Зло не дремлет
Благодаря предыдущим беседам Дорнблатт был уже в курсе земной географии.
Андрей сел за стол и принялся раскладывать чертежи. Дорнблатт уселся напротив и, достав из кармана, поставил на стол волшебный кристалл, записывавший слова собеседника. А сам сложил на коленях морщинистые длани с длинными ухоженными пальцами. Ни дать ни взять – прилежный студент на лекции.
Землянин внутренне усмехнулся…
– Изобретение Иоганна Гуттенберга, – начал Андрей, стараясь подражать лекторской манере самого Дорнблатта, с которой он был прекрасно знаком, – способствовало не только развитию и распространению культуры, образования и книги как основы знаний, необходимых человечеству для совершенствования общества, но положило начало завоеванию мира рекламой, преимущественно – печатной.
Поскольку «лекция» только началась, Дорнблатт слушал его с нескрываемым интересом.
– Поэтому жизнь Иоганна Гуттенберга и сам процесс создания его знаменитого печатного станка должны быть нами изучены, чтобы знать и понимать значение его открытия для цивилизации планеты Земля. Ну, и, разумеется, в ближайшем будущем – для мира Схарны, – вынес Андрей беспощадный вердикт, окончательно перевоплотившись в этакого доморощенного Мефистофеля.
Но архимаг, похоже, еще не понял, что ему предстоит сейчас пережить…
– Огромное значение изобретению книгопечатания придавали земные ученые самых разных эпох, – продолжал Королев. – Фридрих Энгельс, а его имя было когда-то чтимо во многих странах Земли так же, как у вас чтят Ингардуса – наравне с основными производственными факторами, такими как развитие тяжелой промышленности, революционные философские идеи и великие географические открытия, называл также блестящим изобретением печатный станок Гуттенберга.
Однако даже в широких кругах образованных людей редко встречается знакомство с фактами истории и технологии изготовления книг, хотя, казалось бы, этот предмет должен интересовать каждого человека – независимо от его специальности.
Напротив, широким распространением пользуются различные предрассудки, с необыкновенной живучестью удерживающиеся в массовой литературе. Один из них состоит в том, будто типографический процесс был изобретен на основе ксилографических, то есть гравированных на дереве книг. Другое, также весьма распространенное, но точно так же и ошибочное, мнение гласит, что в первых произведениях печати буквы были вырезаны из дерева.
На самом деле даже поверхностное изучение шрифта в древнейших памятниках книгопечатания обнаруживает, что все они изготовлены при помощи шрифтов, отлитых из металла. В технике отливки литер и состояли оригинальность и величие изобретения, приведшего к появлению печатной книге в том виде, в котором мы знаем ее сейчас.
Дорнблатт беспокойно заерзал на стуле.
– Это вы ее такой знаете, – сказал он. – А у нас в Схарне буквы для оттисков всегда изготавливались из дерева.
– Вот-вот, я и говорю – чрезвычайно примитивный способ, – улыбнулся Андрей и продолжил экскурс в историю земной типографической системы: – Вопрос о происхождении печатания книг, то есть о том – где, когда, кем и при каких обстоятельствах оно было изобретено, – принадлежит к числу наиболее сложных и спорных исторических вопросов планеты Земля. Он почти настолько же древний, как рассуждения о том, что появилось раньше – яйцо или курица. В историческом отношении книгопечатание имело обычную судьбу очень многих великих новых явлений, открытий и изобретений, а выводы исследователей крайне противоречивы.
Даже после того, как значительная часть существующих в общественном сознании неверных утверждений будет отнесено нами к области домыслов и легенд, останется огромная трудность – связать факты и памятники первоначальной печати с определенной исторической личностью конкретного изобретателя. Более или менее общепринятая в исторической и библиографической науке точка зрения признает таковым Иоганна Гуттенберга.
Дорнблатт легонько кашлянул. Видимо, на него уже начала наползать скука. «Эх, ненадолго же тебя хватило, – с удовольствием подумал Андрей. – Так это ведь, считай, самое начало!»
– Время изобретения книгопечатания относится к периоду между подвигами французской народной героини Жанны Д’Арк и взятием города Константинополя турецкими войсками, с последующим переименованием его в Истанбул, – монотонно бубнил Королев. Лицо архимага постепенно приобретало унылое выражение, какое, возможно, появится у сельского рыбака из Ростовской области, вздумай кто-нибудь завести с ним беседу о высшей математике. – Последний факт, кстати, оказывал немалое влияние на содержание книжной продукции. В социально-экономическом и культурном отношении весь XV век представляет особый интерес. С одной стороны, это была эпоха завершения борьбы между демократией и феодальной аристократией в средневековых городах, а с другой – время расцвета гуманизма и начала невиданного роста художественного творчества. Существует прекрасное определение этого периода: «осень Средневековья».
Осень в Эльнадоре… Для Заффы то было лучшее из времен. Не осень как таковая, а именно те годы, когда он проводил ее в этом городе. Четвертый сезон в Арлании вообще чудо как хорош. Основная масса дождей в этой стране выпадает летом, так что по осени, когда черты окружающего пейзажа обретают монументальность и основательность, эта картина не омрачается ни вечной слякотью, ни промозглым ветром, ни фиолетово-черной небесной хмарью.
Эльнадорская же осень была особенно приятна Заффе благодаря его личным воспоминаниям. Девять лет назад точно такой же красно-зелено-золотой шелестящий рай возвышался вокруг него, когда он впервые прошел сквозь ворота Королевского квартала, будучи студентом первого курса Академии магии.
Осень в Эльнадоре… Время сладкой эйфории, головокружения от успехов, юношеских грез и далеко не юношеских амбиций… Да, и первых ошибок тоже – они в итоге и привели его к изгнанию. Но ведь в конечном счете все вернулось на круги своя!
И это также случилось осенью.
Сейчас, двигаясь в направлении Королевского квартала по знакомой дороге, Заффа не мог отказать себе в удовольствии поностальгировать, припомнив былые денечки.
«Да, тролль побери, это ж тот самый проспект Тюльпанов, по которому мы с однокашниками частенько прогуливались, щеголяя новенькими студенческими мантиями! – думал Заффа, глядя на проплывающие мимо аккуратные здания. – Первые гулянки, первые свидания с девицами, первые драки с городской босотой и пьяными солдатами – все происходило на этой улице. В первые месяцы, живя на одну стипендию, мы ходили в “Кабанье логово” в самом начале проспекта. Потом многие из нас устроились на работу – кто при Академии, кто где-нибудь в Королевском квартале, но большинство, конечно, в других районах города. Чем больше денег зарабатывали друзья, тем дороже становились посещаемые заведения. И тем ближе подбиралась наша компания к воротам квартала во время вечерних пирушек. Но до того, чтобы предаваться чревоугодию и возлияниям в тамошних роскошных залах, на моей памяти не дошло. Эх, надо было и мне сразу работенку подыскать – тогда не пришлось бы…» – Заффа поежился, въехав на центральную площадь Эльнадора, носившую имя Ингардуса. Здесь, помимо статуй, аллей, стайки увеселительных домов и почтенного семейства фонтанов, располагался эшафот с массивной колодой плахи и рядом виселиц. И он, Заффа, толстый розовощекий лавочник из Биланы, не столь уж давно был в этом театре смерти ведущим актером.
А в Академии, куда ехал бывший биланский лавочник, продолжалась лекция по книгопечатанию. Шла она уже добрых сорок минут, но до появления станка Гуттенберга дело еще не дошло…
– Местом возникновения книгопечатания является область среднего течения реки Рейн – земля, что с незапамятных времен служила ареной военных столкновений, – вещал Андрей. – А основными местами деятельности Иоганна Гуттенберга были города Страсбург и Майнц.