Я думала, я счастливая... (СИ)
И всё же он решил заехать домой. Или это его прежний дом? С порога Николай догадался, что Тамары нет. В квартире стояла сонная тишина. Вода была перекрыта, в холодильнике пусто, только мигает значок энергосбережения. Они так делали всегда, когда уезжали в отпуск. Воспоминания об отпуске натолкнули на мысль. Значит, она там. На море.
Николай опустился на стул, прижался затылком к стене. Квартира, в которой он прожил с женой столько лет, напомнила, как он запутался в своих чувствах. Вина перед Тамарой, уважение и привычка пугливо сбились вместе и выдают себя за любовь к ней. Двух женщин любить невозможно. Он свой выбор сделал.
Тяжело вздохнув, Николай еще раз напоследок огляделся и тихо вышел. Болела голова, хотелось добраться быстрее к Соне и уснуть, уткнувшись лбом в ее теплое худенькое плечо.
Глава 11
О своем приезде Тамара дядю Юру предупреждала. Он удивился, но обещал всё подготовить, а еще, похоже, обрадовался — домик снова будет окутан человеческим теплом и заботой. Не пришлось долго ждать и рейсовый автобус, а от остановки она собиралась взять такси. Тащить чемодан по неровному асфальту и местами дороге с подсохшей грязью, не хотелось. Дядя Юра встречал ее на улице у террасы, увитой голыми кривыми стеблями винограда. Летом она превращалась в уютную беседку, где можно было спрятаться от жгучего солнца. Здесь Тамара и тетя Клаша с ее мужем завтракали, обедали и вечеряли, так называли нехитрый ужин. Сейчас стола нет, спрятан на зиму в доме. Солнце внезапно скрылось за тучами, свежий ветерок заиграл засохшими, скрученными, как улитки, листьями винограда. Кое-где на его ветвях еще остались сморщенные, черные ягоды. Вдалеке слышался явный, недовольный рокот моря.
— Ты одна, что ли? — подозрительно спросил дядя Юра.
Тамара кивнула. Вдаваться в подробности ей не хотелось. С облегчением она увидела, как в глазах старика мелькнуло понимание: расспрашивать ни о чем не стал.
— Надолго? А то котел барахлит, надо тогда Мишку звать…
— Не знаю, дядь Юр, как получится, — уверенно ответила Тамара и вошла в дом.
Внутри всё было, как прежде. Снова это «как прежде» резануло по сердцу. Когда она здесь была с Николаем в последний раз? Года два назад? Да, они приезжали сюда поздней осенью, так неудачно выпал отпуск, и Тамара поначалу даже расстроилась, что ей не удастся окунуться в море. Но те две холодные недели оказались наполнены удивительным теплом и нежностью. Подумала тогда: как хорошо, что они с молодости смогли сохранить свои чувства. Боясь расплескать, осторожно донесли их в ладошках до следующего рубежа. А дальше потекут уютные спокойные денечки, когда уже не ищешь страстей, сдерживаешь на кончике языка злые слова, заботишься и бережешь друг друга. Спокойное время, радостное.
Тамара огляделась вокруг. Вот красавец-буфет карельской березы — гордость тети Клаши, ее приданое. Он всегда светится теплым янтарным светом, даже когда на улице пасмурно. Так и хочется прикоснуться к нему рукой и согреться. На стене старые часы с кукушкой. Они давно уже не ходят, но Тамара оставляет их здесь. Ей нравится касаться длинных цепей, концы которых украшены тяжелыми шишками, глухо постукивающими о стену, если их раскачать. Сколько раз ругала ее тетя Клаша, если Тома без дела, каждые полчаса подтягивала шишки. В конце концов, часы и, правда, сломались. Была ли в том вина Тамары — неизвестно. Скорее всего, просто пришло их время. Несколько раз часы еще пытались чинить, но они быстро выходили из строя, и маленькая кукушка застревала в своем домике, как в темнице. Вот и сейчас она поглядывает тусклым оловянным глазком из своей лазейки. Часы Тамара не выбросила, пожалела. А ее вот никто не пощадил.
Она устроилась в дальней комнатке, там же, где селилась в детстве. В воздухе чувствовалась сырость, от стен тянуло затхлостью, но это оттого, что здесь никто давно не жил, а через несколько дней от этого запаха не останется и следа. Тамара скользнула взглядом по старенькой мебели, шкаф совсем рассохся и дверца всегда полуоткрыта, а на полу деревянные доски все в щелях и щербинах. При тете Клаше они блестели светло-желтой краской. После ее смерти долго думали, как поступить с домом. Место хорошее, за него можно было выручить приличную сумму. Решили оставить. У Николая была мечта — на пенсии построить новый дом, небольшой, но уютный и остаться, привечая на лето дочь и внуков.
Сейчас ей придется жить здесь одной, каждый день, отпуская по капельке прошлое и выстраивая новый мир. Любовь не может растаять, как утренний туман. А боль от расставания нельзя забыть и в ней нельзя забыться, от нее невозможно убежать, ее можно только пережить.
Тамара тряхнула головой — нужно идти на море. Там сила. Она предвкушала свидание с ним, оттягивая момент их встречи. В этой вечно живой стихии она всегда находила покой: и когда ныряла в его прозрачные волны, и когда просто сидела на берегу, обняв руками колени.
Море встретило ее недовольно, мол, где была так долго? Изменяла мне с более теплыми и ласковыми? Тамара убрала разметавшиеся ветром волосы, натянула капюшон и, присев на корточки, намочила руки — поздоровалась. Море неприветливо зашипело и окатило в отместку кончики кроссовок водой. «Не сердись», — примирительно шепнула Тома недовольной своей подружке. На берегу лежала большая коряга, выкинутая во время шторма. Тамара устроилась на ней, с наслаждением вдыхая соленый свежий запах. Привычно поискала глазами самый неприглядный камень. Нашелся сразу, прямо под ногами.
Она взяла его в руку — несмотря на свою неказистость, он был гладко отполирован. Тамара наклонила голову и принялась нашептывать в его каменное тело свою боль, отчаяние, злость, отвращение, ненависть и ярость. Плакала, ругалась, и ее крики тонули в рокоте волн и морском гуле. Потом затихла, чувствуя внутри пустоту. Камень нагрелся от ее кожи, терпеливо вобрав в себя всё, что она выплеснула. Тамара встала и подошла ближе к взлохмаченным рваным кружевам волн. Соленый ветер высушил слезы, снова растрепал волосы, уничтожив четкие формы прически. Теперь Тамара была похожа на сказочную фурию, которая, глядя в море, проклинает своих недругов. Но она не проклинала. Она пыталась простить. Размахнувшись, забросила камень так далеко, как смогла и, не оборачиваясь, поплелась обратно. На поиски самого красивого и отполированного камня сил не осталось.
Из своего дома вышел дядя Юра, позвал обедать. Тамара почувствовала, как сильно она проголодалась. Старик зажарил кефаль с луком, отварил картошки, открыл маринованные огурцы и помидоры, их с завидным постоянством заносила соседка — Петровна. Покрякивая от предвкушения, налил две стопочки самогона. В доме у него было прибрано, и повсюду висели его бесхитростные картины — скалы, каждый раз разное море, баркасы и гордые чайки. Крупно, местами грубовато, но самобытно. В начале прошлого века такие картины спорили с классическим искусством и рушили привычные каноны. И снова, как авторский штрих, повсюду мелькает красная косынка.
Тамара выпила, почувствовала, как тепло проникает в кончики пальцев и с аппетитом набросилась на простую еду.
— Давай, еще по одной, — подмигнул дядя Юра хитрым глазом.
И не дожидаясь одобрения, наполнил стопки. Тамара была не против: гулкую пустоту внутри хотелось заполнить.
— А то сижу тут, как сыч. Петровна только заходит, да и то больше ворчит не по делу. Картины ей, видишь ли, мои не нравятся.
Он лихо опрокинул самогон и, поморщившись, ковырнул вилкой огурец. Тамара чуть захмелела. Это вам не горячий шоколад распивать с орешками. Дядя Юра громко захрустел закуской, двигая ближе к своей гостье сковородку с рыбой.
— Ешь, давай, а то уснешь тут, — засмеялся он, убирая в сторонку бутылку с мутноватой жидкостью.
Тамара ела, удивляясь, какой вкусной может быть обычная жареная рыба. Ни один ресторан не сравнится! С наслаждением цепляла зажаренные до карамели кольца лука, давила в тарелке рассыпчатый желтый картофель, прямо руками хватала из миски с щербатым краем упругий, чуть треснувший помидор. Сок тек по пальцам, а она ловила его ртом и старалась, чтобы он не затек ей в рукава. Свою порцию дядя Юра щедро сдабривал серой крупной солью из банки, заменявшей ему солонку, а Тамаре было вкусно и так.