Это лишь игра (СИ)

В конце концов, этот зоопарк мне надоел. Я сделал заказ за всех, и Анжела ушла. И то они не сразу успокоились.
– Как думаете, какой у нее размер? – спросил Ямпольский. И еще несколько минут они обсуждали ее формы.
Вообще, второй раз приводить сюда наших не хотелось. Но на улице спокойно не поговоришь (к тому же, опять чуть поодаль я заметил мать), а тащиться в какую-нибудь базарную забегаловку типа бургерной в ближайшем ТЦ – тоже мало приятного.
– Ну что? Остыли? Может, поговорим уже о деле?
– Давай… конечно… – закивали наши, дебильно улыбаясь. – А что такого ты хотел сказать?
– Пусть вон Петя скажет.
Чернышов перевел на меня туманный взгляд.
– Ясно. У Пети в зобу дыханье сперло. Сам тогда скажу. Я бросаю баскетбол и ухожу из команды.
– Да ты чего? Турнир же скоро! Как так-то?
– Нет у меня лишнего времени. А капитаном за себя хочу оставить вот его, – я кивнул на Чернышова. – Петра.
– Чего-о-о?! – хором воскликнули наши. И все моментально забыли про официантку, словно протрезвели по щелчку. – Черного? Нашим капитаном? Герман, ты шутишь? Это фигня какая-то! Он Дэна предал, он нас всех подставил, а его теперь капитаном? Ну, охренеть!
Пар минут я наблюдал, как наших бомбит. Чернышов что-то беспомощно лепетал в свое оправдание, бросая на меня умоляющие взгляды. Но тут появилась Анжела. Принесла графин с брусничным морсом и салаты.
– Горячее будет через десять минут, – сообщила она с улыбкой и удалилась.
Наши сразу перестали так бурно клокотать, теперь просто недовольно бухтели.
– Почему он? Он же нас киданул…
– Он играет хорошо, – пожал я плечами.
– Не он один, – обиделся Шатохин.
– Тебе самому хочется стать капитаном? – спросил я насмешливо.
Конечно, ему хотелось. И спроси я его иначе, серьезным тоном – он бы это признал. Но он ожидаемо повелся на насмешку.
– Нет, ничего мне не хочется… при чем тут я, – буркнул Шатохин, смутившись, – просто… что сразу Черный?
– Ну вот видишь, тебе не хочется. А Петру хочется. Какие проблемы? И он, я уверен, справится.
– Да как так-то? Он же нас предал!
– Пацаны, ну чего вы? Ну да, я ошибся… я готов исправиться… – заскулил Чернышов.
– Да ладно вам, – поддержал его я. – Кто не ошибается? Дадим человеку шанс. Может, Петя нам еще докажет, какой он молодец.
– Да! – с готовностью заглотил наживку Петя. – Я что угодно сделаю, чтобы доказать, что я…
– Ну да, – хмыкнул Ямпольский. – Третьякова опять ему велит что-нибудь, и этот каблук снова под нее прогнется.
– Не будет этого! – горячо возразил Чернышов. – Слово пацана даю!
Больше я в беседу не вмешивался, всё и так уже шло, как нужно.
– Слово пацана? – хохотнул Гаврилов. – Где каблук и где пацан?
– Да ничего я не прогибался под Третьякову! И никакой я не каблук! Просто пожалел ее…
– Просто пожалел он, ага. Черный, ну че ты лепишь? Как будто никто не в курсе, что ты запал на Третьякову…
Чернышов пошел алыми пятнами.
– Да ни на кого я не западал! Че ты гонишь? Она просто моя соседка. Ясно? Соседка и всё. Пацаны, ну серьезно, я вас на подведу. Вот увидите.
Мне даже как-то жалко Третьякову стало. Она ведь ему и правда нравилась. А отрекся от нее, ни секунды не колеблясь. Видимо, себя он любит больше. Впрочем, это естественно – любить себя. Базовый инстинкт…
– А ты докажи, тогда поверим, – предложил Шатохин. – Докажи, что тебе на Третьякову пофиг. Тогда так и быть, грешок простим. Да, Герман?
Я пожал плечами, типа, мне без разницы, хотя именно такой поворот я и ждал.
– Если докажешь – простим, да, пацаны? Ну и против капитана тогда возражать не будем, раз уж Герман тебя предложил, – подытожил Шатохин, а остальные поддержали.
– Хорошо! – выпалил этот дурак. – Что нужно сделать? Только бить Ленку я не буду… ну, то есть… в смысле, я вообще девчонок не бью.
– Да никто и не просит ее бить, – хмыкнул Сенкевич. – Там кого бить-то…
– А что тогда? – Черный аж воспрянул духом, и глаза у него заблестели, как у гончей.
– Да придумаем щас что-нибудь эдакое, – Гаврилов тоже воодушевился. – Испытание на прочность.
 
– Герман, что такого можно замутить?
– Это уже без меня. С сегодняшнего дня я больше не в команде, так что сами давайте.
– Ну хоть поболеть за нас придешь?
Я снова пожал плечами, мол, как получится. Когда разошлись, я поехал с Василием домой, а наши потащились в ночной клуб, прихватив с собой довольного Чернышова и заодно вызвонив кого-то из девчонок. Михайловскую, вроде.
Ну а вечером в чате класса, откуда Третьякову и ее подругу выкинули накануне, уже вовсю обсуждали «испытание» для Черного…
  
20. Герман
 
Идея с испытанием для Черного воодушевила наших так, что чат класса гудел до полуночи. Даже о грядущем собрании все забыли. Как из рога изобилия накидывали варианты, что бы такого Пете загадать. И радовались, мол, одним выстрелом двух зайцев убьем: Третьякову за предательство накажем и Черного проверим на вшивость.
Я в обсуждения не лез и вообще чат сначала не читал. Мне хотелось лишь вскрыть Петю. Так, чтобы она… в смысле, Третьякова, увидела его без своих розовых очков. А мысль о том, чтобы заодно и её под каток, меня не заводила.
Потом, уже утром, пока завтракал, пробежался глазами по последним сообщениям в чате.
Испытание наши, конечно, придумали примитивнее некуда: заманить куда-нибудь Третьякову, а там уж с ней или, точнее, над ней поразвлечься вовсю.
Куда и когда заманивать – до сих пор обсуждали. Да и как именно развлекаться – тоже ещё спорили: потискать, поглумиться, напоить до беспамятства, нафоткать в непотребном виде и тому подобное. Но главный момент заключался в том, что заманить её должен Чернышов. Причем так, чтобы Третьякова до последнего ни о чем не подозревала.
Сам Чернышов тоже пару раз вякнул:
«Ленке нельзя пить. У нее проблемы со здоровьем».
Ну и на какое-то очередное дебильное предложение Ямпольского, разнылся:
«Пацаны, пожалуйста, не надо вот этого. Я не сливаюсь. Всё сделаю, слово даю. Приведу Ленку куда скажете и ничего ей не разболтаю. Только давайте без жести?».
Его тут же назвали слабаком, ссыклом, тюленем, но смилостивились. Пообещали, что никакой лютой жести творить никто не будет.
Среди этого потока нездоровых фантазий проскочили пара сообщений, адресованных мне. Одно коротенькое от Лариной, второе – там целое полотно – от Михайловской.
«Умно, Герман, очень умно. Браво! Нож в спину от лучшего друга – это идея на миллион, круче не придумаешь»
«Да, Герман, ты реально чертов гений! Как же у тебя голова работает! Я в восторге! Когда ты вчера сказал, что придумаешь Третьяковой наказание, я даже не ожидала, что ты захочешь провернуть всё руками Черного. А ведь действительно, просто размотать эту овечку было бы далеко не так феерично. Она бы встала, отряхнулась и дальше пошла. Попричитала бы немного, а Черный и Сонька утерли бы ей сопли и проводили к директрисе. Строчить очередной донос. Но совсем другое дело, если казнить Третьякову будут ее же друзья. Вот это реально наказание! Беспощадно, блестяще, справедливо, сокрушительно! Соньку Шумилову пусть возьмет на себя Ямпольский. И Жучка, кстати, тоже должен в казни участвовать. Ты как считаешь?».
«Вообще-то это моя была идея с испытанием для Черного», – напомнил о себе Шатохин, но его ремарку никто не принял во внимание.
Я не стал ничего писать в ответ. Сообщения эти вчерашние, поздновато отвечать. Да и не хотел, потому что… не знаю, почему, но как-то стремно стало, что ли. Муторно. Тягостно. Сам не могу этого объяснить.
В общем-то, унижения ради унижений, без всякой цели и смысла, мне всегда были чужды. И почему наши так любили гонять того же Жучку, какой в том интерес – я тоже не особо понимал, но было плевать. В принципе, люди ведут себя так, как им позволяют.
А сейчас… не знаю. Наверное, пожалел её.