Грифоны Васильевского острова. Попаданец в альтернативное время
И у хорезмийцев ситуация не лучше. А мамлюки уже на бедуинов и с фронта, и с флангов насели. И вдруг удар в живот. Матвей сначала боли не почувствовал, но потом его охватила слабость. Он выронил секиру, ухватился за древко стрелы, торчащей из живота, а в глазах уже потемнело, упал на спину, закрыл глаза. А среди павших уже хорезмийцы шастают. С рыцарей снимают перстни и шейные цепочки с крестиками. На Матвея внимания не обратили. При ранении в живот исход всегда один – смерть.
В итоге погибли более пяти тысяч рыцарей, восемь сотен попало в плен, из которых большая часть были ранены. Мамлюки за них собирались взять выкуп. В плен попал и Готье, а также магистр госпитальеров Гийом де Шатонёф. Из рыцарей уцелели, не попали в плен, не были ранены лишь 33 тамплиера, 27 госпитальеров и 3 тевтонца.
Магистр тамплиеров Арман де Перигор, архиепископ Тирский, был убит.
Готье де Бриенну досталась тяжелая доля. Его отвезли в Яффу, жестоко пытали, потом распяли на городской стене.
Патриарх Иерусалимский укрылся в Акре. Пленных рыцарей обозленные потерями мамлюки продали в рабство на невольничьих рынках.
Иерусалимское королевство оказалось после битвы при Форбии в более тяжелом положении, чем до сражения. Оно не могло собрать сильную армию. Не принесла победа успеха и Айюбидам [1]. Хорезмийцы были разбиты в 1246 году Эль-Мансуром. Бейбарс был арестован и умер в тюрьме. В этом же году хорезмийцы взбунтовались, потому как не получили за службу обещанных земель. Были окружены и уничтожены мамлюками по распоряжению султана. Убили всех – мужчин, женщин, детей. Больше об этом народе никто никогда не слышал. Зло вернулось к своим прародителям.
Матвей пришел в себя в сумерках – уже большое везение, что не умер, не добили хорезмийцы. Скосил глаза влево, затем вправо, рядом мертвые тела, сильный запах крови, обильно пролитой на многострадальную землю. Тишина. Это завтра пройдут трофейщики из обоза, соберут оружие, щиты, латы снимут, у кого они остались. Железо стоит денег. Потом погребальные команды. Христиан похоронят, а хорезмийцев сожгут на общем погребальном костре. Они, по своему обыкновению, вечером устроили пир в ознаменование победы, а утром уйдут. Все ценное с убитых уже сняли, зачем оставаться?
Преодолевая слабость, Матвей правой рукой дотянулся до бокового кармана. Лишь бы склянка не разбилась, уцелела. В пылу схватки Матвей и с соседями сталкивался, и сильные удары получал. Нащупал, достал из кармана, поднес к глазам. Цел пузырек! Зубами вцепился в пробку, вытащил, в рот сразу пролился эликсир. Вкуса нет, как и у воды, но на языке легкое жжение, покалывание вскоре появилось. Довольно быстро стал чувствовать, что появляются силы. Уже и левой рукой смог владеть.
Обеими руками ухватился за древко стрелы, напрягся, выдернул стрелу, присмотрелся к наконечнику. Для большего поражения рыцарей наконечники ковали граненые узкие, дабы стрела прошла через смотровые щели шлема, сочленения жестких лат либо пробила кольчугу. При стрельбе по пешим воинам, из защиты имевшим только шлем и щит, применялись наконечники листовидные, широкие, наносящие обширные раны. Если такую стрелу тащить из тела раненого, то она наносит дополнительные травмы, потому как наконечник тащит за собой куски мышц, сухожилия, сосуды.
Наконечник был именно узкий граненый. Ведь лучник целился по рыцарям. На Матвее была белая накидка с крестом. В центр креста стрела и угодила. После того как удалил стрелу, в животе тепло разлилось, стало происходить какое-то движение, похожее на кишечную перистальтику. И силы прибывают, голова не кружится, слабость уходит. Почувствовал достаточно сил, чтобы сесть. Опираясь руками, сел.
Накидка на животе заскорузла от крови, но ладонь не пачкалась, стало быть, кровотечение наружное остановилось. С внутренним, в брюшную полость – неизвестно, но, похоже, и там идет восстановление. Еще несколько минут, и Матвей встал, покачиваясь. Вспугнул мародера, видимо из деревни Форбия, что неподалеку. С воплем потрошитель мертвых рванулся прочь, упал и уже на четвереньках, подвывая, пополз. В негодовании Матвей схватил копье под ногами, метнул в негодяя и, наверно, попал. Ибо завыл дурным голосом мародер, но пополз быстрее и исчез в темноте. Сил уже хватило, чтобы идти, но в какую сторону? Пойдешь не туда – попадешь в лагерь хорезмийцев, где тебя показательно казнят, предварительно подвергнув пыткам. И ночь безлунная и без звезд, сориентироваться по сторонам света невозможно.
Просидел до рассвета на бранном поле. Вокруг мертвые, но они вреда не нанесут. Неприятно, но это лучше, чем попасть к хорезмийцам. Да и когда разглядел деревню на юге, а палатки лагеря крестоносцев на востоке, на холме, раздумывал, что предпринять? Идти к рыцарям? А если там победители? Рассвело уже достаточно, чтобы можно было прочесть буквы или цифры. Достал замусоленный листок из внутреннего потайного кармана, где он хранился, развернул. Путешествие в Палестину, в Святой город, не оказалось удачным, надо признать. Но опыта он набрался. Причем отрицательный опыт зачастую лучший учитель, чем случайная победа. Это еще большая удача, что уцелел. Громко и четко прочитал цифры и очутился во дворе аптеки. Но не как прежде, в одежде непорядок. В привычной одежде, но на рубахе подсохшее кровавое пятно на животе.
Задрал рубаху, на коже живота едва заметный белесый рубчик. Когда рана свежая, рубец красный, с годами светлеет, приобретает цвет кожи, так что его не всегда при беглом осмотре обнаружить можно. Как идти домой в испорченной рубахе? Отстирать даже мылом такое пятно невозможно. Рубаху надо снять и выкинуть, но как объяснить маме и Мари, которые встречают его с работы, исчезновение рубахи? Решил соврать, что химикаты попали, причем насквозь. Они знали, что он возится в подвале с разными веществами, зачастую дурно пахнущими, от которых одежда пропитывается запахами неприятными, стойкими, поэтому вполне поверят.
Так и сделал. Рубаху снял и скомкал, решив выбросить в ближайшую урну. Курточку запахнул поплотнее, чтобы не видно было голого тела, и домой. Рубаху выкинул по дороге. И в памяти зарубки сделал – всегда себя осматривать по возвращении. А еще – зря на рожон не лезть, повезло, что в кармане склянка с эликсиром была. Иначе бы смерть неминуемая. И родители знать бы не могли, где их сын сгинул.
Мамы дома не было, Мари сказала, что ушла к соседке. Но Мари глазастая, сразу заметила отсутствие рубахи. Матвей озвучил свою версию – прожег на работе кислотами. Судя по взгляду девушки, засомневалась она. Но рубаху чистую нашла и протянула.
– Надень, а то мама заметит, будет ругать.
Кто бы сомневался? На каждую покупку деньги выкраивали. Одну рубаху или сарафан для женщин купить не проблема, хуже с обувью. Кожаные сапоги стоили дорого, нужно было с жалованья понемногу откладывать два-три месяца. Матвей решил из тайника взять деньги и на следующий день купить рубаху такой же расцветки.
Есть хотелось, как волку зимой, но надо ждать, когда вся семья соберется. Прилег на топчан, стал осмысливать опыт Палестины. Еще раз убедился, уже на собственном опыте, в эффективности и великой пользе эликсира жизни. Не будь его, умер бы от раны под Форбией. То, что выжил, – заслуга философского камня. Пель, при всем своем уме, обширных знаниях, камень получить не смог. Крупицы золота добыл, но не исключено, что простой химической реакцией из каких-то природных сплавов.
Почитать бы умные книги. Но в библиотеке Пеля нужных Матвею нет. Правда, в кабинете у аптекаря стоит большой, в рост человека, сейф немецкого производства. Матвей полагал – для хранения денег. Но один раз, когда Пель деньги убирал, заметил в сейфе пару старинных фолиантов. Древние – потому что на пергаменте, а не на бумаге. Стало быть, ценность для Пеля большую представляют. Забраться в сейф невозможно, ключи Пель носит в кармане жилетки на железной цепочке.
И решил Матвей все свободное время уделить Императорской публичной библиотеке. Основана она была в Петербурге императрицей Екатериной II. Возводилось здание по проекту Е. Т. Соколова очень долго, и открылась библиотека в 1814 году. В 1845 году была основана еще одна, Библиотека Русского географического общества. В обеих простолюдинам дозволялось читать книги в читальном зале, домой разрешалось брать лицам дворянского звания, которые осознавали редкость и ценность некоторых книг. А простолюдины иной раз листки на самокрутки пускали. Может, и не сами, а домашние, но суть не менялась – портили.