Убежище

Зеленый купол мечети чудом уцелел от снарядов, разрушивших само каменное строение. Он просто осел на развалины под кривым углом – сюрреалистическая инсталляция, которую могла породить только война. С обнаженных ветвей ближайших деревьев свисали клочья красной ткани, когда-то служившей в мечети ковром.
Обрушив стены мечети, снаряды взорвали землю под ее задней стеной. В воронке показалась расщелина, обнажившая остатки древнего строения. Настенные фрески на библейские сюжеты, даже сильно обветшавшие и выцветшие, не оставляли сомнений в том, что это была христианская церковь доисламского периода, погребенная под мечетью. Согласно Библии, это побережье было много раз исхожено Иисусом и его апостолами, а потому буквально усеяно реликтами библейских времен. В I веке новой эры возвратившийся из Кипра святой Фома возвел неподалеку, в Тире, церковь на месте другой церкви, считавшейся самым первым христианским храмом на земле. Но в конце VII века эта территория была захвачена приверженцами ислама. Они снесли церкви неверных и на их развалинах возвели мечети.
Вести раскопки у шиитской святыни в поисках остатков храма, посвященного другой, более ранней вере, было небезопасно, особенно сейчас, когда еще не зажили раны, нанесенные войной, и чувства людей были обострены как никогда.
Эвелин предчувствовала, что впереди у нее тяжелый день.
Но такого развития событий не ожидала.
Ее охватило острое разочарование, и она взглянула на Фаруха с нескрываемой грустью:
– Что это, Фарух? Вам ли меня не знать!
На снимках были изображения артефактов, сокровищ прошлых эпох, реликтов колыбели цивилизации: клинописные таблички, цилиндрические печати, статуэтки из алебастра и терракоты, кухонная утварь. Ей не раз приходилось видеть подобные снимки после 2003 года, когда в Ирак вторглись американские войска и вызвали международное возмущение тем, что не сумели обеспечить сохранность городского музея и других мест культурного значения, подвергшихся хищническому разграблению. Последовали обвинения в том, что это было сделано умышленно с целью политических махинаций, которые затем были сняты, а потом предъявлены вновь. Оценка количества похищенных ценностей то достигала потрясающих воображение цифр, то вдруг оказывалась совсем незначительной, чему невозможно было поверить. Одно лишь не подлежало сомнению: расхищены сокровища тысячелетней давности, правда, некоторые удалось возвратить, но большинство бесследно пропали.
– Пожалуйста, ситт Эвелин! – умоляюще проговорил Фарух.
– Нет, нет! – отрезала она и сунула ему в руки пачку фото. – Что с вами? Зачем вы принесли мне эти снимки – чтобы я их купила или помогла вам продать? Неужели вы и вправду ожидали, что я это сделаю?
– Пожалуйста, – тихо повторил он. – Вы должны мне помочь. Я не могу туда вернуться. Вот… – Он стал перебирать фотографии, что-то выискивая. – Взгляните вот на это.
Эвелин обратила внимание на его дрожащие пальцы. Да и весь вид Фаруха выдавал владевший им сильный страх. Само по себе это не выглядело удивительным. Контрабандная торговля артефактами, вывезенными из Ирака, преследовалась законом и грозила наказанием, суровость которых зависела от того, по какую сторону от границы пойман преступник. Но Эвелин настораживало еще одно обстоятельство. Хотя она не слишком близко знала Фаруха и давно уже с ним не виделась, тем не менее она довольно хорошо разбиралась в людях, а потому не могла поверить, чтобы он, так глубоко и искренне любящий свою родину, принимал участие в разграблении ее сокровищ. Правда, самой ей не пришлось пережить несколько кровавых государственных переворотов и три войны, не говоря уже обо всех ужасах в периоды между войнами. В своем суждении она руководствовалась инстинктами и не имела представления, как он жил с тех пор, как они расстались. И на какие отчаянные шаги подчас вынуждены идти люди только для того, чтобы выжить и прокормиться.
Он вытянул из пачки два снимка и протянул ей, с мольбой глядя ей в лицо.
 
– Вот.
Она со вздохом посмотрела на него и перевела взгляд на снимки.
На первом были несколько старых книг, разложенных на какой-то гладкой поверхности вроде стола. Эвелин стала внимательно рассматривать их. Не видя текст, трудно было определить возраст книг. Этот регион обладал такой богатой историей, что без преувеличения можно было бы сказать, что здесь на протяжении тысячелетий проходил настоящий парад цивилизаций. Однако несколько характерных деталей позволяли строить догадки о времени их создания. Книги были в потрескавшихся кожаных переплетах, одни – с золотым тиснением, другие – с геометрическим тисненым рисунком, миндалевидными медальонами, мандорлами, и с подвесками. Также на корешках можно было ясно видеть выступающие под кожей скрепляющие шнуры. Все это давало основания отнести время создания книг до начала XIV века. Что делало их очень и очень привлекательными для музеев и коллекционеров.
Она взглянула на другую фотографию и замерла. Поднеся ее ближе к глазам, она взволнованно всматривалась в нее, даже провела по ней пальцами в безнадежной попытке прояснить изображение, стараясь преодолеть поток воспоминаний, которые пробудило это изображение. Снимок изображал древний манускрипт, невинно лежащий между двумя другими старинными книгами. Его кожаный переплет потрескался и запылился. Кожаный клапан задней обложки был откинут – верный признак средневековой исламской книги; обычно, когда книга была закрыта, он засовывался под переднюю обложку и использовался в качестве закладки и для предохранения страниц.
Казалось, в старой книге не было ничего особенного, если бы не символ, вытисненный на обложке: изображение свернувшей в кольцо змеи, пожирающей собственный хвост.
Эвелин метнула быстрый взгляд на Фаруха и, с трудом шевеля онемевшими от волнения губами, спросила:
– Где вы ее нашли?
– Ее нашел не я, а Абу Барзан, моя старый приятель. Он тоже занимается антиквариатом. У него небольшая лавка в Эль-Мосуле, – пояснил Фарух, приведя арабское название города Мосула, расположенного в двухстах милях на северо-восток от Багдада. – Вы не подумайте, он не торгует ничем запрещенным, только тем, что нам разрешалось продавать при Саддаме.
До вторжения американских войск торговля самыми ценными древностями была исключительной привилегией баасистских чиновников. Черни же – то есть простому населению – оставалось драться за крохи.
– Вы же знаете, у Саддама повсюду были шпионы, так что он не хотел рисковать. Теперь, конечно, все по-другому. Так вот, примерно месяц назад мой приятель пришел ко мне в Багдад. Он бродит по всему северу, заглядывает в старые деревни, ищет разные старинные вещи. Он наполовину курд и, когда бывает в тех местах, забывает, что наполовину суннит, так что люди встречают его приветливо. Вот так он и наткнулся на эти вещи – вы же знаете, что сейчас творится в стране. Полный кавардак и ужас! Бомбы, убийства, команды морских пехотинцев… Перепуганные люди носятся как сумасшедшие, все ищут, где бы спрятаться и где достать еды. Ну и продают кто что может, благо, что теперь разрешено торговать открыто. Но в самом Ираке покупателей не найдешь. И Абу Барзан все пытался продать свою коллекцию, ведь он хотел уехать из страны и осесть где-нибудь в спокойном месте – мы все только об этом и думаем, – но без денег куда денешься? Вот он и наводил потихоньку справки, искал покупателя. А про меня он знал, что у меня есть знакомые за границей, и обещал поделиться со мной выручкой.
Украдкой оглядываясь, Фарух закурил новую сигарету.
– Я, как только увидел этот уроборос, так сразу про вас вспомнил. – Он постучал пальцем по снимку манускрипта. – Стал расспрашивать людей, не знает ли кто, где вас можно найти. Мафуз Захария…
– Как же! Я хорошо его знаю! – воскликнула Эвелин. Она переписывалась с куратором Национального музея древности в Багдаде, особенно оживленно после вторжения войск, когда и разразился весь этот скандал с расхищением древних сокровищ. – Но, Фарух, вы же знаете, я не могу касаться этих вещей, об этом даже говорить не стоит.