Зло не дремлет
– Ничего себе! – только и смог сказать Весельчак. – Должно быть, в мире не так уж много архимагов…
– Ты опять прав. Нас по пальцам можно пересчитать. Даже в Совете волшебников Хайласта архимагами являются только двое, и один из них стоит сейчас перед тобой.
– Но почему так мало волшебников становятся архимагами? – полюбопытствовал Борланд. – Ведь это же так… заманчиво.
– Заманчиво, не спорю, – кивнув, сказал ректор. – Но большинство чародеев останавливается, узнав о том, что для этого нужно. Ну, ты сам представь – четверть тысячелетия не заниматься ничем, кроме волшебства! Далеко не каждый ведь настолько им увлечен.
– И то верно, – согласился Борланд. – Мастер, вы ведь не просто так мне об этом рассказываете? – Он уже знал, что Дорнблатт не склонен к пустопорожней болтовне.
– Ты должен об этом знать, поскольку… – Ректор вновь сделал паузу: он вообще питал склонность к театральным эффектам. – …Поскольку сам с недавних пор являешься архимагом.
– Что?! – Это было настолько неожиданно, что Борланд даже попятился: – Я – архимаг? Но как такое возможно?
– Дело в Пентакле, – указал Дорнблатт на грудь Борланда – туда, где проступали под рубашкой очертания медальона Ингардуса. – Его влияние оказалось куда сильнее, чем даже я мог предполагать. Артефакт не просто сделал тебя волшебником. Он дал тебе силу, вполне сопоставимую, скажем, с моей. Силу – но не знание, – не замедлил уточнить Дорнблатт. – Ты ведь порой и сам не понимаешь сути того, что делаешь.
– Далеко не всегда, – согласился Борланд.
– А между тем, многие из этих действий недоступны не только студентам старших курсов Академии, но и большинству практикующих магов, – продолжил Дорнблатт. – Особенности твоих отношений с волшебством не позволяют присвоить тебе статус архимага официально, но… фактически ты таков и есть. Когда с тобой Пентакль, конечно.
– Ну, надо же… – произнес Борланд. – Даже не знаю, что и сказать.
– А и не надо ничего говорить, – улыбнулся ректор. – Просто прими это как данность.
– Я – архимаг… – Борланд помотал головой, точно пытался сбросить хмельную тяжесть. – Сложновато будет свыкнуться с этим, памятуя о том, кем я был еще совсем недавно.
– Свыкнешься рано или поздно, – продолжил Дорнблатт. – Теперь давай вернемся к мыслемагии. Это искусство имеет больше граней, чем может показаться на первый взгляд. Оно не просто позволяет сэкономить время, которое обычно тратится на произнесение заклинаний. Человек, владеющий мыслемагией, способен комбинировать приемы различных волшебных школ и, как следствие, делать такое, в сравнении с чем даже то, что ты успел изучить за эти полторы недели, покажется детской возней в песочнице!
– Неужели это возможно? – потрясенно прошептал Борланд.
Вспоминая, какие фантастические картины разворачивались в этих стенах в прошлые дни, он и представить себе не мог, что существуют еще более мощные и эффективные магические приемы.
– Да, друг мой, – заверил его Дорнблатт. – Магическая наука куда более обширна, нежели что-либо другое в этом мире. Открою тебе один маленький секрет: даже я не знаю всего, что можно сделать с помощью магии. Да и никто, наверное, не знает… Ну, а сейчас давай начнем урок. Попробуй произвести какое-нибудь магическое действие, не читая при этом заклинания. Можешь начать с самого простого…
Завтра. Выступление назначено на завтра. Надо же, подготовка к судьбоносному походу заняла меньше двух недель, если, конечно, считать только то время, что минуло за пределами зачарованных покоев Академии. А может, это всегда делается именно так? Раньше ведь Борланду не приходилось участвовать ни в чем подобном. Да и не мог он припомнить ничего такого в истории родного мира, которую стараниями Рангвальда знал весьма неплохо. Разве что восстание младших рас против дзергов и марров. Так то ведь когда было. И потом, в ту пору действовал целый мир, а не горстка смельчаков, возглавляемых бывшим разбойником…
Область волшебного знания, с которой Весельчак соприкоснулся сегодня, была поистине грандиозна. Научиться мыслемагии даже с Пентаклем оказалось не так уж просто, но время для этого у Борланда имелось. И когда магия сознания поддалась ему, Борланд понял, что Дорнблатт был прав, говоря о детских играх в песочнице…
На этот раз Весельчак провел в зачарованной зале не три дня, как обычно, а целых пять – отсыпаясь там же в промежутках между тренировками, а по завершении оных посетив академическую купальню. Так что, с учетом заколдованного времени Академии, он прожил в Эльнадоре около месяца. Правда, свободное время появилось у Борланда лишь сейчас. Да и то – каких-то несколько часов.
Вечером участники грядущего похода должны были собраться в кабинете Дорнблатта – архимаг намеревался представить им еще одного компаньона. В ожидании этого момента Весельчак сидел в одном из городских парков, наслаждаясь относительной тишиной и осенним воздухом, в котором носилось предчувствие перемен. Какими они будут, эти перемены? Разве же сможет ответить вон та рыжая белочка, что резво скачет по травке от дерева к дереву? Или плавающие в пруду грациозные лебеди? Или унылого вида ослик, на котором высокий старик катает гуляющих по парку детей?
Наблюдая за животными, Борланд понимал, что в ближайшем будущем таится что-то не особо приятное. И неизвестно еще, связано ли это с теми, кого он должен прищучить в Диких землях…
Белка совсем не выглядела веселой – похоже было, что она ищет не пропитания, а укрытия. Птицы то и дело тревожно поводили головами и взмахивали крыльями. А ослик… у него на морде все было написано.
В чем же тут дело?
Тот ужасный горбатый маг без ауры… При воспоминании о нем Весельчак непроизвольно поежился. В день, когда они с Ревенкрофтом наткнулись на горбуна, в природе царил такой же переполох. Сидя в парке и глядя по сторонам, Борланд чувствовал, что странная паника, покамест охватывавшая лишь растения и животных, постепенно пробуждается и в Эльнадоре.
Растения и животные… Борланд вспомнил, что при желании может поговорить с ними – эту способность предоставлял ему Пентакль. Похоже, такая необходимость назрела.
Встав со скамейки, Борланд еще раз посмотрел по сторонам. Как должен проходить процесс общения с деревьями, он представлял себе довольно смутно, а потому обратил свой взор на ближайших представителей фауны. Белку еще нужно догнать, и сделать это она вряд ли позволит. Осел сейчас занят, да и не станет он разговаривать, если судить по кислому выражению его физиономии. Остаются лебеди. Сконцентрировавшись на нужном действии, Весельчак направился к пруду. Птицы при его приближении подняли головы, но не стали сторониться. Они ведь были почти ручными, эти черные красавцы, и давно привыкли к постоянному присутствию людей.
– Привет, птички, – сказал Весельчак, присаживаясь на корточки у кромки воды. – Как поживаете?
– Приветствуем тебя, человек, – сказал самый крупный лебедь. Остальные качнули головами. Наверное, у них так было принято – чтобы вожак стаи говорил за всех. – Ничего плохого не происходит. Нас хорошо кормят. Нас любят, за нами присматривают. Но, несмотря на все это… нам очень страшно.
– Я как раз и хотел спросить – что заставляет вас чувствовать этот страх?
– Мы не знаем, – взмахнул крыльями лебедь, и у него получился совершенно человеческий жест – как если бы кто-то разводил руками, попав в неловкую ситуацию. – Что-то нехорошее приближается. Что-то злое и страшное. Если это придет сюда, у нас больше не будет еды и воды. Нас и самих больше не будет. Мы не знаем, что это, – повторила птица. – Но мы его боимся.
– Понятно, – произнес Борланд, не понимая ровным счетом ничего. – Что ж, крепитесь друзья. Прорвемся.
Весельчак встал и пошел к выходу из парка. «Что бы это ни было, я готов руку дать на отсечение – тот проклятый горбун как-то здесь замешан!»
Борланд говорил о безумном волшебнике и с Заффой, и с Дорнблаттом, но ни тот, ни другой не смогли сказать ничего вразумительного. Оба выдвинули гипотезу, что такой персонаж вряд ли может быть кем-то иным, кроме как одним из прислужников Мрака. И ничего больше.