Любовь, смерть и роботы. Часть 1 (ЛП)
Даже слабый свет заходящего солнца мешал им нормально видеть, поэтому солдат они заметили не сразу.
В воздухе загорелась зеленая вспышка — сигнал о том, что отряд обнаружил упырей. Внезапно тишину разорвал сухой щелчок винтовки Охчена. 7,62 мм пуля попала упырю в левый глаз и вышла из затылка в облаке черного гноя. Тварь завалилась на спину.
Пока остальные упыри принялись судорожно оглядываться в поисках источника шума, головы ещё двоих разлетелись от точных попаданий. Затем они заметили солдат и, издав дружный рёв, бросились вперед. Один задрал голову и издал протяжный вой, разнесшийся по лесу. От этого вопля внутри у бойцов всё похолодело.
— Огонь! — скомандовал Захаров.
Упыри были быстрыми и ловкими. Бойцы держались твердо и начали стрелять. Сквозь высокий стрекот ППШ слышались короткие пулеметные очереди ДП-28.
Твари бросились прямо навстречу свинцовому урагану. Они спотыкались и падали, испещренные пулями, вытекавший из их тел гной растапливал весь снег вокруг. Пара упырей попыталась зайти с левого фланга, но безуспешно. Подобных действий от них ждали и тварей тоже убили, последняя рухнула в нескольких метрах от линии обороны.
Бойцы прекратили стрелять и перезарядили оружие, адреналин медленно покидал их вены. Захаров заметил, что Кравченко спокойно перевязывал запястье.
— Ранен? — спросил он.
— Кровь на кожу попала, — ответил тот. — Жжется, как от кислоты.
Трупы упырей начали дымиться и разлагаться. Через несколько минут от них не осталось ничего, кроме вони и хлопьев пепла в воздухе. Даже костей не осталось. Там, где они лежали, больше ничего никогда не вырастет. Быстрое разложение делало невозможным детальное изучение этого вида, поэтому анатомия упырей оставалась неизвестна.
Захаров собрал в конверт немного пепла. У него был четкий приказ: по возможности собирать образцы.
Все попытки взять упыря живьем провалились. Их нельзя было оглушить, на них не действовали никакие транквилизаторы. Все исследования основывались на показаниях свидетелей, размытых фотографиях, слепках следов и лабораторных анализах пепла. У упырей не было никакой общественной структуры или вожаков. Не было замечено ни одной молодой или детской особи, система воспроизводства оставалась неизвестной. Все они выглядели одинаково и не имели каких-либо половых различий.
Отряд быстро вернулся к лошадям и устремился в погоню за другой стаей.
Заросли леса становились плотнее, вынуждая их двигаться медленнее, когда они шли по склону вдоль замерзшего ручья, окутанного тенью высившихся на фоне оранжевого неба деревьев.
Охчен резко дернул коня, замер и принялся подозрительно оглядываться.
Подул ветер, заржали кони.
— Засада! — закричал Охчен.
Лес огласил визг, когда из-за скал и из кустов на противоположном берегу ручья начали выпрыгивать упыри.
Одному бойцу взмахом когтистой лапы оторвало голову, повсюду брызнула алая кровь. Обезглавленное тело свалилось с лошади, словно поломанная кукла. Другого скинули с лошади, оторвали руку, державшую ППШ, и рассекли череп. Лошадь третьего дико взревела, взбрыкнула и скинула седока. Упав, тот сломал ногу. К нему тут же подскочил упырь, выпотрошил живот и перегрыз глотку.
Одна тварь забралась на дерево прямо над Захаровым, но не успела она на него спрыгнуть, как лейтенант рассек её очередью из ППШ. Упырь упал, сломав по пути несколько веток.
Бойцы быстро оправились от неожиданности и направили лошадей вперед. Им удалось вырваться из засады, выйти на открытое место и начать отстреливаться, не вылезая из седел. Стаю уничтожили в два счёта.
Вместе с санитаром отряда Захаров спрыгнул с лошади и побежал к павшим товарищам.
Двое были уже мертвы. Третий, тот, которому оторвали руку и рассекли голову, оказался, на удивление, к ужасу всех остальных, жив и в сознании. Он не кричал, проявляя свойственную всем советским бойцам стойкость. Но помочь ему было уже нечем, санитар мог лишь ввести ему морфин, дабы облегчить страдания. Он держал его на руках до тех пор, пока тот наконец не скончался.
Захаров выпустил в небо зеленую вспышку, сообщая, что найденная стая упырей уничтожена. Затем он хмуро собрал с убитых удостоверения личности. С трупов собрали оружие и патроны и завалили камнями, воздвигнув неказистые могилы. Копать могилу из-за мерзлоты было просто непосильной задачей. Какое-то время они молча постояли, затем сели на лошадей и отправились дальше.
Из-за того, что вся операция была строго засекречена, никаких специальных наград за участие в ней не выдавали. Захаров не мог даже написать семьям погибших письма с соболезнованиями. Он мог представлять списки отличившихся, но обстоятельства, в которых эти люди смогли себя проявить, тоже были засекречены. Родственники никогда не узнают, при каких обстоятельствах погибли их близкие, лишь то, что они погибли «храбро и отважно защищая Родину».
Отряд вернулся на первоначальный маршрут. Опускалась ночь, темноту подсвечивали лишь тусклые звёзды. Температура воздуха продолжала падать, она опустилась уже за -50. Цепочка следов была заметна даже при свете звезд, поэтому они прошли ещё несколько часов, прежде чем, наконец, остановиться на привал.
Они выставили часовых и оцепили лагерь сигнальными растяжками. Каждый должен был по очереди стоять в карауле, пока остальные отдыхали. Захаров уточнил их местоположение, приложив секстант к Полярной звезде.
Первым делом на привале нужно было заняться лошадьми. Их привязали, почистили, проверили на наличие ран и лишь затем позволили поесть. После чего бойцы поставили палатку, забрались внутрь и поели сами, сгрудившись вокруг единственного источника тепла — небольшой железной походной печки.
Прежде чем поесть самому, Захаров убедился, чтобы поели его люди. Он быстро проглотил кусок черного ржаного хлеба и порцию гречки с замороженной сосиской, которую отогрели горячим чаем. Он отказался от офицерского пайка и решил питаться тем же, что ели рядовые. В рацион также входило немного водки, но он настрого запретил своим бойцам к ней прикасаться. В тылу они могут пить и кутить сколько душе угодно, но здесь, в походе, они должны быть трезвыми и сосредоточенными.
После ужина они почистили оружие, смазали его специальной морозостойкой смазкой и перезарядили магазины. Бойцы болтали, шутили, наслаждались куревом, скрутив из газет и табака ядрёные самокрутки.
На шее одного из бойцов блеснуло распятие, тот его тут же спрятал под куртку. Захаров притворился, что ничего не заметил.
На его глазах погибло слишком много народу, молодых ребят, чтобы он мог сохранить веру в каких-либо богов. Но, как и его бойцы, он вырос в крестьянской семье и прекрасно их понимал. Понимал их простые грубые шутки, грязную ругань, запреты и суеверия и всегда старался их порадовать. Ещё он закрывал глаза на незначительные нарушения порядка. Захаров был прагматичным коммунистом. Его волновало лишь то, чтобы его бойцы продолжали сражаться.
* * *Захаров очнулся от фырканья и топота лошадей. Пока он вместе с остальными искал оружие, всё вокруг осветилось белым, а затем тишину разорвали две автоматные очереди.
Захаров выскочил наружу. В карауле стоял Каминский, из ствола его пулемета тянулась струйка дыма.
— Вон там, — сказал он, указывая направление. — Двое. Вспышка их ослепила, а я подстрелил.
Пока в небе висела сигнальная вспышка, отряд разбежался по лагерю и занял оборону. Затем вернулась тьма. Все сидели тихо и ждали, пока глаза привыкнут к темноте. Ночной лес, казалось, дышал угрозой, в небе висела пухлая луна. Но ничего не происходило, и вскоре лошади успокоились.
— Думаю, больше не будет, — произнес Охчен.
Бойцы расслабились. Захаров подошел к Кравченко, который рылся в куче пепла, оставшейся от упырей.
— Повезло нам, — сказал лейтенант. — Всего двое, и лошади учуяли их раньше, чем они успели подобраться ближе.