Я думала, я счастливая... (СИ)
Тамара вымученно слушала дочь, не понимая и половины ее восторгов. Спектакль, театр… какой театр? У нее дома есть свой персональный.
— Мам, ты какая-то грустная, — не унималась Оля. — У вас там всё в порядке? Ты не заболела?
Тамара поморщилась и, придерживая телефон, снова заглянула в духовку. Кажется, готово. Она выключила огонь, оставив мясо внутри, пусть сидит, отдыхает.
— У нас всё хорошо, — как можно беспечнее ответила она дочери. — Ужин готовлю, не очень удобно разговаривать.
— А, ну тогда пока! Приятного аппетита. Мне тут тоже сейчас доставку привезут, — быстро распрощалась с ней Лёля.
Тамара взглянула на часы. Это мог бы быть самый обычный, заурядный вечер, с вкусным ужином и комплиментами ее кулинарному мастерству. А потом они бы посмотрели очередную часть вышедшего недавно сериала и снова бы спорили, кто из героев прав. «У тебя только черное или белое, — примирительно бурчал Николай, — а здесь нет стопроцентно положительных героев. У каждого свои скелеты в шкафу». Да уж, знала бы она, что муж говорит о себе. Его скелет сегодня с грохотом вывалился из шкафа и рассыпался перед ней позвонками, ребрами, костями. Выбирай, что хочешь. Страшно. Вот бы убрать обратно, в шкаф, да еще и дверцу подпереть, чтоб уж наверняка.
В прихожей раздался тихий шум. У Тамары заколотилось сердце. Куда бежать? К дочери в комнату или запереться в спальне? Ноги стали ватными, и она осталась сидеть на стуле. Где-то далеко щелкнул выключатель, с тихим журчанием полилась вода, потом всё стихло. Тамара напряженно выпрямила спину и поняла, что банально задыхается. В груди сдавило, будто жирный удав свился вокруг кольцами и медленно, неотвратимо душит ее. Сердце затрепыхалось и практически выскочило наружу. Она попыталась вдохнуть глубже, но почувствовала болезненный спазм в горле. В проеме двери появился Николай. Тамару затрясло мелкой дрожью, словно она очутилась в ледяной проруби. Она смотрела в окно и больше всего на свете хотела, чтобы этот кошмар побыстрее закончился. В темном стекле она видела фигуру мужа, он застыл у входа, не решаясь сесть. Тамара ждала. Наконец, Николай шумно выдохнул, запустил в волосы руки и с какой-то бессильной яростью глухо стукнулся затылком о стену. Тамара вздрогнула и обернулась. Николай стоял, опустив голову, не решаясь взглянуть на нее. На щеке мелко дергалась ниточка нерва. Кожа на лице потемнела и приобрела нездоровый вид. Тамара сморгнула слезы, чувствуя, как внутри завязывается мучительный узел боли.
— Коля… — тихо прошептала она сухими губами. — Что делать-то теперь, Коля?!
Николай не ответил, только качнулся вперед, как пьяный. Оперся о холодильник. Тот вздрогнул, и с дверцы сорвался и покатился магнитик с красочным турецким морем и пальмами, а следом тихо закружилась в воздухе и упала на пол их фотография.
Глава 5
В духовке медленно остывали и покрывались глянцевой корочкой свиные ребрышки. Впрочем, это всё, на что хватило сегодня Тамары. На салат и гарнир сил не осталось. Да и как поставишь на стол кушанье, которое впору оросить водопадом горьких злых слов. Не поставила. А Николай и не просил. Он так и стоял, подпирая спиной стеклянную дверь. Они оба превратились в два каменных изваяния. Ни в одном языке мира нет тех слов, что были бы сейчас уместны. Не существует способа выразить свою боль и отчаяние, когда душа рвется на части. У одного от жалости и стыда, а у другой от обиды и горечи.
Николаю было мучительно жалко Тамару. Сейчас он ненавидел себя за то, что причиняет ей страдания. Ненавидел искренне, не на показ. Полгода он скрывал свои чувства к Соне, потому что боялся ранить Тамару. Не хватало ему мужества нанести этот удар. Знал — нечестно это, несправедливо. И с каждым днем понимал, что узел затягивается всё сильнее, и рано или поздно настанет день, когда придется рубить по живому. В какой-то момент, измучившись, решил расстаться с Софией. Она смирилась, не звонила и не писала, только стала еще тоньше и бледнее. Превратилась совсем в тень. Он выдержал две недели и сдался. Эти две недели превратились для него в ад на земле. У него пропал аппетит, он осунулся и похудел, движения стали замедленными, и впервые в жизни напала бессонница. Тамара испугалась и начала отправлять к доктору. Совсем недавно вот так за два месяца сгорел ее двоюродный брат. Из крепкого упитанного мужчины превратился в щепку и умер. А ведь ничего не предвещало. Обеспокоенная Тома, записала мужа на анализы. Но в них ничего критичного не нашли. К счастью, испепеляющую его любовь, таким способом не обнаружишь.
А как было бы просто! Показал бы жене диагноз — влюблен! Способ лечения — быть рядом с той, от мысли о которой кружится голова, а на лице появляется глупая улыбка. Если бы… Все мы ждем, что прилетит волшебник и за нас всё решит. Всех рассудит, во всем разберется, никого не обидит и наступит покой и благолепие. Но жизнь такого не допустит. Вот еще! Лишить себя таких забав, нет уж! Лучше устроиться поудобнее с чашечкой горячего чая и, посмеиваясь изучать, как наивные людишки мучаются, страдают, льют слезы и живут потом с камнем на душе.
Тамара больше на мужа не смотрела. Он остался для нее на другой половине когда-то их совместной планеты. Светлая была планета, радостная. Всё на ней было: и трудности, и бедность, и помощь друг другу, и счастье вперемешку с обидами и слезами. Но планета была надежно прикрыта куполом любви, и мелкие неприятности, если и оставляли след, то быстро смывались дождем прощения и понимания. И вот теперь их планету черной трещиной разорвало предательство. Николай остался с той стороны, она с этой. Отныне придется жить каждому на своей половине. Можно попытаться построить хлипкий мостик из палочек смирения и веточек всепрощения, но, как только ты сделаешь по нему первый шаг, он неизбежно рухнет, улетит в глубокую пропасть и утянет обоих за собой. А можно вообще закидать эту трещину соломой, замаскировать зеленой травой, а потом представить, будто и нет там под ней бездны. Ходить друг к другу необязательно, а то непременно провалишься. Но со стороны всем будет казаться, что их планета, как и прежде цела и невредима.
Тихо щелкнула духовка, напоминая о своем содержимом. Тамара вздрогнула. Ей стало холодно. Она обняла себя руками и, как будто напоследок, еще раз осмотрелась вокруг. Ее мир внешне совсем не пострадал, но стал пустым и серым. Тома судорожно вздохнула: нужно уйти, спрятаться. Оставаться в одном пространстве с Николаем было невыносимо. А еще ей стало страшно. Вдруг он начнет сейчас объяснять, рассказывать о своих чувствах и переживаниях и тогда она точно уже никогда не сможет отмыться от липкого и брезгливого ощущения соучастия в его делишках. Как если бы она наблюдала за ними в постели. Ее затошнило. Она сжалась в комок и попыталась проскользнуть мимо Николая. Ей почти удалось.
— Тома, — хрипло сказал он и попытался удержать ее за руку.
Тамара шарахнулась в сторону, больно ударившись плечом о косяк. Рука загудела, будто ее задели электрическим током. Пятясь, она сделала шаг назад и скрылась в спальне, плотно прикрыв за собой дверь. По лицу Николая скользнула болезненная гримаса, словно ему только что без наркоза удалили зуб. Он тихо застонал и, обхватив голову руками, сел на свое привычное место. На окне продолжали беспечно подмигивать лампочки гирлянды.
Всю ночь Тамара пролежала, глядя в потолок сухими глазами. Под утро она не выдержала и встала. Стараясь не смотреть на пустую и холодную половину кровати, тихо оделась. Николай лег спать на диване в комнате дочери. «Как это всё мы объясним Лёльке?» — подумала Тамара и усмехнулась. «Мы»… нет теперь никакого «мы», есть он и я. По отдельности. Может, и к счастью, что Оля так поспешно вышла замуж. Своя жизнь, в ней не до родителей с их страстями на старости лет.
Тамара налила себе чай. Вспомнила, что вчера она так ничего и не съела. «Теперь еще эти ребра выбрасывать, — брезгливо поморщилась она. — И зачем я их вчера жарила?» На душе было тошно. Хотелось прижаться к чьему-нибудь теплому плечу и пожаловаться. И чтобы никто ее ни о чем не расспрашивал, а просто обнял и дал наплакаться вволю. Нарыдаться бы, навыться, как по покойнику, глядишь, и полегчало бы. Но пожаловаться некому. Подруг она не нажила, да и стыдно. Мама? Она выслушает, а потом поинтересуется, где она, Тамара, проглядела? «Надо было не в облаках витать, а за мужем следить», — вот и всё, чем она может утешить. Никогда в жизни Тамара не слышала от нее поддержки. Всегда во всем была виновата сама. Даже тогда, с этими дурацкими желудями, мама сказала: «А как ты хотела? Почему Соня должна была за тебя сделать твою работу? Вот и получила поделом. Делай выводы». И Тамара делала выводы. Больше маме она никогда не жаловалась. Даже, когда было совсем тяжело.