни слова. Эбба повернула голову, посмотрела на своего детеныша и осторожно ткнула его носом. Мне в голову пришел мучительный вопрос, еще до того, как Нильссен озвучил ответ.
Жеребенок родился мертвым.
 
Фрэнк
 
Я сложила письмо, которое написала Сэму, и положила его в конверт, который сунула между страниц какой-то книги, лежащей на прикроватной тумбочке. Пусть полежит до дня отъезда. Я написала все, что знаю. О том, как Мерри специально издевается над Конором, как оставляет его одного в лесу, пока бегает. Я предупредила его как могла. Что будет дальше – это уже его дело, а не мое.
Я рада, что скоро уезжаю. Нам всем станет легче – и больше всех мне. Я позволила себе увлечься. Просто потерялась в этих глупых мерцающих миражах. Глядя на них издали, думаешь, что это именно то, что ты хочешь, но подходишь ближе – и понимаешь, что это просто игра света и капелек воды. Ничего реального.
Может, сама Мерри и верит, что ее реальная жизнь такая, какой она себе ее придумала. Но я-то знаю правду. И этого достаточно. Больше мне ничего не нужно. Я желаю ей добра, желаю ей счастья. Но все равно уеду.
Недавно я разговаривала с отцом по телефону. После определенного перерыва. Он потратил все деньги, которые я ему выслала несколько месяцев назад.
– Ты хорошая девочка, Фрэнсис, – сказал он. – Твоя мать могла бы тобой гордиться.
Он говорит это только для того, чтобы я расщедрилась и перевела на его счет побольше денег. Но я никогда не ждала от него слишком многого. Да, не о таком отце мечтает каждая девочка. Но он все же научил меня кое-чему.
В коридоре Мерри завязывала шнурки, готовилась к своей пробежке. Она уже несколько дней не отходила от Конора ни на шаг, устраивая показательное представление для всех нас. Каждый раз, когда я тянулась к нему, она подхватывала мальчика на руки со словами: «Нет-нет, мамочке нужно обнять своего малыша!» Иногда она явно переигрывает. Мне до боли хотелось прижать его к себе, почувствовать его мягкую гладкую кожу, вдохнуть его запах. От одной его улыбки у меня все внутри таяло.
Что ж, я привыкну. Заполню пустоту внутри себя чем-то другим. Италия станет славным началом. А потом меня ждет весь мир. О чем еще я могу просить Всевышнего?
– Ну, мы пошли, – сказала Мерри.
Она была в каком-то странном настроении, довольно рассеянная. Словно нервничала. Может, так оно и было.