Очаровательная сумасбродка
— Но ведь ваши семейные поместья принадлежат ему, стало быть, и все находящееся в них — тоже его собственность, не так ли? — спросила Холли.
Колин накрыл ее руку своей.
— Этот жеребец ему не принадлежит, — сказал он. — Он никому не принадлежит. Даже мне.
Ее кожа под его ладонью горела, как огонь, а пальцы дрожали, как крылья бабочки, попавшей в ловушку. Колину следовало отпустить ее, но вместо этого он сжал ее руку еще крепче, отчаянно мечтая увидеть в ее прекрасных глазах хоть каплю понимания. Это помогло бы ему избавиться хотя бы от части того тяжкого груза, который он нес на своих плечах с того самого мгновения, когда узнал, что жеребец исчез из девонширского табуна.
Однако в зеленой глубине ее взора, полускрытого длинными ресницами, Колин видел лишь опаску, дурное предчувствие. Он осознавал, что может снова и снова объяснять ей, в чем дело, но она его не поймет. Не сможет понять до тех пор, пока не выйдет вместе с ним на поле и не увидит табун собственными глазами.
Колин чуть расслабил пальцы, потому что вовсе не думал так сильно сжимать ее ладонь, и даже хотел было отодвинуть руку. Но Холли не только остановила его, а накрыла его руку своей второй рукой.
— Прошу вас, скажите мне, что говорите правду, — попросила она. — Я хочу все понять, а для этого мне нужно знать, что вы не лжете. Что ваш поступок — это не дурацкий трюк, цель которого — обмануть королеву и унизить меня.
Внезапно Колин увидел в ней не безрассудную девчонку, увлекшуюся шпионскими играми, не очередное препятствие в его сложном деле, а женщину, которой есть что терять и которая отчаянно хочет поступить правильно. А еще граф увидел себя — каким он был все месяцы их знакомства, и особенно последние несколько дней, когда он безуспешно пытался бороться с искушением, которое она собой представляла.
— Клянусь вам, — заговорил Колин, снова теряясь в бездне ее блестящих глаз и такой сладостной, весенней красоте, — если вы сможете хотя бы еще какое-то время верить мне, я вас не разочарую. Но, возможно, вы будете огорчены.
— Что же может огорчить меня?
— М-м… Полагаю, вы станете моей соучастницей, — пояснил Колин. — Хотя и не захотите этого. Даже сейчас вы имеете полное право остаться твердой в своей решимости написать королеве полный отчет и вернуть ей жеребца. Но если только вы поедете со мной и увидите все, что я вам покажу, вы этого не сделаете. Вы присоединитесь к моей измене.
Все тело Холли содрогнулось от беспокойства, а потом застыло.
— Почему вы так в этом уверены? — спросила она.
Расцепив их руки, Колин поднес руку Холли к своим губам. А потом, отпустив ее, указал на тарелки.
— Ешьте. Потом вам надо немного поспать. Рано утром я приду за вами.
Мисс Сазерленд с тревогой посмотрела на него.
— Вы оставите меня одну?
— Разумеется, — кивнул он. — Вы ведь не думаете, что мы с вами окажемся в одной постели?
Лицо Холли запылало, и она осторожно покосилась на ближайших соседей.
— Нет, ничего такого я не ждала, — отозвалась она. — Просто я считала, что вы, как истинный джентльмен, ляжете на пол.
Колин едва сдержал желание закинуть назад голову и от души расхохотаться. Интересно, давно ли ей пришло в голову, что он ляжет спать на полу, а она — в кровати рядом с ним, и при этом ее теплое тело будет согревать матрас, нежные изгибы ее фигуры будут проступать сквозь тонкое белье, а он всю ночь будет вдыхать ее одурманивающий аромат?
— Не могли же вы подумать, что я смогу оставить жеребца без присмотра на ночь, когда любой разбойник сможет запросто увести его?
— О… Об этом я не подумала, — пробормотала Холли. — И куда же вы пойдете?
— Недалеко отсюда есть ферма — я там останавливался на ночлег и прежде, когда мне доводилось перевозить лошадей из одного поместья в другое, — сказал граф. — Фермер — честный человек, которому я доверяю. Он будет рад за умеренную плату оставить с жеребцом какого-нибудь мальчишку, который глаз с него не сведет, пока я посплю несколько часов.
Холли наклонилась к нему.
— Конокрад, дорожащий честью.
Она улыбнулась графу такой сверкающей улыбкой, что он тут же вскочил со стула, чтобы не передумать и не распрощаться со своей честью окончательно.
— Увидимся на рассвете, — сказал он, выходя из гостиницы.
Глава 18
Верный своему слову, Колин пришел к ней еще до того, как солнце начало подниматься над горизонтом. За завтраком и при подготовке к отъезду они обменивались лишь короткими и необходимыми репликами. Колин выглядел усталым, напряженными измученным — таким же измученным, как и Холли, которая провела несколько бессонных часов, думая только о нем. О нем, о его странном жеребце и об обстоятельствах, которые почти заставили ее забыть о своем долге перед Викторией и, как заметил Колин, вовлекли его в измену.
Когда они тронулись в путь, Холли, чтобы хоть немного отвлечься от мыслей о своих проступках, стала расспрашивать Колина о лошади, которую он, без сомнения, ценил больше других. И это был не жеребец, а его собственный скакун Кордельер.
— Вы говорили мне, что считали его «прихотью, капризом» молодого человека и что завладеть этим конем было для вас очень непросто, — сказала Холли. — Что вы имели в виду?
Колин так долго молчал, что она уже усомнилась в том, что он вообще ей ответит. Но потом он собрался с духом и приподнял брови.
— Много лет назад мой отец хотел продать его, — начал он. — В те годы меня не особенно интересовало, кто является истинным владельцем коня. Мало того, что я сам вырастил и воспитал его — я же подбирал ему родителей.
— Ну да, их звали Полнолуние и Пилигрим, — вставила Холли, вспоминая, что Колин рассказал ей во время экскурсии в конюшню.
— Именно так, — кивнул граф. — Но мои доводы ничего не значили для отца, и он настаивал на том, чтобы коня продали.
— Возможно, он не понимал, как много Кордельер значит для вас, — заметила она.
Колин усмехнулся:
— Нет, он все понимал! И категорически запретил мне оставить у себя Кордельера. А я так же категорически попрощался с ним, собрал свои вещи и уехал в Кембридж. Тогда я поклялся себе, что больше лошадьми заниматься не буду. И проклинал последними словами все, что имеет отношение к скачкам. Я твердо решил, что мое будущее — в лаборатории, где я смогу искать способы развития сельского хозяйства, улучшения качества урожая и животных, — и все для того, чтобы кормить людей. — Он рассмеялся. — Я даже сказал отцу, что мне не нужны ни титул, ни наследство.
Испуганно охнув, Холли зажала рот рукой.
— И что же ваш отец?..
Рука Колина потянулась к подбородку.
— Он ударил меня — мощный хук справа по челюсти.
— Господи!
— Он рассек мне кожу — видите шрам?
Повернувшись к Холли, Колин поднял голову и указал ей на отчетливый шрам на подбородке. А потом он пожал плечами.
— Встав с пола, я пошел в свою комнату и собрал вещи. И в тот же день уехал. Через месяц я получил приглашение вернуться домой, подписанное и запечатанное самим Таддеусом. Поразмыслив, я принял это приглашение. Когда я вернулся в Мастерфилд-Парк, Кордельер ждал меня там же, где я его оставил. Правильно я говорю, мальчик? Ты же был так счастлив видеть меня, не правда ли? Или ты так радовался из-за того, что мои карманы были набиты кусочками сахара?
— Как вы считаете, почему ваш отец передумал?
— У него не было выбора. Видите ли, ему нужны мои знания и, что еще более важно, моя интуиция, которая никогда меня не подводит, когда дело касается лошадей. У отца такой интуиции нет.
Каждый день они продвигались все дальше на запад, останавливаясь лишь тогда, когда вечерние тени уже падали на землю и продолжать путь становилось опасно. Холли чувствовала, что, будь Колин один, он проехал бы больше и, пожалуй, оказался бы в Девоншире не через четыре, а через три дня. Ради нее он искал ночные пристанища. Ради нее задержался в пути. Но говорил он мало, словно его губы были запечатаны, так что Холли не понимала, то ли он сердится на то, что из-за нее они едут так медленно, то ли ему все равно и он принимает это как должное.