Притворщик (СИ)

В балконную дверь, скорбно подвывая, скребется Джек. Я заставляю себя подняться, открыть ему. Но пес не заходит. Бьет несуществующим хвостом по деревяному настилу, выгибает спину, заискивающе глядя в глаза. Без сил опускаюсь на пол и обвиваю руками мохнатую шею. Как еще его утешить – не знаю. Так и сидим.
А где-то в отдалении сотрудники кайтеринговой компании разбирают праздничные шатры…
Не знаю, сколько времени проходит. Над океаном рдеет заря. Обводит огненным окоемом небо. А чуть выше клубятся тучи. Наверняка будет дождь.
– Ань?
– Матиас! – вскакиваю на ноги. – Ну что там?
– Да ничего. Послезавтра можно будет забрать. В два часа отпевание.
Так быстро! Я не знала, что это так быстро…
В глаза бросается, что Матиаса немного пошатывает. А ведь он пил, не зная, что ему придется сесть за руль, но, полагаю, ведет его не от этого. Боже. Бросаюсь к брату со всех ног. Подхватываю, поднырнув под руку, словно каждый день проворачиваю такие фокусы.
– Тебе надо отдохнуть.
– Да… – шепчет он. – Сама-то чего не ложишься? Даже не переоделась.
Опускаю взгляд на лиф вечернего платья, обтянувший закаменевшие от холода соски. Это так неважно сейчас, что никакого стыда нет. Мат вряд ли заметил мою реакцию.
– Так не во что. Я же в гостиницу собиралась. Пойдем-пойдем.
Тащу его, а сама носом шмыгаю.
– Как же так, Мат? Он же выздоровел! – не выдерживаю на полпути. Меня начинает знобить. Слезы катятся непрерывным соленым потоком. Ничего перед собой не вижу. Ни-че-го. Опускаюсь, оседаю на лестницу. Так колотит меня. Так трясет…
– Сердце не выдержало. Так бывает, Ань.
– Как-то не легче от этой мысли, – стучу зубами я. Матиас тяжело опускает рядом. Обнимает меня за плечи и притягивает к своему боку. В его руках я чувствую себя лучше. Будто мне не надо быть сильной, потому что его силы хватит на нас двоих. Очень защищенно я себя чувствую. Очень правильно. Я не хочу покидать его объятия. Пожалуйста, можно мне остаться вот так?
– Думай о том, что он умер счастливым.
– Да… Ты прав. Правда, хорошо, что мы успели сказать ему о любви?
Матиас кивает и морщится, словно ему очень сложно справляться с чувствами. Словно он вот-вот и сам заплачет. Боже… Вцепляюсь в его рубашку. Утыкаюсь лбом в его плечо. Не надо мне этого видеть. Он не захочет.
– Надо попытаться уснуть. Завтра сложный день. Я дам тебе что-то переодеться, а с утра сгоняем в гостиницу.
Он встает и бережно поднимает меня за руку. Как же хорошо, что в этот момент Матиас рядом, и мне есть на кого опереться. Да, отца больше нет, но… Пожалуй, у меня появился еще один значимый взрослый. Если бы я так чудовищно не устала, наверняка бы уже стала фантазировать, как сложатся наши отношения дальше. Брат… Это же круто? Какая девочка не мечтает о брате?
– В душ иди первый.
Матиас так устал, что даже не берется спорить. Пока я, сидя на кровати, скольжу взглядом по стенам своей старой спальни, вспоминая какие-то события из прошлой жизни, в душе шумит вода. Время приобретает странное свойство – растянувшись до предела, незаметно исчезать. Осознав, что давно уже сижу в тишине, иду в ванную. Долго стою под горячими струями, а слезы бегут по лицу. Выключив воду, медленно вытираюсь. Руки не шевелятся. Боже, какая боль… И пустота.
Оглядевшись по сторонам, замечаю сложенную на корзине с грязным бельем футболку. Тянусь к ней и замираю, услышав странный задушенный звук. Подхожу к двери… Так и есть, не послышалось. Все же Матиас плачет. Так, как умеют только мужчины. Одним звуком сдирая кожу.
Дверь за спиной щелкает. Матиас вскидывает голову.
– Аня?
– Хочешь, я побуду с тобой? – испугавшись недоумения в его взгляде, спешу объяснить: – Ничего такого… просто побуду рядом.
Мат хлопает глазами. Молчит, и только когда я, уж растеряв всю свою решимость, собираюсь к себе вернуться, он, не сводя с меня глаз, приглашающе задирает одеяло. Укладываюсь рядышком. И несмело его обнимаю. Сердце слабо трепещется, поддерживая в теле жизнь. Но рана еще свежа, и боль как будто непобедима.
 
Слов нет. Да и вряд ли они нужны. Мы уже сказали самое важное. И, наверное, действительно хорошо, что отец умер так. Счастливый и успокоенный. Лучшего случая могло действительно не представиться. Если, конечно, применительно к смерти вообще можно говорить о чем-то таком.
Наши пальцы с Матиасом переплетаются. И следующие сутки кажется, что они так и продолжают сплетаться, даже когда мы занимаемся каждый своим делом. Незримым присутствием я ощущаю его рядом с собой.
– Поешьте, Марта. Вам нужны силы.
Та скользит растерянным взглядом по тарелке, на которую я как могла красиво выложила остатки вчерашнего пиршества. Матиас, который с утра мотался по делам, делает то же самое. Его я пыталась накормить первым. Он к еде не притронулся. Но я почувствовала исходящую от него благодарность.
– Ничего у меня от него не осталось. Ни-че-го. Он так мечтал о детях. – Марта начинает раскачиваться на своем стуле. – Потом, – прикладывает салфетку к глазам, – что мы при помощи вас соединимся во внуках… Такой счастливый ходил. Говорил, ну что, Март, нагнули мы судьбу, да? Переиграли. – Мы с Матиасом переглядываемся. Боль перетекает, словно мы – сообщающиеся сосуды. И тоска. – А нет. И тут не вышло. Проклятые мы с ним, что ли? Ничего… Ничего не осталось.
Проходя мимо, непроизвольно провожу по поникшей ссутуленной спине. Я от этой женщины ничего хорошего не видела, но сейчас мне ее очень жалко.
– У вас есть сын.
Марта досадливо фыркает. Будто это, черт его дери, ничего не стоит! Нет, я могу понять любовь к мужику, но как она может быть больше любви к ребенку – не понимаю. Неудивительно, что Матиас… такой. И что он так тянулся к отцу, тоже неудивительно. Мы с ним оба недолюблены. Я по понятным причинам, а он… совершенно необъяснимо. Ведь, на первый взгляд, все у него вроде было. Все, кроме того, что на самом деле важно любому ребенку.
– Пойду, подышу воздухом.
Шаркая ногами, Марта выходит из столовой. К ней присоединяется Джек.
– Смотрю на твою мать, и знаешь что думаю? Может, даже хорошо, что я своей не знала. Не каждой женщине это все же дано.
– Жалеешь меня?
– Нет! Просто не понимаю, как такое возможно. Был бы у меня сын вроде тебя, так я бы им знаешь как гордилась? – в запале говорю я. Матиас поднимает на меня мертвый взгляд, и мне кажется, что на секунду в нем проступает что-то живое.
– Почту за комплимент.
– Именно так и сделай! Ты хороший, Матиас. Отец тобой страшно гордился. Все время мне про тебя рассказывал. И это тогда, когда я верила, что ты тот еще гад!
– И что… – Матиас облизывает губы. – Что он говорил?
– Что лучшего сына он не мог пожелать, вот что.
Широкие плечи Матиаса конвульсивно дергаются. Он кивает, отставляет тарелку и пулей проносится прочь. Смотрю ему вслед, и сердце заходится. Что я такого сказала? Отец вроде был не из тех сухарей, от которых похвалы не дождешься. Ничего нового Матиас от меня не услышал. Может, он переживает насчет того, что ему уж никогда не услышать этих слов от папы?
И мне никогда не услышать.
Его боль подстегивает мою, усиливая ее стократно.
Выхожу следом, но натыкаюсь на примчавшуюся Марианну. Ну что ж. Она невеста. Кому как не ей его утешать?
В день похорон тоска достигает своего апогея. Мне плохо в толпе, меня тошнит от запаха ладана и венков. А еще я не могу отделаться от ощущения, что на меня неотрывно пялится женщина из церковного хора, который приехал вместе со священником на отпевание.
– Ань, вот, заплати им, мне надо отойти. Справишься?
Часто-часто киваю. На Матиаса страшно смотреть. Глаза ввалились, черты лица заострились. Я как во сне преодолеваю шаг, что нас разделяет, и крепко-крепко его обнимаю.
– Держись, братишка. Ты только держись, хорошо?
Отступаю резко, чтобы прилипшая к нему Марианна не подумала ничего такого, и плетусь к поджидающему меня церковнику. Отдаю деньги, что мне вручил Мат, вполуха выслушиваю наставления. Что там на девять дней, что на сорок делать. И снова чувствую, что на меня смотрят. Нет, это просто бестактно! Оборачиваюсь к женщине и, сощурившись, интересуюсь: