Очаровательная сумасбродка

— Джефф!
Подбородок Джеффа резко взлетел вверх, и в это мгновение он был точной копией Сабрины. Взгляд его голубых глаз стал резким и неприветливым, когда повстречался со взором Колина.
— Фредерик Кейтс на прошлой неделе обручился, — объяснил он ситуацию. — Сабрина узнала об этом сегодня утром.
Подбородок Колина упал вниз, и из его рта вырвался только один звук: «О!»
— «О!» — передразнил его Джеффри, оттолкнувшись от экипажа. — Если я поеду с Сабриной и мистером Бентли, ты отведешь домой фаэтон и лошадей?
Колин кивнул, глядя вслед брату, который брел по дорожке в сторону трибуны, где все еще стояла небольшая группа людей. Ему так хотелось присоединиться к брату и сестре, отвести ее в сторонку, извиниться и…
Слишком поздно. Сабрина возлагала надежды на Фредерика Кейтса, четвертого графа Редмонда, и вот теперь, судя по всему, ее надежды рухнули. Редмонд даже разговаривал с отцом Колина, но по какой-то причине, которую никто не мог понять, Таддеус Эшуорт отказался дать согласие на их брак. Колин подозревал, что отец ждал более выгодного предложения, потому что одни только титулы не интересовали герцога. Даже богатства ему было мало. Герцог Мастерфилд уважал власть.
Сабрина написала Колину, умоляя его вмешаться, но к тому времени, когда он смог уехать из Кембриджа, их отец уже уплыл в Америку, где он намеревается провести несколько недель, занимаясь своими плантациями и приобретением новых земель.
— Извини, моя маленькая сестренка, — пробормотал Колин и, подойдя к лошадям, взялся за поводья. — Что ж, отец, тебе опять удалось оставить после себя сплошные разрушения.
Сабрина… Бриарвью-Мэнор… Похоже, никому и ничему не удастся ускользнуть от пристального внимания Таддеуса Эшуорта. Сейчас Колин ничего не мог поделать с утраченными надеждами сестры, потому что помолвку Фредерика уже не отменить. Но вот Бриарвью-Мэнор, семейное поместье в Девоншире, — это совсем другое дело.
Господи, он же ученый, а не шаман! Но когда Таддеус увез жеребца с девонширских пастбищ, он — как сочли бы местные жители — призвал на помощь древнее проклятие для того, чтобы защитить чистую породу скаковых лошадей. Породу, чья кровь текла и в жилах жеребца. Обитатели Бриарвью считали, что и они сами, и их земля стали жертвой этого проклятия. Предполагалось, что именно этим можно объяснить недавнее обрушение крыши амбара Броктонов, рождение двух мертвых ягнят у Уайли и такой широкий разлив реки, что вода смыла большую часть пастбищ.
Не помогало делу и то, что бабушка Колина, вдовствующая герцогиня Мастерфилд, живущая в Бриарвью-Мэноре, тоже верила в силу проклятия.
«Мы обречены, если нам не удастся немедленно вернуть жеребца», — срочно написала она Колину.
Обречены… Да, потому что они искренне верят в это. Колин пытался напомнить этим людям, что крышу надо было отремонтировать, что ягнята родились слишком маленькими, чтобы выжить, что наводнение, случавшееся каждые четыре-пять лет, происходило из-за того, что бурное течение размывало берега реки. И дело вовсе не в том, что у Эшуортов не хватало денег на ремонтные работы. Просто в Девоншире его логику не ставили и в грош. Жители деревни и фермеры верили, что над ними тяготеет проклятие, поэтому все работы постепенно, но упрямо прекращались.
Все, чего Колин хотел, — все! — так это справиться с семейными проблемами и вернуться в Кембридж, к своей работе, к жизни, которую он привык там вести. В университете он чувствовал себя свободно, там он был таким, как есть, каким уродился. Конечно, кто-то может и возразить, сказав, что это одно и то же, но суровая реальность, состоявшая в том, что он — сын и наследник Таддеуса Эшуорта, никак не вписывалась в ту замечательную нишу, которую он вырезал сам для себя — ученого, естествоиспытателя, наставника.
Колин ускорил шаг, чтобы проследить за шагом лошадей и выяснить, не причинила ли им вред безумная выходка Сабрины. Он был настолько поглощен созерцанием того, как поднимаются и опускаются лопатки и копыта животных, что не заметил женщины, переходящей ему дорогу. А когда заметил, было уже слишком поздно.
 
  
Глава 5
 
На открытой местности солнце палило вовсю, тем не менее Холли отбросила назад шляпку и подняла лицо вверх. Аскотская пустошь представляла собой широкое ровное пространство, казавшееся бесконечным, а ведь Холли привыкла к узким улочкам, большим домам и густым теням Лондона или к лесистым просторам, окружающим Торн. Деревня, которую Холли оставила позади, сплошь заросла вереском, так что отсюда она казалась не больше кучи кирпичей и камней, сваленных посреди огромной пустоши.
Хотя нет, нельзя сказать, что тут совсем пусто. Перед Холли выросли задние стены выстроенных в классическом стиле трибун Аскотского скакового круга. Слева от нее высилась королевская трибуна с широкой подъездной аллеей и большим портиком. Справа от Холли примостилась будка, где делают ставки, — там во время Королевских скачек огромные суммы денег переходят из рук в руки.
Между этими постройками теперь появилась новая трибуна, заменившая, как поведал Холли портье в отеле, старую, устаревшую и меньшую по размерам. Чуть ли не за одну ночь Аскот превратился из забытого Богом и людьми места в лучший английский ипподром — и все благодаря тому, что в прошлом году тут побывала новая королева Британии. Присутствие рабочих в зданиях и возле них свидетельствовало о том, что не все еще готово и что им надо торопиться, чтобы приготовить ипподром к скачкам, которые должны состояться через две недели.
Внезапное громыхание оторвало Холли от размышлений: устремив взор вперед, она заметила открытый спортивный фаэтон, продвигавшийся между двух трибун. Лошади тянули за собой экипаж прямо по направлению к ней.
Шагнув в сторону, чтобы уступить экипажу дорогу, Холли поняла, что кучер проделал тот же маневр, чтобы не наехать на нее. Чтобы не попасть под копыта лошадей, ей оставалось только убежать от фаэтона назад по трассе или нырнуть в листву цветов, которые росли на обочине.
Холли предпочла второе.
Она упала лицом на ложе из пионов, примул и чего-то колючего. На спину ей посыпались мелкие камушки. Холли услышала, как копыта лошадей застучали по гравию, а потом экипаж остановился где-то позади нее.
Спустя мгновение, когда она пыталась расправить юбки, запутавшиеся у нее в ногах, совсем близко раздался стук пары сапог о землю. Две сильные руки схватили ее за плечи и стали поднимать с земли.
— Мадам! Святой Господь, с вами все в порядке? Коляска не задела вас? Вы можете говорить?
Говорящий произносил слова низким рокочущим баритоном.
Еще не успев выпрямиться, Холли поняла, что голос ей знаком. Ее шляпка съехала набок и теперь прикрывала один глаз, а другим она пыталась выглянуть на него из-под полей. Неужели человек, едва не переехавший ее на фаэтоне, именно тот, за кого она его приняла?
Неужели ей так повезло?
Холли стала так торопливо натягивать шляпу себе на голову, что от рывка та упала ей за спину, едва не оторвавшись от завязок.
— Мадам, прошу меня простить! Мне и в голову не приходило, что сегодня кто-то может пойти пешком по скаковой трассе, поэтому я не уделял должного внимания…
Увидев, что его рот приоткрылся, Холли глубоко вздохнула, чтобы взять себя в руки.
— Лорд Дрейтон, добрый день, — проговорила она.
Колин уставился на нее долгим взглядом — таким долгим, каким любой уважающий себя лорд не должен смотреть ни на кого и ни на что.
— Мне очень жаль, и я еще раз прошу вас меня извинить.
Обхватив Холли рукой за талию, Колин стал бережно поднимать ее с земли. Несколько блаженных мгновений она наслаждалась ощущением его силы. Но потом его рука отпустила ее талию, правда, застыла около ее локтя, словно он боялся, что без его поддержки она может внезапно споткнуться. Колин так низко наклонился к ее лицу и резкий взор его голубых глаз так внимательно изучал ее, что Холли покраснела.