Это лишь игра (СИ)
– Блин, чего так долго-то? Откуда народ? Я думал, почтой уже никто и не пользуется… Ждать вообще неохота. Точнее, некогда. У меня тренировка через два часа. Давай потом… завтра, а?
– Давай завтра, – соглашаюсь я.
До дома мы так же идем центральными улицами, но Петька все равно напряжен. Обычно он всю дорогу беззаботно болтает, а тут молчит и все время головой крутит, оглядывается. Вообще-то я тоже по сторонам посматриваю, но наших нигде не видно.
Только уже у дома нам приходится свернуть во дворы, но их мы быстро минуем, к счастью, так никого и не встретив. Радоваться, конечно, рано – мы с ним выиграли всего один день, а что будет завтра, послезавтра – неизвестно…
Чернышов провожает меня до двери и поднимается к себе на второй этаж. Деревянные ступени под его весом жалобно скрипят.
– Петь, а тебе обязательно ехать сегодня на твою тренировку? – спрашиваю ему в спину.
Он оглядывается.
– А что такое? – озадаченно хмурится.
– Да ничего. Просто… ну, мало ли.
Петька занимается вольной борьбой в «Байкал Арене» вместе с Шатохиным. И что еще хуже, туда же, насколько я знаю, на плавание ездит и Горр. Петька сам говорил, что встречал его несколько раз.
– Петь, ну вдруг они тебя там встретят?
– И что? – хорохорится он. – Думаешь, я их боюсь? В спарринге Шатоха меня еще ни разу не сделал. Так что пусть попробует. А Горр этот… что он вообще может? Короче, Лен, забей, нормально всё будет.
***
Я захожу домой. Бабушка сразу усаживает обедать, а у меня кусок в горло не лезет. Тягостно на душе и за Петьку тревожно. Может, он и прав. Не будешь же постоянно от всех бегать и прятаться, но все равно страшно.
Вспоминаю, как наши обращались эти два года с Ильей Жуковским, как унижали его насмешками и оскорблениями, как жестоко над ним шутили. А ведь мой «проступок» в их глазах куда весомее. Да что там, Илью травили вообще ни за что ни про что. Да они и травлей это не считали. На полном серьезе говорили, что это просто шутка, прикол. А вот нас с Петькой – ну, во всяком случае, меня – они сейчас ненавидят как заклятого врага.
Так что наверняка они ещё придумают, как отомстить. Что там сказал Горр? Кажется, «тебя толпой затопчут» или что-то такое. Ну а Михайловская пригрозила прямо: «До самого выпуска будем тебя чморить…».
Я всегда думала, как бедный Жуковский выдерживает, как всё это терпит? Теперь, похоже, придется узнать это самой. Хотя мне будет намного легче, чем ему. Он – одинок, а я не одна. Нас – трое. Это главное. И словно в ответ на мои мысли мне звонит Шумилова.
– Ну что? Чем все дело кончилось? Узнала про Дэна директриса? – заваливает меня вопросами Соня. – А наши что?
В двух словах я пересказываю ей о том, что сегодня было, но она требует подробностей.
– А Ямпольский? Директриса его спрашивала? Он что сказал?
– Как все. Выгораживал Дэна.
Соня вздыхает.
– И Чернышов тоже?
– Петька – нет, он меня поддержал, – сообщаю не без гордости.
– Ого! Вот молодец! Наш человек! – радуется Соня. – Ой, я чуть не забыла… меня с понедельника выписывают. Продержитесь там без меня еще немного?
Я смеюсь – как будто она у нас главная ударная сила. Но на самом деле я ей страшно благодарна, и после ее звонка настроение у меня заметно улучшается.
До вечера я делаю уроки, а около шести вспоминаю про Петьку. Его тренировка уже закончилась, значит, он должен быть дома. Поднимаюсь к нему, стучу. Петька открывает не сразу, да еще так, будто не хочет, чтобы я вошла.
На площадке светит лишь тусклая лампочка, и у него в коридоре тоже полумрак, так что Петькино лицо полностью закрывает тень.
– Ты один?
– Угу. Мать в магазин ушла. А Ванька еще гуляет.
Он говорит как-то странно, будто шепелявит.
– Не впустишь? – спрашиваю.
Чернышов пару секунд мнется, но потом распахивает дверь пошире.
– Заходи.
Мы проходим в комнату, и у меня невольно вырывается вскрик. У Петьки разбиты губа и бровь, на скуле багровеет назревающий синяк. В черных кудрях застряли какие-то сухие веточки.
– Кто это сделал?
– Шатохин, Сенкевич, Гаврилов, да, короче, почти все наши пацаны…
– Прямо там, в «Байкал Арене», что ли? Там же столько людей, охрана…
– Да нет, уже после тренировки. Когда я на остановку шел. А эти там торчали… поджидали.
– И что, никого не было? Никто не вмешался?
– Да зачем мне кто-то? – вскидывается Петька. – Я и сам справился. Ты бы видела, как я Гавриле и Шатохе втащил!
И Чернышов важно демонстрирует мне сбитые в кровь костяшки.
– Ужас… – охаю я. – Давай я хоть обработаю ссадины.
– Ай, да так заживет, – отмахивается Петька. Но когда я беру у них в аптечке перекись, вату и тюбик с гепариновой мазью, Чернышов послушно усаживается и подставляет свое израненное лицо.
Я стараюсь всё делать очень аккуратно, даже нежно, чтобы не причинять ему лишнюю боль.
– Потерпи еще чуть-чуть, – шепчу, нанося мазь на припухшую скулу. Затем немного отстраняюсь и вижу, что Петька сидит с таким блаженным выражением лица, словно вот-вот замурлычет от удовольствия.
– Петька, ты мазохист, – усмехаюсь я.
Он открывает глаза, а у самого взгляд совершенно поплывший.
– Видел бы ты сейчас свое лицо, – говорю ему с улыбкой.
Петька быстро приходит в себя и, по-моему, смущается.
– Просто… у тебя руки нежные.
И вдруг смотрит на меня так, что уже смущаюсь я. Отодвигаюсь сразу и, чтобы как-то развеять внезапную неловкость, спрашиваю первое, что пришло на ум:
– А Горр тоже был с ними?
– Горр? – переспрашивает, хмурясь, Петька. И почему-то отвечает с явной неохотой: – Ну да, был.
– Бил?
Петька качает головой.
– Хотя да, зачем ему марать руки, когда можно просто науськать других…
Петька неопределенно ведет плечом.
– Ай, да пошли они все, – шипит через разбитую губу.
Все мои уговоры сообщить директрисе об этой драке Чернышов категорически отметает и в конце концов даже начинает злиться.
– Петь, ну они ведь от безнаказанности еще больше обнаглеют!
Но Петька упрямый до невозможности, просто непрошибаемый. И в конце концов он все же вытянул из меня слово, что я не пойду ни на кого жаловаться и вообще никому ничего не скажу.
***
На следующее утро мы заходим с Петькой в кабинет минут за пять до начала урока. Весь класс на миг замолкает, уставившись на нас. Только Горра нет. Но наши и без него глумятся вовсю. Они словно отрепетировали этот момент заранее. Потому что, пока мы идем к нашей парте, по всему классу эхом прокатывается громкое и дружное: О-о-о-о-о!
И следом наши взрываются хохотом.
– Черный, да ты красавчик! – язвит Михайловская, как только смех чуть стих.
– Слушай, тебе так идет бомж-стайл, – подхватывают другие девчонки. – Прямо твоё.
– Ага, подрихтовали табло как надо.
– Да, мааало, – тянет Гаврилов.
Петька садится за парту, угрюмый и злой. Ни на кого не смотрит, на издевки не реагирует. А меня распирает высказать им, какие они трусы, но тут заходит Наталья Алексеевна, математичка. И в ту же секунду всех заглушает своим дребезжанием звонок. Наши разбредаются по своим местам, но косые, злорадные взгляды, ухмылки, перешептывания продолжаются.
Наталья Алексеевна повышает голос:
– Одиннадцатый «А»! Тишина! Звонок для кого был? Сейчас я раздам вам тесты… – она прерывается на полуслове. – Ах ты черт, забыла тесты в учительской…
Она окидывает взглядом класс. Петька наклоняет голову низко-низко, чтобы она не заметила его синяков. Наталья Алексеевна обращается ко мне:
– Лена, будь добра, спустись в учительскую. Там на столе, должно быть, осталась синяя пластиковая папка с тестами. Принеси ее, пожалуйста.
Я выхожу из класса, сворачиваю на лестницу и буквально сталкиваюсь носом к носу с Горром. Он мог бы пройти мимо с равнодушной миной, как всегда и делал. Просто обогнуть меня и идти на математику. Но он останавливается и смотрит на меня, слегка подщурив нижние веки, отчего взгляд его становится еще более насмешливым и как будто говорит: ну что ты теперь скажешь?