Артист (СИ)
Кольцова подхватила сумочку, особист бросил на стол червонец, и они вслед за посыльным не торопясь пошли к выходу. А уже за дверьми Бушман резко ускорил шаг.
— Странная ситуация, вот Женя говорит, у нас возле подъезда машина, а в ней двое связанных, артистка Малиновская и начальник авиапарка с маузером требует Дагина. Нужен фотограф, а Викентий Палыч уехал, мать у него в Кисловодске больна, я рассчитываю на вашу помощь. Камера у нас новая, немецкая, справитесь?
— Да, — Лена кивнула.
Во дворе дома стояла машина, возле неё — часовой, на первом этаже в комнате сидел мужчина средних лет, а рядом с ним пришедшая в себя Варя. Бушман не стал долго выяснять обстоятельства, убедился, что связанных из машины отвели в камеры, а мужчину, которого звали Анатолий Горянский, и Малиновскую провели в кабинет. Мужчина принёс с собой чемодан и поставил возле стены.
Кольцову оперативник выставлять за дверь не стал, и поэтому она услышала всё от начала до конца.
Артистка ровным, изредка срывающимся голосом рассказала, что её и ещё одну женщину похитили те двое, кого только что привезли связанными, и держали на ферме за городом. Её, Малиновскую, судя по разговорам, хотели кому-то продать, поэтому увезли, а на ферме остались ещё пленные, в том числе и Зоя Босова. Молоденькую гримёршу Лена хорошо помнила.
— Эти бандиты что-то не поделили, и теперь их сожгут, — почти равнодушно произнесла Малиновская, — так Генрих сказал другому.
— Их — это пленных? — уточнил Бушман.
— Да, — вступил в разговор Горянский. — Эти двое — отец и сын Липке, они что-то не поделили с Гансом Липке, убили его и забрали все деньги. Вон они, в чемодане, я открывал, там примерно миллиона полтора. Пленных распорядились сжечь сегодня до полуночи, чтобы якобы замести следы, но думаю, этим двоим было нужно, чтобы на пожар приехала милиция и нашла трупы, а потом прижала бывших подельников, а сами они могли бы беспрепятственно скрыться.
— Звучит логично, — согласился Бушман, поднял трубку, — Семёнов? Кто дежурит, Осадчий? Его группу на выезд, через тридцать минут чтобы были готовы. И стенографистку мне в допросную камеру.
Он подошёл к чемодану, присел на корточки, открыл, хмыкнул.
— Действительно, сумма. По словам Варвары Степановны вижу, дело срочное, поэтому терять времени не будем. Вы, товарищ Горянский, поедете с нами, а товарища Малиновскую проводят к уполномоченному Муричу, он снимет показания, когда я вернусь, ещё побеседуем.
— А с этими двумя что, которых мы привезли? — спросил Горянский, вставая со стула.
— Допросим сейчас по-быстрому, ну а подробно — позже, когда всё проверим. Ещё что-то важное есть?
— Да. Там один человек остался, он собрался сам пленных вытащить.
Бушман немного побледнел, поправил указательным пальцем очки, вернулся к столу.
— Семёнов? Чтобы через пять минут все по машинам сидели, — он с силой вдавил трубку в аппарат. — Один человек? Неужели нельзя без самодеятельности, нам бы теперь туда успеть.
— Да уж, постарайтесь, — неожиданно с вызовом сказала Малиновская. — Иначе Сергей там камня на камне не оставит.
— Какой Сергей? — тут же вцепилась в неё Кольцова.
— Травин.
— Вы его знаете, Елена Станиславовна? — Бушман надел кобуру, накинул кожаную куртку, выпроводил гостей наружу, закрыл дверь ключом.
В коридоре его ждали трое, в штатском и с пистолетами, один держал в руках фотоаппарат. Возле двери тут же встали двое часовых с винтовками.
— Одно время были хорошо знакомы, — сказала Лена почти на бегу, — он в Москве таксистом работал, а потом вроде как в уголовном розыске служил, но недолго. Сейчас работает начальником псковского почтамта, что он там серьёзного сделать может, не представляю.
* * *— Эй, — просипел Сергей, пытаясь изобразить отца Генриха, — открывай. Ich bin’s, Martin. Schnell.
Ворота приоткрылись, через образовавшуюся щель бочком вышел пожилой мужчина, в руках у него был керосиновый фонарь.
— Мартин, ты?
— Я.
— Ты чего вернулся? И голос такой, сам на себя не похож.
— Генрих сказал, что сам справится. Дай пройти.
— Как скажете, герр Липке, — охранник раздвинул толстые губы в улыбке, потом, словно засомневавшись, сделал два шага вперёд и поднёс фонарь поближе к лицу водителя.
Из темноты вылетел кулак, впечатался мужчине в лоб, тот упал, как подкошенный.
У охранника была двустволка, её Травин зашвырнул подальше в темноту, стянул с мужчины штаны и рубаху, и спеленал его, в рот пошла портянка. Пульс у охранника был слабый, он дышал, но в сознание не приходил. Связанного пленника Сергей оттащил под ограду, прислонил к доскам, а сам проскользнул через щель в воротах внутрь усадьбы. Под ногами захрустел гравий, молодой человек поднял несколько камушков покрупнее, засунул в карман. Небо потихоньку покрывалось тучами, луна почти исчезла, краешком пробиваясь сквозь пелену, и от этого тьма стояла такая, что хоть глаз выколи. Начал накрапывать мелкий противный дождь.
Бывшая усадьба, а точнее, огороженная часть, занимала площадь примерно в пятнадцать десятин, или в новых мерах — почти столько же гектар. Травин перед тем, как соваться внутрь, обошёл ограду кругом, и заодно посчитал шаги, вышло четыреста на шестьсот. Сама ограда была сделана надёжно, состыкованные вразбежку тёсанные доски шли почти без щелей, а поверху протянули колючую проволоку. Можно было найти какой-то материал, те же ветки, и навалить на колючки, а потом перелезть, но Сергей подумал, и решил войти через главный вход — в этом месте точно кто-то был, а в других пойди угадай. Семеро охранников, о которых сказал молодой Липке, могли легко превратиться в десять, пятнадцать или в одного — всё зависело от степени откровенности, на допросах люди всегда пытаются лгать, и требуется время, чтобы они поняли, что лучше им от этого не станет, и начали говорить правду. Ещё одной опасностью были собаки, учуяв чужого, они обязательно начнут лаять. Или, если их дрессировали, без лая прыгнут на человека и попытаются схватить за горло или за руку, а потом держать, стиснув челюсти. А если дрессировали правильно, то вырвать из ляжки кусок мяса и сразу отскочить, с такой раной человек теряет мобильность и становится лёгкой добычей. Для собак у Травина были толстые кожаные перчатки с нашивками, которые он натянул, шагнув в ворота. Перчатки он позаимствовал у егеря Фомы. Ограда, национальность хозяев этого места, наличие пленных и то, что их запирали, по словам Липке, в клетках, это сочетание заставило Сергея машинально посмотреть на пространство над воротами — нет ли там надписи «Arbeit macht frei», выполненной руническим шрифтом. Для современников Травина она особого смысла не несла и была всего лишь названием романа немецкого писателя Лоренца Диффенбаха. Для Сергея — обрывком информации, сопровождаемым резкой и болезненной пульсацией в голове.
На обыск коммуны он отвёл себе час — примерно столько, не меньше, Горянскому понадобится, чтобы добраться до ГПУ, убедить дежурного уполномоченного, что Малиновскую действительно похитили, и потребовать допроса Липке. Если тот поверит военному, решит, что привезённых денег достаточно, чтобы заинтересовать экономический отдел, и что похищение жены видного военачальника — дело, достаточно серьёзное для ГПУ, то небольшой отряд на двух или трёх автомобилях прибудет сюда ещё за полчаса. Местные свиноводы — не английские шпионы, и не контра, поэтому санкции начальника оперотдела не потребуется. К этому времени Травин надеялся выбраться наружу живым, невредимым и с Зоей.
Темнота усадьбы была разбавлена светом фонарей. Главная дорога, мощёная щебнем, в десяти метрах от ворот раздваивалась, и упиралась одним концом в двухэтажный дом с колоннами, а другим — в длинное строение в углу территории. От неё отходили дорожки поуже, скрываясь между деревьями. Щебёнка скрипела под ногами, дождь ещё недостаточно смочил её. В небольшом домике возле ворот горел свет и стояла жаровня с горящими поленьями. Отчётливо чувствовался запах навоза, хоть и не такой сильный, как обычно бывает на фермах. Сергей миновал развилку, и тут же присел, выставляя руку вперёд.