Кошмар на улице с вязом

Соседке не удалось договорить об обдираловке, связанной с газовым отоплением. Мы невежливо развернулись и покатили в обратную сторону. Тоже не выбирая дороги. И догнали резвую страховщицу как раз у указателя с названием деревни Грачики. Наташка успела поделиться сомнениями в плане обоснованности народной мудрости. На самом деле ноги не только волка кормят, но и страховых агентов.
Удивлению Нины Андреевны, крупной женщины лет тридцати отроду, не было предела. В первую очередь из-за того, что мы, несколько ее опередив, нырнули в основательную яму, существование которой, подозреваю, было ей известно, поскольку она круто забрала к краю обочины. Застоявшаяся от безделья вода волнами разошлась в разные стороны, чуть не смыв страхового агента с намеченного невооруженным глазом пути. Я охнула и от волнения зажала рот руками.
Нина Андреевна отчаянно завизжала и сразу перешла на «ты». Наташка попыталась извиниться и вежливо предложила женщине довезти ее до дома. Сразу выяснилось: то направление, в котором Нина Андреевна предложила нам катиться, никак ей не по пути. Разговора не получалось, пока Наташка не рявкнула:
– Сама дура!!!
Женщина осеклась, подбирая ответный «комплимент». Я поняла, что пора вмешиваться:
– Вы Нина Андреевна? Страховой агент?
Напоминание о занимаемой должности заставило женщину проглотить обидные слова. Она насторожилась, приосанилась, сделала пару шагов вперед по бездорожью, напряженно вглядываясь в мое бесстрастное лицо.
– Ну я страховой агент Нина Андреевна. А в чем дело?
– Почему вы утаили от милиции тот факт, что накануне пожара были у Каретникова с целью страхования его дома?
– Так меня никто об этом факте не спрашивал, – удивилась она. – А что в этом такого важного?
Женщина нагнулась в попытке как следует рассмотреть нас с Наташкой.
– Интересное совпадение, – продолжила я в том же духе, одновременно гадая, съедет или нет страховщица в придорожную канаву на своих резиновых «лыжах». – Вы переоформляете Каретникову договор страхования на новый срок, и сразу же после этого дом странным образом сгорает.
Нина Андреевна разволновалась и приняла более устойчивое положение, отступив от края обочины.
– Да ничего я не переоформляла. У Игоря Родионыча старый договор только через месяц заканчивается. Забежала узнать, когда ему будет удобнее новый подписать. В дверь постучала – не открыл. Я – в окно. Он выглянул, весь из себя какой-то невменяемый. Чего, спрашивает, надо? Обычно приветливый такой, а тут даже не поздоровался и не пригласил войти. Я ему говорю: «Дядя Игорь, не узнали меня? Нина Вершкова, страховой агент». А он мне: «Иди ты, Нина Вершкова, туда, откуда пришла. Приболел я. На следующей неделе приходи». Ну, я сразу и ушла. Если у человека с головой не в порядке, лучше с ним не общаться. Кто его знает. Сама без головы останешься.
Я приоткрыла дверцу машины в намерении выйти – неудобно разговаривать из машины, высунувшись в окно и задрав голову вверх на пределе возможностей. Но тут же ее закрыла. Воды в яме было достаточно для того, чтобы ухнуть по колено.
– А кто-нибудь после пожара к вам обращался по поводу страховки Игоря Родионовича?
– Его жена звонила. Каретникова Елизавета Михайловна. Только не из-за страховки. Никак не хотела поверить в то, что случилось с мужем. Следователь сказал, вроде несчастный случай, похоже на взрыв бытового газа. Очень хорошая женщина. Она с ним столько намучилась после того, как его в молодости камнями придавило. С тех пор Игорь Родионович на инвалидности. Другая бы бросила и развелась, а она с ним все цацкалась. Только он этого не хотел понимать, злился, если о ней разговор заходил. С другой стороны, после лечения вроде нормальным человеком становился. Она сама говорила. Так-то он добрый, непьющий. Другим мы его и не видели. Только любил отшельником жить. Елизавета Михайловна это его желание уважала. Дом ему купила, а сама сюда и не ездила. Дочка их тоже только один раз года четыре назад наведывалась.
– Елизавета Михайловна заведует психиатрической лечебницей?
 
– Вовсе нет. Это такое заведение вроде платного пансионата для людей с разными умственными расстройствами. Не все же стремятся своих родственников непременно в сумасшедший дом определить. Известное дело, там церемониться не будут. А у Елизаветы Михайловны все больные нормальными считаются. Многие и на поправку идут. Не зря же ее пансионат называется «Надежда».
– А откуда вам все это известно? – не выдержала Наташка. От излишнего рвения она так прижала меня к дверце, что у меня непроизвольно увеличился размер глаз. С трудом мне удалось отвоевать свое право дышать свежим грачиковским воздухом.
– Оттуда, что она хоть и редко, но иногда мне звонила. В первый раз после покупки дома сама приезжала объект страховать. Ну и просила время от времени приглядывать за Игорем Родионовичем. Волновалась. И потом я через нее своим хорошим знакомым дочку в пансионат устраивала. По льготной цене. Перезанималась девчонка, пока в свою академию поступала, головные боли замучили. После лечения их как рукой сняло.
– А что вы можете сказать о соседях Каретникова?
– Я умышленно положила левую руку на приборную панель. Как шлагбаум. Исключительно для Наташки. Чтобы не лезла вперед со своими вопросами. Кто ж знает, когда Нине Андреевне придет в голову поинтересоваться, кто мы вообще такие и на каком основании учинили ей форменный допрос.
– О покойниках надо говорить либо хорошо, либо ничего, – наставительно заметила Нина Андреевна. – Так вот про соседей справа – ничего. А слева – ничего хорошего. Бабка Зоя после смерти мужа живность распродала и к сестре уехала. Дочка родная всю жизнь сумками отсюда все перла, а как мать состарилась, так и не нужна стала. Бабка Зоя, конечно, и сама с норовом, но ведь старость уважать надо. Пока обе за дом судятся – он на покойника дядю Пашу записан – все разваливается.
– А кто живет напротив пепелища?
– О-о-о! Это такая зараза, каких еще поискать! Ее мужик от пьянки помер, так она теперь чужих спаивает. Монополистка чертова!
Чувствовалось, что Нина Андреевна окончательно обрела твердую почву под ногами, на нее нашло вдохновение. Она увлеченно чехвостила Татьяну, начиная со времени нежного детсадовского возраста, когда та без спроса таскала у подружек цветные карандаши и отнимала конфеты. Попутно страхагент пела дифирамбы своей ненужной жалости. Именно это чувство не позволяет Нине Андреевне просигналить в налоговую инспекцию, чтобы закрыть «Танькину лавочку». А куда ж еще? Участковому – бесполезно. Он сам в первых рядах на дармовщинку. Регулярно контрольные закупки делает. Только денег не платит. Самогонщице Таньке после поправки своего материального положения следовало немедленно прекратить поточное производство вредоносного зелья. Вполне могла обойтись небольшими заказами – на свадьбы, похороны, дни рождения, праздники… Жадность замучила. Нет-нет, да и сама как следует «приложится». Как говорится, редко, но метко.
Нина Андреевна с досадой плюнула в сторону и едва устояла на ногах. Побалансировав руками, снова обрела устойчивость и с азартом продолжила:
– Люди слышали, как однажды она спьяну со своим покойным Толькой ругалась. Сама-то наутро, конечно, ничего не помнила. Бывало, что и в глазах двоилось. А позавчера утром – еще темно было, часов пять, наверное, к соседке среди ночи ввалилась, дверь с крючка сорвала! Тетка Тоня говорила, что с большого бодуна. Волосы дыбом, глаза вот-вот выскочат, рот перекошен – и мычит. Еле разобрала, что Танька там лопотала. Вроде бы ей не спалось, вышла на крыльце постоять и увидела, как от сгоревшего дома Каретниковых идет через дорогу какая-то бабка. Вошла на Танькин участок и прямиком через него к полю. У Таньки там вторая калитка. А самое смешное – проходя мимо крыльца, с Танькой поздоровалась и спокойной ночи ей пожелала. Тут-то наша красавица и поняла, что это не бабка, а сам покойный Игорь Родионович. Якобы к кладбищу он шел. Оно у нас в лесочке за полем. Давал, мол, понять, где его хоронить следует. Не хочется Антонину Ивановну подводить, она мне все по секрету рассказала, а то я бы Таньку живо пристроила на лечение.